снова бросаться во сне под пули
закрывая кого-то
кричать тем, кто был последней надеждой - сделайте что-нибудь, ну хоть что-нибудь уже
чтобы выстрелы прекратились
чтобы больше никого не задело
никаких пуль
и я все так же ненавижу эти сны
за то, что просыпаюсь.
гранаты все еще рвутся, но беззвучно и только внутри. больше не задевает ведь, правда?
начали снова срабатывать предохранители - стой, в них нельзя. ты думаешь - прекратилось.
разумеется. выдох. и улыбаюсь. вам мерещится, вам все просто мерещится. а мне нужно просто пережить среду и не рехнуться.
все важное, страшное, странное - на потом. иначе не остается сил знать, зачем реагировать без нервов и срывов, спокойно, вообще как-то реагировать. есть пара осколков, которые необходимо вытаскивать. просто потерпи меня такую, неуверенно живую, пока мне удастся перешагнуть этот март, и я постараюсь сказать это все так, чтобы ничего не развалилось. у меня есть просьба, я твержу ее бездумно беззвучно непереставая... кажется, уже несколько недель, хоть ты и считаешь, что все в шесть дней запросто уложилось, - не ошибись, не допусти стен.
знаешь, кажется, что без таких мелочей, как, например, кличка твоего пса или любимая мелодия, все проще. такая забавная иллюзия границ и ключей, не подходящих к замку. до молчания невыносимо об этом. и это парализующим ядом неспособность не допустить вероятности, что весь этот страх, все истерики и бесконечные бойни на изнанке век - это больше ничье, это не имеет значения и ничего не изменится, даже если наконец выговоришь в слух. даже если стоять и молча ждать ответа до невыносимой боли зажмуривая глаза - ты найдешь способ извернуться, обрезать все лучи ненадежных причин, заставивших верить, что может быть не так и нечаянно и неловко перечеркнешь необходимость и нужность следующего хода, никогда ближе, ни за чем снова просьбы быть.
только это ведь так просто, очень просто - не оправдывать мой страх. это не только мое, правда. справишься?