Как известно науке, из всех видимых глазом тварей насекомые усваивают литературу лучше всех (приземлённые крысы и мыши по большей части ограничиваются бумажным клеем).

Собственно говоря, нет более близких человеку живых существ: вы можете за всю свою жизнь не обидеть ни одной животинки, но десяток насекомых угрохаете наверняка, даже не заметив того. Они также в долгу не остаются — каждый из нас был ими не раз укушен. С другой стороны, вы можете ненавидеть всё живое, но уж с насекомыми хоть раз трапезу делили, это точно. Преломили хлеб, так сказать.

Литература, естественно, мимо этого клубка драматичных взаимоотношений пройти не может. Ей лишь бы куда свой чернильный хоботок сунуть. В такой высокообразованной аудитории не надо напоминать о массе произведений вроде «Мухи-цокотухи», «Приключений Карика и Вали» или леденящей кровь повести «Курупиру», напечатанной в «Смене» с продолжением. Ещё был «Жук в муравейнике» Стругацких, но там, кажется, про космических евреев каких-то. Ловлей и убоем бабочек увлекались Набоков и Проханов, добавив, таким образом, к списку своих грехов, вроде педофилии и антисемитизма, ещё и участие в инсектициде.

Собственно говоря, подобного рода эссе пишутся таким образом: сначала обзор темы с демонстрацией своей эрудиции, выведение общих закономерностей, занимательные примеры и цитаты, затем не помешает окололитературный случай из жизни (читатель это любит), ну и наконец неожиданный и изящный вывод. С первым, будем считать, я справился. К чему утомлять читателя, он и сам, поди, не дурак, книжки читает. Отмазочная цитата пусть будет такая:

Бедняжка-муха,
Твой летний рай
Смахнул рукою
Я невзначай.

Я — тоже муха
Мой краток век
А чем ты, муха,
Не человек?

Ну, и так далее… Вильям Блейк «Муха». Недурно, правда? Кокетливый автор, проживший худо-бедно 70 годков, сравнивает свой век с жизнью мухи, которую только что умертвил. Каково? Впрочем, это обычное дело — с насекомыми вообще особо не церемонятся…

С цитатами разобрались, переходим к случаю из жизни:

… бережно достал и сдул белёсую как пепел пыль. Корона, скорее даже тиара, была изготовлена из тяжелого, позеленевшего металла, похожего на бронзу. Сделанная с великим тщанием, она состояла из переплетённых тел насекомых, украшенных мутноватыми крупными рубинами и изумрудами. В центре распростёрся огромный жук с головой, похожей на сухой маковый цвет, извивающаяся многоножка служила ободом, по бокам застыли в угрожающих позах богомолы, попирающие распластанных фаланг и уховёрток. Такая находка окупала всё — потраченные средства и время, ночные страхи в стрекочущих и воюющих джунглях, бесконечный понос и малярию. На обратном пути все были радостно возбуждены, даже угроза нападения местных грабителей могил, всегда незримо присутствовавших рядом, не могла испортить настроение.

В отеле археологи расслабились, смыли прах мёртвого города, устроили вечеринку, смакуя уже почти забытый вкус виски. В номер он вошёл, чуть покачиваясь и улыбаясь. Заперев за собой дверь, не удержался, чтобы ещё раз не достать и не оглядеть бесценный артефакт. Он стоял перед зеркалом — поджарый загорелый человек, тело которого уже начало деформироваться в преддверии старости, держащий в руках корону царей, ушедших в небытие тысячи лет назад. Он осторожно поднял её и надел на голову.

Надетая корона стала неожиданно тяжёлой. Ему показалось, что тело его больше ничего не весит, а лишь болтается ветхой тряпочкой, приклеенное к парящей в воздухе бронзовой голове. Отражение в зеркале изменилось: комната за его спиной ушла в полный мрак, камни на короне засияли призрачным внутренним светом, лицо его словно усохло, щёки запали, глазницы ушли внутрь, рот сжался, став похожим на трещину в камне. Корона дрогнула, у него на глазах насекомые ожили и стали расползаться, поблёскивая драгоценными каменьями. Жук, находившийся в центре надо лбом, вдруг вошёл в его голову легко как в кисель, сороконожка, скользнув по спине, слилась с позвоночником, фаланги грациозно пробежали по рукам и соединились с его кистями, остальные получившие жизнь членистоногие украшения проникли в сердце и печень, мышцы и кости. Каждый инсект занял положенное ему место.

И тогда он увидел землю миллиардами фасеточных глаз, пошевелил бесчисленным количеством усиков, потёр триллионами лапок. Он рассмеялся, и с ним прыснули все цикады Земли. Они ждали его, ждали слишком долго, приспосабливаясь и меняясь, прячась и усеивая своими телами поля, захваченные врагом. Они корчились от едких инсектицидов и в безжалостных руках юных двуногих мучителей. Их распинали на потеху себе и другим чопорные джентльмены с сачками и в гольфиках. Бесконечные столетия ожидания и мук.

Теперь всё изменится. Он чуть пошевелил пальцами, и джунгли вокруг города зашуршали. Зелени не стало видно, она скрылась под разноцветными хитиновыми телами. Воздух гудел от жужжания и, казалось, что даже стены начали вибрировать. Небо потемнело от паряших крошечных телец, словно его заволокло дымом.
Пришло время возвращать свою землю. (с) Иван Поликаров