Писала сразу после первого прочтения памуковского "Стамбула". Сейчас, спустя время, некоторые мысли изложила бы иначе, ну да именно первый порыв боолее важен... Жаль, что ни Суат, ни Дженк так никуда это не пристроили... Можно было бы сделать приписочку "Спешиал фор Михсерш", ну да он и так знает, что я думала, думаю и буду думать о книге...

Стамбул. Город воспоминаний

Стамбул Памука – это тот Стамбул, который невозможно познать большинству сегодняшних его гостей; лишь единицам понятна и близка печаль этого города и печаль самих стамбульчан. Город, становящийся в последние годы весьма привлекательным и популярным для туристов всего мира объектом, правдиво описан без жалостливого стыда за то, что он был забыт, заброшен, рушился, горел, но с заметной горечью оттого, что и по сей день «все здесь разрушенное, поломанное и обветшалое».

Родившись и прожив в Стамбуле всю свою жизнь автор беззаветно любит свой город. Но в его романе нет восторгов, сопровождающихся брызгами слюны, которых и так предостаточно в глянцевых путеводителях и в подавляющем большинстве рассказов «очевидцев», раскидывающих свои опусы по Интернету; они, к сожалению, являются едва ли не основными источниками сведений о городе, предоставляющими порой недостоверную и не совсем объективную информацию. «Начиная с середины 19 века в английской и французской литературе сложился вполне определенный образ Стамбула. Дервишеские обители, пожары, кладбища, султанский дворец, гарем, нищие, бродячие собаки, запрет на алкогольные напитки, спрятанные от посторонних женщины, прогулки по Босфору, таинственная атмосфера города и красота его очертаний на фоне неба…» - точно таким же, с небольшими изменениям и вкупе со «стандартным набором» основных достопримечательностей, преподносится город на двух континентах среднестатистическому туристу и сегодня. И мало кто стремится увидеть больше, неверно полагая, что в этом весь Стамбул…

Памук пишет о том, что, «чтобы видеть красоту вещи, нужно смотреть на нее со стороны». Он прав, несомненно, прав, хотя при этом он и сам видит красоту своего города и способен донести ее до нас, обратить наше внимание на детали, которые, на первый взгляд, могут показаться малозаметными заметными и не столь важными. Писатель с мировым именем описывает улочки, дома, Босфор с приятной сентиментальностью, которая не вызывает жалости, но вызывает желание немедленно отправиться в Стамбул. Несмотря на всю автобиографичность романа, он посвящен городу, его особому духу, его странностям и непонятным для непосвященных причудам. Памук не выставляет на передний план свое собственное «я», хотя в книге, несомненно, нашли место истории из жизни, наблюдения, глубокие переживания самого Памука, до поры до времени остававшиеся исключительно его личными переживаниями, частью которых он до сего момента не делился ни с кем. Да и зачем нам новые подробности о личной жизни автора – ведь многое мы уже знаем и так. Мы вновь, но уже в компании с ним самим, а не с героями его предыдущих романов, оказываемся в столь дорогом его сердцу «родовом гнезде» в Нишанташи и более скромной обители в Джихангире, снова встречаем «старого знакомого» - лавочника Алааддина, катаемся по городу на стареньком «додже», а, очутившись в Бейоглу, где «не услышишь призыва к молитве» [Яхья Кемаль], проходим мимо салонов порнофильмов, посещаемых «мужчинами с виноватым выражением лица»… Да, это все нам знакомо, только вначале никто не мог предположить, что это все – неотъемлемая часть того нового (для нас, читателей) «старого» Стамбула, о котором трепетно повествует автор. Для многих из нас Стамбул – яркий город, с тысячей цветных огней, освещающих темные воды Босфора, с пестрыми рекламными тумбами, с которых нам подмигивает Таркан, обветшавшие деревянные особняки, зажатые новомодными офисными центрами из столь любимого современными архитекторами синего зеркального стекла… Теперь же настала пора познакомиться с черно-белым Стамбулом Памука. Это вовсе не является намеком на Достоевского, преподносившего нам свой – желтый – Петербург. Отнюдь. Черно-белый – не аллегория добра и зла. Это удивительный и загадочный мир, так похожий на черно-белую фотографию, который завораживает читателя с той же силой, противостоять которой не представляется возможным, с какой он заворожил, влюбил и отпечатался навечно в памяти Орхана Памука.

Время беспощадно, под его влиянием меняется буквально все; еще боле беспощадной казалась европеизация Стамбула, который, теряя уникальные тонкие черты Османской империи и неповторимую «турецкость», превратился в своеобразный «гибрид» на стыке прошлого и настоящего, на границе двух эпох. Тем не менее, сам автор подчеркивает, что «некоторые улицы и площади, нисколько не изменившись сами по себе, из-за людского столпотворения выглядят сегодня совершенно иначе», чем в годы его детства. И, чтобы уловить, эти детали, нужно суметь абстрагироваться от современных кричащих, порой кичливых «европеоидностей» и пестрой толпы, отправившись побродить по улочкам Эюпа, Фенера, Джихангира, по Бююкада – готовые «маршруты» без труда отыщутся на страницах памуковской книги…

Что касается книги в целом – она завораживает, и способна не только «вырвать» читателя из реальной жизни, но и перенести его в те места города, которые запечатлены на фотографиях Ары Гюллера и самого Орхана Памука. Мы читаем строки, и они не оказываются только словами – нашему взору предстают выхваченные фотоаппаратом из вечности мгновения, которые в несколько раз усиливают впечатление от прочитанного. А гравюры Меллера, несмотря на репринт и многократное уменьшение копии, сохраняющие четкость мелких деталей, вызывают совершенно неподдельный интерес и желание рассмотреть их через увеличительное стекло, так же, как это делает сам Памук…

Нельзя не отдать должное переводчикам – этим незаменимым «посредникам», благодаря которым мы имеем возможность прочитать то, что в оригинале написано на незнакомом большинству россиян языке. Ведь очень часто именно из-за перевода теряется индивидуальность языка автора, сглаживаются его манеры описывать те или иные вещи, прибегая к присущим только ему одному приемам литературного языка. Колоссальный и кропотливый труд Т.Меликова и М.Шарова – уникальное исключение из этой пренеприятной «переводческой закономерности», когда некоторые языковые «посредники» все в меньшей и меньшей степени заботятся о качестве перевода и возможных сложностях восприятия преподнесенного ими текста. А потому, закончив читать последнюю страницу, хочется вновь открыть книгу и начать читать ее заново с самого начала...