“Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, жил с какой-то японской б… Комнатка у японки чистенькая, азиатски-сентиментальная, уставленная мелкими вещичками. Ни тазов (“явно тут какие-то характерные воспоминания о столичных заведениях”, — комментирует по ходу чтения Юрий Александрович), ни каучука, ни генеральских портретов. Постель широкая с одной небольшой подушкой. На подушку ложитесь вы. А японка, чтобы не испортить себе прическу, кладет под голову деревянную подставку. Затылок ложится на вогнутую часть. Стыдливость японка понимает по-своему. Огня она не тушит. И на вопрос, как по-японски называется то или другое, она отвечает прямо и при этом не ломается и не жеманится, как русские. И все это время смеется и сыплет звуком “тц”. В деле выказывает мастерство изумительное. Так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончив, японка тащит из рукава зубами листок хлопчатой бумаги, ловит вас за “мальчика” и неожиданно для вас производит обтирание, причем бумага щекочет живот. И все это, кокетливо смеясь, напевая и с “тц”.
не надо делать из Чехова икону — он нормальный человек, нормальный, если хотите, мужик, со всеми присущими ему страстями и увлечениями. И знакомство с любым городом проходило у Антона Павловича по такой простой схеме: церковь, кладбище и… заведение.