Медленная весна наползала на город, и он разливался озёрами луж, ноги вязли в грязи, перемешанной с собачьим дерьмом. Снег стал похож на чуть подтаявший серый сахар. Всё чётче вырисовывались на фоне блёклых домов и чёрных проводов ветви и стволы.
И ночи короче. И вечера светлее.
Троллейбусная остановка или где-то рядом с ней. Трое.
Она думает: Всё получилось донельзя глупо и бессмысленно, тяжкое удовольствие для чувств и эмоций, бессмысленное опьянение идеями вечной любви. А что теперь?
Вторая она говорит. Говорит, говорит. Он слушает и вставляет пару слов.
Первая она улыбается какой-то плоской, просто расплющенной в лепёшку шутке, которая принадлежит тем двоим, что стоят напротив неё.
Но ведь не ревность. Не соперничество. Завоёвывать внимание я не умею. На меня внимания не обращают. А ведь у них не любовь. А я-то знаю, что такое любовь? Вроде бы была такая ступень между влюблённостью, ненавистью и безразличием. Но кто может поручиться?
Они так одинаковы в вечернем свете, так одинаково улыбаются. Она немногим отличается от них: чуть ниже, чуть отставив правую ногу в сторону, чуть опустив голову.
Все люди одинаковые. Они все одинаковые. Только на первый взгляд очаровывают своей нетипичностью, а потом распускаются миллионами серых стандартов в мышлении. Миллионы серых людей. И у каждого миллион серых стандартов. Один миллион на всех. И у меня тоже? И у меня тоже.
Вторая она говорит что-то о том, какой должна быть девушка и как должен вести себя парень, он бросает какое-то ехидное замечание, вторая она делает вид, что обиделась. Первая она улыбается и молчит, про себя выдавая отрешённые оценки разговора: Ну, вот так оно и есть. Для этого-то вы и нужны друг другу. Трёп, бла-бла-бла. Миллионы серых слов. Мелкое тявканье по мелким поводам. Собаки и то по делу тявкают. А мы?
- А почему? - спрашивает первая она.
- Как почему? - получает ответ. Конечно, причины найдутся всегда. Миллионы причин, ни одна из которых не принадлежит тебе. Все пришли извне. Выдумывать причины самому? - лень.
Первая она долго смотрит на тех. что стоят напротив.
- Что-то не так? - он перехватывает её взгляд, придаёт ему значение, делает выводы на основе своих фантазий и чувствует себя неуютно.
- Ничего, - что ещё можно сказать?
Вернее было бы ответить: "Всё". Всё утратило смысл или было бессмысленно изначально. И я трачу время, разговаривая здесь с ними, слушая их - того, которого я вроде бы любила, и ту, через которую я не в силах перешагнуть, чтобы добраться до него. А в итоге оба оказываются абсолютно обычными людьми.Да вся проблема в том, что необычных людей донельзя мало. Конечно, есть весьма необычные люди, которых содержат в домах для умалишённых,но остальных необычных людей очень мало. А может, вообще нет, и все они только притворяются.
Пару слов о её молчаливости. Голос троллейбуса. Дрожь проводов.
Первая она вздрагивает, оборачивается. Жёлтые окна едут к остановке. Странный резкий свет, в нём незнакомые люди, картонное одиночество для каждого, картонная независимость, свободное молчание - пока они едут в троллейбусе.
- Мне надо ехать, - говорит она.
- Куда? - он снова что-то фантазирует и делает выводы.
- К подруге. Надо.
Она успокоила его. Ему теперь не нужно думать.
- Пока, - говорят они утверждённое стандартами слово.
Первая она заходит в троллейбус и смотрит на двоих оставшихся сквозь закрывающиеся двери. Тупым толчком в грудь даёт о себе знать старая любовь. Она сносит пинки любви, оплачивая проезд и пряча слёзы.
Бардовая разодранная обивка сидения пахнет людьми. Миллионы серых людей, миллионы одинаковых судеб.
Погружаясь в жёлтый свет одиночества, она смотрит в окно. В окне медленная весна меняет город и учит влажному безразличию пустые глаза и сцепленные руки.
По радио звучит:
...Но ничего-ничего,
погрустит - и забудет.
Синие сумерки обнимают небо. Начинается дождь.(С)