...Пока я задумчиво стояла у ворот Святой Софии, ко мне подскочил лысоватый турок. «Ну вот, началось», - я приготовилась к тому, что мне предстоит «развод по полной программе».
Беседа началась стандартно – погода, имя, откуда. Турок представился Четином, хозяином расположенного неподалеку магазинчика ковров и ювелирных изделий. Чтобы пресечь всяческие попытки приставания и впаривания своего товара, я заявила, что у меня трое детей, что в Стамбуле я по делам и не впервые, вот, просто прогуливаюсь по знакомым местам, чтобы отвлечься от тяжелых дум о международных контрактах.
«Ты мне очень нравишься!» - заискивающе глядя в глаза, подвел Четин итог нашей неспешной беседы за чашкой чая. Ну еще бы! Наличие кучи детей остановит только русского в его желании приударить за более-менее привлекательной женской особью. «Я хочу тебе сделать подарок, который будет напоминать тебе именно об этой поездке и обо мне тоже»...
***
Четин шел впереди, я, как бы нехотя, следовала за ним в некотором отдалении. Было видно, что он торопился донести до меня все то, что знал и чем сам восхищался. На ступенях к воротам, ведущим к Мави Джами - Голубой мечети(1) , 
[195x699]я остановилась, помотав головой. Он уверенно поманил меня рукой. В недрах этого грандиознейшего сооружения, один за другим, исчезали правоверные, стараясь успеть к началу молитвы. Само собой, мы не попали внутрь, но даже вид через решетки окон поразил меня. Думаю, зайди я внутрь, умерла бы, пришибленная многотонными плитами этого божественного величия при малейшей же попытке проявить свой щенячий восторг. С другой стороны я не была в курсе, можно ли «неверной», то есть, мне, войти внутрь, не прогневав тем самым Всевышнего. Четин провел ликбез относительно того, почему мечеть султана Ахмета называется Голубой, почему вместо одного золотого минарета султан-заказчик получил аж шесть, но из того же материала, что и все сооружение. Помимо этого, Четин поведал еще один любопытный факт. Так, Ахмет I при строительстве своей мечети был вынужден выделить средства для пристройки двух минаретов к мечети в Мекке, имевшей на тот момент только пять минаретов. Хоть и пытался султан возвести нечто, во много раз грандиознее и величественнее Святой Софии, но высшее мусульманское духовенство усмотрело в строительстве шести минаретов попытку принизить значение мечети в Мекке. Пристройка дополнительных минаретов должна была вернуть ей утраченное преимущество. Десять лет, а именно столько длилось строительство Голубой мечети – для строителей и султана не срок. Но Ахмет так и не налюбовался вдоволь своим творением – он умер всего через год после завершения строительства. Четин так же пояснил, что желтые тенты по периметру внутреннего двора – подготовка к книжной ярмарке, которая откроется спустя несколько дней, с началом Рамадана. Затем мы переместились туда, где располагался византийский Ипподром, сохранивший к моему визиту только свое название.
О внушительных размерах Ипподрома, строительство которого началось в двухсотых, а окончательно завершилось в трехсотых годах, а точнее тысячу семьсот с хвостиком лет назад, сегодня дают представление только исторические хроники.
«Сооружение для проведения празднеств, гонок на колесницах, политических митингов было метров четыреста в длину и более ста в ширину. Вместительный ипподром как таковой вмещал добрую сотню тысяч зрителей, усаживавшихся на скамьи в сорок рядов», - увлеченно жестикулируя, повествовал Четин. Подобный рассказ мне пришлось принять на веру, так как моему взору представала совершенно иная картина. Я видела чистый парк, где отдыхали люди, видела памятники, каждый из которых имел свою незабываемую историю. Я нервно жмурилась, встряхивала головой, пытаясь представить здесь именно то, о чем живописал мне мой гид.
«Да ты, как я погляжу, особа впечатлительная», - пошутил Четин, видя мою растерянность от неспособности усвоить сразу такое большое количество новой информации. Он увлек меня за собой и усадил на скамейку. Сел рядом. Из внутреннего кармана куртки он вытащил пачку бумажек, аккуратно выудил из них застрявшие меж листков визитки. Визитки убрал, а листы с рукописным текстом на турецком аккуратно разгладил и начал читать, переводя на английский.
«Расположенный в узкой ложбине константинопольский ипподром издалека не был заметен. Его мраморная подкова, вмещающая 100 тысяч зрителей, внезапно открывалась перед ошеломленным гостем города, оказавшемся здесь впервые. Белые трибуны поднимались одна над другой в виде амфитеатра, увенчанного колоннадой. С колоннады открывался вид на Босфор с бесчисленными кораблями, на кипарисы азиатского берега, на башни и портики примыкавшего к ипподрому дворца, на бесконечное море кровель, куполов, триумфальных арок.
Константинопольский ипподром был великолепен. Навесы из шелка защищали многотысячную толпу от южного солнца. Арена покрывалась благовонной пылью или цветами. Возницы въезжали на колесницах, отделанных золотом, сверкая драгоценными одеждами. Особенно роскошна была сбруя коней, выкормленных и тренированных под надзором императорских управителей.
Портик ипподрома был украшен множеством статуй, шедеврами древнегреческого искусства: в свое время император Константин дочиста ограбил храмы Эллады и греческих городов Малой Азии. Константин понимал толк в искусстве.
Еще более удивительный «музей» был устроен на арене.
Посреди подковы тянулся невысокий каменный помост, вокруг которого совершали свой бег запряженные четверками колесницы. На помосте громоздились памятники и статуи. Здесь высился гигантский обелиск из единого куска розового гранита, вывезенный из Египта Феодосием Великим и установленный им на четырех бронзовых кубах»(2) .
Четин сделал паузу, вытер бумажным платком капли пота со лба. «Как тебе это? – спросил, указывая на обелиск, украшенный египетскими иероглифами, аккурат напротив которого мы сидели. – Страшно подумать, но ему сейчас примерно три с половиной тысячи лет. А так неплохо сохранился оттого, что высечен именно из цельного куска. Изначально дикилиташ(3) весил почти две с половиной тысячи тонны, а когда его доставили сюда – его вес был немногим меньше тонны». У меня от легкости игры подобными внушительными цифрами в прямом смысле челюсть на колени упала. «Да закрой ты рот. У меня у самого в голове не укладывается, зачем, почему и как перли люди эту громадину аж из Карнака». Четин взял меня за руку и повел вокруг обелиска, показывая на постамент. «Вот тут как раз, в свойственной египтянам манере, и запечатлен момент доставки этой колонны в Византию». И действительно – на барельефе было изображено некое подобие гигантских саней, на которых покоилась сия громада. Только я вот не поняла, самоходные то были сани, или все-таки нет. Уже имея в арсенале массу египетских загадок, я в довесок получила еще одну. «Ах-ре-неть», - только так и исключительно по-русски я смогла выразить свои впечатления. Видимо, это слово было знакомо Четину, изо дня в день встречающему сотни туристов из разных стран мира. Он смеялся, запрокинув голову, наверное, с минуту. Потом, все еще улыбаясь, продолжил читать.
«Тут же стояла бронзовая статуя Геркулеса, большой палец которого был толще талии обыкновенного человека. Статуи императоров Феодосия, Грацианта, Валентина соседствовали с фигурами знаменитых атлетов и другими бронзовыми и мраморными изваяниями.
Произведения разных эпох и народов, свезенные из многих стран, установленные без какой-либо системы или плана на террасе вдоль ипподрома, производили странное впечатление, подавляли хаотическим разнообразием.
Зрители, занимавшие трибуны константинопольского ипподрома, делились на партии «зеленых» и «синих». Обе партии враждовали и их места были разделены стеной. Стена окружала и арену.
Толпа зрителей была страшной силой, которой побаивались и могущественные владыки. На ипподроме не стеснялись высказывать мнение о вельможах, чиновниках и даже о самих императорах в выражениях непочтительных и едких. Распаляясь спортивным азартом, зрители нередко поднимали мятежи, и их приходилось усмирять здесь же на мраморных трибунах»(4) .
«Ты представляешь, - закончив читать, он обратился ко мне. - Вся площадь была залита кровью повстанцев, восставших против императора Юстиниана, коих здесь было казнено почти тридцать тысяч. А в те времена, о которых я тебе читал, и колосс, и змеи, естественно, тоже уже были тут».
Колосс многие сотни лет назад сверкал в лучах солнца, отражавшихся в бронзовой позолоченной облицовке. Но сегодня, увы, он не поразил меня своим внешним видом, над которым изрядно потрудились, мародерничая и сбивая с колонны драгоценные пластины, войска четвертого Крестового Похода, вывезшие затем все награбленное добро в Венецию. «А современные итальянцы, подобно англичанам, не желающим вернуть на положенное место нос египетского Сфинкса, не торопятся что-то возвращать единственную уцелевшую декоративную деталь – античную позолоченную квадригу. Она красуется на западных воротах Святого Марка в Венеции», - Четин говорил с такой досадой и обидой, будто крестоносцы-варвары похитили эту самую квадригу лично у него.
Змеиной колонне, которая когда-то находилась в дельфийском храме Аполлона, тоже здорово «досталось». Ее даже искренне жаль, ведь современный свой облик она обрела тоже «благодаря» человеку – алчному, скупому, стремившемуся прибрать к рукам и чужое тоже. А ведь давным-давно это были четыре обвивающиеся друг вокруг друга бронзовые змеи, которые держали позолоченную чашу. Отлиты они были в 479 году до нашей эры в честь победы греков над персами. «К счастью, - обнадежил меня мой гид, – одна из змеиных голов была найдена. Тебе, как туристке, предстоит найти ее еще раз – в Археологическом музее, что в Топкапы. Обязательно сходи туда!».
Выкурив по сигарете и сделав несколько снимков колонн, мы пошли дальше, возвращаясь к слиянию Диван Йолу и улицы Йеребатан. Последним «экспонатом», ожидавшим меня на этой площади, было что-то вроде султанской беседки, с куполом, изнутри украшенным симметричными цветными узорами на золотом фоне(5) . Четин открыл кран, тонкой струйкой потекла вода. Он ополоснул лицо, руки. Предложил сделать глоток. Я помотала головой – мне казалось, что пить здесь в крайней степени негигиенично, более того – вредно для здоровья. «Это не опасно!» - для убедительности Четин набрал пригоршню воды и залпом выпил. «И не моют тут мусульмане ноги перед молитвой!» - обиженно воскликнул он, как будто прочитал мои мысли. «Загадай желание», - сказал он, когда я, преодолев нерешительность и боязнь, едва коснулась губами холодной воды. Я загадала. Загадала то, чему, как мне казалось, не суждено сбыться. «Хочу вернуться сюда вновь», - даже не задумываясь, мысленно изрекла я…
***
«А теперь – гвоздь нашей программы! – Четин стоял на небольшом пятачке возле фонтана, напоминавшего мне высокие одноногие столы в совковой пивной. – Акведук, путь, по которому город снабжался водой», - торжественно изрек турок и показал обеими руками на высившийся огрызок каменной опоры. Видя мое недоумение, он развернул карту и показал местоположение остальных фрагментов акведука, некогда тянувшегося на несколько километров. «А откуда поступала вода?» - спросил он загадочно. «Ну… из Босфора?» - попыталась угадать я, подобно ученику, который не выучил урок. Вместо ответа Четин схватил меня за руку и увлек вниз по ступеням. Слева от нас была маленькая коробчонка, возле которой стояли несколько человек. Нырнув внутрь, уже через минуту Четин вынырнул обратно и протянул мне билет: «Пойдем». Он что-то сказал охраннику и потащил меня по лестнице туда, откуда веяло холодом и сыростью, в самое чрево подземного водохранилища Йеребатан сарнычы. Мы ступали по шатким деревянным мосткам, сооруженным в базилике(6) времен Юстиниана для удобства осмотра. Было свежо, но не прохладно, чувствовалась высокая влажность, но сыро не было. Звонко шлепались о гладь воды капли конденсата, срывавшиеся с потолка, который подпирали триста тридцать шесть колонн (а вовсе не тысяча, как кажется некоторым!(7)) и который прятался от наших глаз в полумраке. С потолка же свисали подвешенные на невидимых нитях белые шары, некоторые покоились на воде, изредка задеваемые плавающими рыбами. Интимный полумрак – я бы именно так охарактеризовала окружающий меня «интерьер» с таинственной подсветкой. Правда, сей исторический интим нарушался перешептыванием туристов и все теми же каплями, летевшими сверху и иногда попадавшими на лоб, на нос, за шиворот…
Издалека Четин стал показывать на одну из колонн. «Вот, отсюда посмотри – будто пол-лица человека», - со знанием дела он направлял мой взгляд. Но… Я смотрела и «отсюда», и с полуметра левее, и с метра правее – ну какой-то узор, да, барельефчик типа. Думаю, будь тут побольше воды, то, несомненно, от отчаяния мой новый знакомый, потеряв всяческое терпение, тут же и утопился бы. Оставив безуспешные попытки показать мне таинственные пол-лица, он повел меня вглубь базилики, к той самой колонне.
К ней по очереди подходили люди, подгружали большой палец в отверстие и, очертив ладонью круг, загадывали желание. «Гоу! Ду зе сейм! » - Четин подтолкнул меня в спину. А мне вспоминались кадры из «ужастиков», когда любопытные герои совали свои руки во всякие сомнительные отверстия, нащупывая внутри какую-нибудь липкую жижу или хуже - агрессивную живность, цапающую за протянутую им конечность. Перспектива лишиться пальца меня, мягко скажем, не прельщала. Я посмотрела на юных турчанок, которые подходили к колонне и в итоге уходили с целыми и невредимыми руками. Внутренне содрогнувшись, я все же засунула палец туда, куда было велено. Медленно очертила положенный круг. Абсолютно забыв про желание, я ожидала, что прямо сейчас раздастся гром небесный, стены четырехметровой толщины содрогнутся, и полетят тогда в нерадивых охотников до истории увесистые каменные глыбы. Я представляла себе этот апокалипсис настолько живо и красочно, что показалось чудом - мой палец был цел! Я с облегчением вздохнула. Мы дошли до противоположного конца базилики, взглянули на головы медуз и отправились к выходу…
***
...Так в итоге получилось, что на последующие несколько часов этот чудаковый ювелир-ковровщик стал моим личным гидом, благодаря чему у меня имеются несколько снимков с изображением и меня, любимой, на фоне местных красот, а так же масса информации, эмоционально и подробно преподнесенной на хорошем английском. Несмотря на то, что я так ни разу не написала ему, вопреки своим многочисленным обещаниям, несмотря на то, что не посчитала нужным ответить на его письмо, я частенько вспоминаю Четина. Вспоминаю и буду вспоминать именно потому, что он стал моим первым, впрочем, и последним тоже, гидом, самозабвенно рассказывавшем об истории любимого города не денег ради, а ради удовольствия – своего собственного и моего. Может, с точки зрения истории, его рассказы и не были стопроцентно верны, но они шли из самой глубины его сердца, и каждое слово было произнесено искренне и с восторгом, с гордостью – оттого, что ему посчастливилось жить именно в этом городе мира. Он познакомил меня с удивительным Стамбулом так, как это и надлежало делать при первой встрече – не случайной, запланированной, томительное ожидание которой сопровождалось мыслями о том, что «вдруг я ему не понравлюсь». И это действительно стало самым памятным, не материальным, а духовным, с легкой поволокой загадки, подарком за всю мою жизнь.
___________________________________
1.Она же Султанахмет Джами, или мечеть султана Ахмета
2.Б.Бродский «Романтические ведуты», цитируется с небольшими изменениями
3.Dikilitaş – обелиск (тур.)
4.Б.Бродский «Романтические ведуты», цитируется с небольшими изменениями
5.На самом деле это Немецкий фонтан в честь императора Вильгельма III, сооруженный после его поездки на Восток в 1895 году
6.Базиликой (от греч. «царь») это и подобные ему сооружения стали именовать за планировочное сходство с царскими дворцами и залами суда византийского периода, построенными в форме прямоугольных зданий со строгими рядами колонн и полукруглым завершением
7.Цистерной 1001 колонны называют другую базилику – Бинбирдирек, которая занимала площадь 20 тысяч квадратных метров и могла вмещать почти миллион с четвертью кубических футов воды, достаточных для снабжения города в течение примерно двух недель