Игорь Савельич был человек рассеянный, но не стеснялся этого, как иные люди смущаются такому недостатку. Он любил свою рассеянность, которая по его словам есть «обязательный удел людей благородно занятых», всячески холил ее, лелеял и поощрял. Хотя и неизвестно, что он сам имел в виду, повторяя эту фразу, но коллегам и в самом деле казалось, будто Игорь Савельич благороден и деловит своей рассеянностью. И была ли то настоящая рассеянность или показное – дабы привлечь внимание к своей персоне – известно только самому старику.
«Тише едешь – дальше будешь» - зачем-то напоминал Иван Савельич очередному человеку, указывавшему ему на отсутствие галстука или другого предмета туалета, призабытого стариком дома на стуле. И при этом так заговорщицки подмигивал, что сам поучаемый терялся, начинал искать в хорошо знакомой поговорке потаенные смыслы. А смысл был в том, что Игорь Савельич давно уж перестал замечать в поговорках какой-либо смысл. Они выскакивали из его уст автоматически, по любому поводу и без него. Как если бы они были частью его мимики или каким-то привычным жестом. Он выдавал пословицу в благодарность или просто так каждому, кто хотел послушать. Или не хотел, но слушал. Или не хотел и не слушал, но делал вид, что слушает старика.
Никто и ведать не ведал, почему любимой его сдачей была именно эта поговорка. То ли как собственное кредо, то ли в память о сыне, разбившемся на мотоцикле лет пятнадцать назад.
Теперь же Игорь Савельич занимался тем, что тихо и мирно доживал свою жизнь. Чуть-чуть мухлевал, дабы иметь к зиме пару мешков картошки и банок меду. Никому не мешал, никого не задевал, не обижал, не скандалил…. Словом, был человек расчудесный.
И как будто не был.
Частенько бывало, Савельич собирал стопочку отработанных конторских бумаг, садился у окна и аккуратно подшивал каждую в серые папки с номерами, что после три года хранились в архивах. Мало кто задумывался, для чего старик выбирал это место: из окна открывался великолепный вид на кипучую магистраль, но он никогда в него не глядел.
Никогда он и не думал о том, что одинок. По своей рассеянности, то ли надуманной, то ли природной Игорь Савельич этого просто не замечал. Высокие материи его не трогали, на жизнь хватало.
Старик никогда не отрицал собственной значимости, если ему на нее намекали, но в жизни не совершил ничего крутого. Держался потише, пониже…. И покрепче.
***
Проехал грузовик и оставил после себя махаона с перетертым крылом.
Игорь Савельич зачем-то нагнулся, покачал головой и сказал кому-то на пустой солнечной улице:
- Ну вот… Быть гусеницей, куколкой…. И так глупо, когда ты уже, наконец, мотылек….
Сказал, поднял, поднес к ближайшей клумбе и посадил на прелестный садовый цветок. Умирать. Чтоб красиво.