Письмо директора Эрмитажа
"Уроки Лас-Вегаса"
Классическая работа Роберта Вентури была настольной книгой, когда шла работа над созданием выставочного центра "Эрмитаж-Гуггенхайм" в Лас-Вегасе. Он открылся в 2001 году, через несколько месяцев после атаки на нью-йоркские небоскребы, и был неким ответом на этот вызов. Главным же вызовом был сам Лас-Вегас, город эстетики индустриального китча. Элегантные стены, созданные Ремом Колхаасом, и элегантные картины и имена из Эрмитажа, Венского историко-художественного музея и Гуггенхайма противостояли липовой пышности отеля Venetian. Получилось художественное событие, изменившее Лас-Вегас. Теперь выставки в разных местах этого города стали нормальным явлением.
Китч - демократизация "высокого" искусства. Сам же он тоже может стать искусством, если правильно помещен в контекст "хорошего вкуса". Тогда пошлость и снобизм создают интересный дуэт. Подобных концертов много во всех музеях. Это тоже своеобразный диалог культур, часть истории культуры. В Эрмитаже, где есть все, есть и немало постоянных и временных сочетаний высокого и низкого. Божественные работы Фра Анжелико весьма своеобразно сочетаются с десюдепортами Седьмой запасной половины (чего стоит это столь привычное нам название Старого Эрмитажа). Любая вещь, помещенная в музей, становится экспонатом. Пошлость, помещенная в музей, может быть художественным явлением. Все зависит от утонченности музейщиков и зрителей.
Задача музея - воспитывать хороший вкус в искусстве, культуре, историческом сознании, в манерах людей и в их способе мыслить. Музей делает это не дидактически, не представляя эталоны, а запутывая зрителя множеством контекстов для очень похожих вещей. Результаты бывают иногда странными, но всегда интересными.
Михаил Пиотровский
директор Государственного Эрмитажа
"Если допустить, что "Большинство" всегда право ( я придерживаюсь противоположного), то кич - некое усредненное понятие этого "Большинства" о красоте и гармонии."
"Чувство, которое порождает кич, должно быть, без сомнения, таким, чтобы его могло разделить великое множество. Кич поэтому не может строиться на необычной ситуации, он держится на основных образах, запечатленных в людской памяти: неблагодарная дочь, заброшенный отец, дети, бегущие по газону, преданная родина, воспоминание о первой любви. Кич вызывает две слезы растроганности, набегающие одна за другой. Первая слеза говорит: Как это прекрасно – дети, бегущие по газону! Вторая слеза говорит: Как это прекрасно умилиться вместе со всем человечеством при виде детей, бегущих по газону! Лишь эта вторая слеза делает кич кичем. Братство всех людей на земле можно будет основать только на киче".
"Кич – это эстетика человека, изменившего социальный слой"
[показать]• Я категорически не согласен с теми, кто говорит: «У россиян ужасные вкусы и у нас все безвкусно, посмотрите, как все здорово там «у них» …» Естественно сейчас у нас много чего нехорошо. Вкусы не появляются сами по себе, а формируются долго, из поколения в поколения, когда человек видит хорошее вокруг и все, что бы он ни делал, он делает хорошо и со вкусом. Если уж говорить об эстетических вкусах россиян, то до революции искусство серебряного века – театр, архитектура, изобразительное искусство, кино – та эстетическая культура Запада, в которой весь мир по сути дела живет до сих пор, была заложена русскими. Они принесли это с собой из России, и только здесь эти традиции были уничтожены при советской власти.У нас 70 лет не было свободы творческий мысли, а это то, что убивает вкус. На государственном уровне насаждалось то, что с точки зрения правителей страны – в основном людей недалеких – было не красивым, а правильным с идеологической точки зрения. Кроме того, безвкусие – это порождение бедности. Десятилетиями все жили в бедности, когда человеку уже не до красоты, а он озабочен лишь тем, чтобы найти, что съесть и свести концы с концами, а в 30-40-е – еще и чтобы не посадили, или чтобы остаться в живых. Уж какая тут эстетика…
Из-за последствий нашей предыдущей жизни народ просто не знает, что хорошо, и что плохо. Отсюда эти красные пиджаки в начале 90-х гг., а чуть позже – красные кирпичные дома, которые уже сейчас неликвидны из-за своего уродства, хотя и стоят на дорогой земле. И это значит, что народ уже начал понимать, что красиво, а что нет. Сначала люди начали с себя. Потом – обратили внимание на то, что на них надето и находится вокруг них, а потом и на свои дома. Все становится на свои места, и быстро. Мне вообще кажется, что русские – это нация, которой свойствен эстетизм.
Конечно, у нас есть высокая эстетика образованных людей и эстетика деревенского народа. Эстетика образованных людей – возвышенная, мировая, а другая – бесхитростная, русская народная. Но это не кич, а стиль, который мне, кстати, очень нравится. На него приятно смотреть – он оттачивался веками и передавался из поколения в поколение в каждой стране: простонародная, старая, древняя, традиционная аграрная культура – народная одежда, музыка, интерьеры. А вот кич – это эстетика человека, который попал из одной среды в другую.
Кич, привычный нам – это отрыжка 70-летнего периода, когда люди просто не знали, что хорошо, что плохо. Сейчас наша страна переживает период, когда культура уступает место цивилизации: советская культура уходит. Значит, меняются стили, меняется эстетика. Многие люди в эстетическом плане растеряны, не знают, что модно, что нет. Из-за не сформировавшихся вкусов случаются забавные вещи – кич. Ведь что такое кич, как не стилистическая ошибка, проистекающая из того, что люди, которые сейчас могут себе что-то позволить, были заняты зарабатыванием денег, а не развитием своих эстетических вкусов.
В социальном плане кич свойствен переходной прослойке общества. В дореволюционной России это мещанство – уже не крестьяне и не рабочие, но те, за кем еще нет образования из поколения в поколение. В советский период носители кича - это люди, которые до революции вышли из бедных семей, а в советское время резко разбогатели, но у которых родители жили еще в деревне: работники торговли, чиновники-взяточники. Или, скажем, рабочие северных широт с немереными коэффициентами, которые регулярно приезжали в Москву с огромными деньгами, и покупали Бог знает, что. В 90-е гг. носителями кича стали «новые русские», а сейчас общество все-таки стало жить лучше – катастрофа уже не висит над нами ежесекундно, как тогда – и носителями кича стали люди попроще - не такие богатые и более массовые -зарождающийся средний класс: еще вчера инженер НИИ, а сегодня специалист в области IT.
В целом, вкусы определяются социальной обстановкой в стране, тем, сколько денег в обществе, богато ли оно, социальным бэкграундом отдельного человека, уровнем его благосостояния и образованности. Если в обществе все нормально, любой человек за исключением явных патологий, сам стремится к прекрасному, к красоте. Ему просто не надо ставить препятствий, мешать на этом пути и диктовать, что покупать. Стиль – это и есть красота. Помните, в СССР, куда ни плюнь, ездили автомобили, сплошь в наклейках, молдингах, с бесконечными примочками в салоне - как цирковые обезьянки. Никто с этим не боролся. Люди сами от этого отошли со временем. Сейчас никто не «борется» с кирпичными красными домами-монстрами или красными пиджаками, но они постепенно исчезают сами.
А кич, конечно, останется. Но будет существовать не как образ жизни какой-то прослойки населения, а как развлечение для всех желающих…
KMNews.ru
Кравченко А.И. Культурология: Словарь. - М.: Академический проект, 2000.
кич он и есть кич http://zasada-da.livejournal.com
Кич.
[100x] Уже много лет английская мода балансирует на острой грани между приличиями и дурным вкусом, зная, что именно эта острота притягательна. Это англичане придумали кич. Это стиль улицы, стиль грязных подворотен и баров с сомнительной репутацией. Кич - это торжество дешевых эффектов. И главный смак в том, чтобы этого не скрывать! Китч с наивностью и откровенностью примитива демонстрирует и тиражирует потребительскую мифологию, присущую обществу в данный конкретный момент. Тела манекенщиц размалеваны краской, волосы перемазаны грязью, на головах еле держатся чудовищного размера шляпы из мешковины, украшенные перьями, платья - или как это называется? - вызывают истерические припадки у ревнителей нравственности. Внимание: Лондон на марше!
Текст © Юлия Большакова *
NSamojlova
[показать]
Вот такой КИЧ! artgals
***
Кич и политика
Когда за штурвалом - летчик-любитель
Итак, мы выяснили, что кич - это не только гипсовые кошечки, но и гораздо более изощренные вещи - в моде, живописи, литературе. А вот кич и политика - как они соотносятся друг с другом? Об этом наша беседа с Алексеем КОЛЫБНЯКОМ, человеком, у которого есть опыт в сфере искусства, поскольку он художник, и опыт общения с политиками, поскольку он работал в правительственных сферах.
- В разговоре о киче каждый из моих собеседников определял это явление по-своему. А что Вы подразумеваете под ним?
- Если речь идет о художественном творчестве, то я определил бы эти вещи как сорняки, которые растут рядом с культурными растениями. Они могут быть даже довольно красивыми, но не переставать от этого быть сорняками.
Если переложить определение кича на политику, то это значит выдавать мнимые политические цели и концепции за подлинные. В живописи, к примеру, помимо профессионалов, есть, во-первых, любители, во-вторых, дилетанты, в-третьих, народные умельцы и в-четвертых, - откровенные производители кича, которые вполне цинично заявляют, что "гонят кичуру". То, что происходит в нашей политической жизни, это даже не дилетантизм, так как дилетанты рано или поздно вытесняются профессионалами, это именно кич. Поскольку следствием кича как стиля в искусстве является "омассовление" культуры, то последствием кича в политике является, с одной стороны, вовлечение масс в политические игрища и, с другой, - деологизация общества. Ведь что сейчас получилось? Можете ли вы назвать хоть одну конструктивную - и при этом реальную - идею, во имя которой надо терпеть все, что сейчас происходит? Нет. Восторжествовал антикоммунизм, но никаких позитивных идей и идеологий взамен не выработано.
Собственно, вся мировая политика зиждется на двух могущественных лозунгах - "Человек человеку друг", который был выдвинут коммунистическо-социалистической идеологией, и "Человек человеку волк", что является сущностью раннего капитализма. Однако в нашем современном обществе его грубость и правдивость завуалирована другими "опорными сигналами" - "свободное общество", "путь реформ", "рыночные отношения" и дак далее... Происходит подмена ценностей, что также свойственно кичу. Он любит выдавать себя за нечто другое, более красивое и значительное, чем есть на самом деле. Кроме того, создается иллюзия свободы выбора и участия широких масс в управлении государством, а по сути - полное их закрепощение и бесправие. С одной стороны, вы можете сколько угодно ругать существующие законы и правительство (причем безнаказанно), с другой - от этого ровным счетом ничего не изменится, к вашим словам никто не прислушается, и вам будут навязана необходимость жить по тем законам, которые устраивают тех, кто их принимает, но отнюдь не вас.
- Как Вы считаете, с кичем (и вообще, и в политике в частности) можно как-то бороться?
- А надо ли? Бороться с этим нельзя, но обозначить этот феномен нужно. Кроме того, я думаю, что это - временное явление и пройдет так же, как и многое другое. Но это и, так сказать, явление времени и связано со многими другими вещами - демографическими факторами, массовым потреблением.
Подлинная ценность может быть только уникальной. В процессе тиражирования к ней добавляются всевозможные комментарии, и первоначальная ценность теряется, размывается и извращается. А взамен мы получаем то самое массовое потребление.
- Один из моих собеседников художник-модельер Ольга Осояну назвала признаком кича агрессивность. Вы согласны с этим?
- Я бы сказал, что кич не столько агрессивен, сколько навязчив. Он ползуче проникает в нашу жизнь - быт, формы общения, поведение. Один из принципов кича - глумление над святынями, ирония по отношению ко всему, высмеивание дорогих для нас понятий. В цивилизованном обществе выработался своеобразный кодекс чести, в котором четко регламентированы какие-то вещи. Если человек их нарушает, его вызывают на дуэль, перестают подавать руку и т.п. В современной политической жизни поведенческий кодекс максимально извращен, а понятия чести вообще как бы не существует...
- Вы имеете в виду нашу отечественную политику?
- И ее тоже. Еще Бердяев в свое время говорил, что самая аморальная форма поведения, процветающая в Европе, это парламентская форма правления. Никто ни за что не отвечает, никто не говорит правду, и каждый выдает себя за другого. Ну чем не кич?! Наш, отечественный, парламент - яркая иллюстрация этому определению. Прибавьте к этому глубокий провинциализм и мелкотравчатое чванство, и вы получите то, что мы сейчас имеем.
- Да, спектакль под названием "Выборы президента" действительно прекрасно укладывается в кичевую стилистику...
- Впрочем, это касается не только политики в чистом виде. Поскольку одна из задач кича - обескультуривание масс и подмена ценностей, то он занимается этим не только в искусстве (например, некоторые авангардные течения, насаждение порнографии), но и, повторюсь, в разрушении традиций и нравственных идеалов. Один из примеров глобального политического кича - так называемая "сексуальная революция" 60-х годов. Почему эти процессы были названы "революцией", а не как-то иначе? Опять подмена понятий! И что в результате этих сексуально-революционных упражнений? Подорвано здоровье целого поколения, ухудшен генофонд наций тех стран, где это происходило, молодежь дезориентирована и даже чуть ли не у детей выбита из-под ног нравственная опора.
- Стало быть, кич не так уж безвреден!
- О да, разумеется. Особенно тогда, когда он пытается проникнуть в профессиональные структуры и разрушить их. В этой связи мне вспоминается Джанибеков, который был не только космонавтом, но и в свое время неплохо рисовал. Однако профессиональным художником не был. И как-то, выступая на слете художников-любителей (а там появились и такие мнения - зачем, мол, готовить профессионалов, если и любительские картины неплохи), высказался в защиту профессиональных художников. "Представтье себе, - сказал он, - что вы садитесь в самолет, пристегиваете ремни... Взлетаете. И тут стюардесса объявляет, что за штурвалом - летчик-любитель. Как вы будете себя чувствовать?" Это к тому, что всегда лучше иметь дело с профессионалами. И в том случае, если речь идет о самолете, и в том случае, если речь идет о политике, необходимо, чтобы за штурвалом были люди, которые хорошо знают свое дело. Там, где кончается профеесионализм, начинается кич.
Рубрику ведет Светлана ДЕРЕВЩИКОВА.
Рисунок Сергея САМСОНОВА.
"Независимая Молдова"
***
По просьбе ![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
real_funny_lady делюсь с вами своими обезьянами (в прямом смысле, в переносном я и так ими с вами делюсь).
( Начнём с обезьян-(и мартышек)-живописцев )
[показать]
( more monkeys )
crivelli.livejournal.com
"Ещё не зная, что такое КИЧ,
я видел – нарисованный Ильич
сидит на пне в студенческой тужурке..."
Владимир Беляев
Кич, эпатаж – это тоже атрибутика ...
katja-k.livejournal.com
КИЧ — пошлость, безвкусица в литературе и искусстве.
***
В развитии К. выделяются два периода. Первый связан с формированием буржуазного сознания, когда К. отражал стремление обывателя к украшательству, к «завитушкам», показной пышности интерьера и одежды.
Второй (неокич), расцветший на Западе в 60—70-е гг. нашего века, связан с культом вещей в «обществе потребления». Для западного обывателя характерна тяга к полному комфорту не только в быту, но и в искусстве, стремление к жизни «напоказ», что неизбежно сказывается на эстетических вкусах. Творцы КИЧа сохраняют лишь внешние приметы жизни, но с таким расчетом, чтобы случайное казалось обычным, а невероятное — вполне возможным. Отсюда — многочисленные модификации историй Золушек мужского и женского пола, королей «Шантеклера», неизвестных женщин, энергичных парней, становящихся миллионерами.
Жизнь в этих произведениях псевдоискусства предстает лишенной теневых сторон, острых социальных конфликтов и любой мало-мальски серьезной критики недостатков или, тем более, пороков общества. Цель его — воспитание конформистского сознания нерассуждающего человека, апологета существующего порядка. Даже в тех случаях, когда в фильмах, книгах, телепостановках поднимаются злободневные политические и социальные проблемы, они никогда не затрагивают противоречий буржуазного общества. Являясь частью буржуазной «массовой культуры», в которой существуют разные художественные уровни, КИЧ выступает как аналогия конформизма, подмена реальности иллюзиями, манипулирование неразвивитым сознанием.
***
...общий ключ к пониманию эффекта "кича": многое (если не практически все) зависит здесь от культурного фона конкретного реципиента и от контекста восприятия. Для советского человека шишкинское "Утро в сосновом лесу", в силу "оберточной" растиражированности, безусловный кич, а для японца, впервые попавшего в Третьяковку, шедевр "высокого" искусства (тем более если об этом написано в путеводителе).
Любопытную работу на стыке массовой и элитарной культур проделали пару лет назад В.Комар и А.Меламид. Художественный проект, направленный на конструирование "любимых картин" разных народов, осуществлялся как подлинно научное, академическое исследование с использованием репрезентативных социологических опросов и выявлением специфики массового вкуса. Многочисленным респондентам в разных странах задавались вопросы типа "Какой цвет должен преобладать на вашей любимой картине?", "Кого вы хотите видеть на вашей любимой картине: животных? людей? религиозных деятелей?" и т.п.
По материалам опросов было создано несколько "идеальных картин" разных народов; картины эти содержали "всего понемногу" в тех пропорциях, в которых соответствующие предпочтения были представлены в обобщенных результатах. Так, русская аудитория, желавшая видеть на любимой картине библейских персонажей и животных, получила в итоге абсолютно кичевое "Явление Христа медведю". Пародийный эффект здесь обеспечивалс тем, что рядовой зритель на самом деле, конечно же, не являлся реальным адресатом подобного борща с компотом "в одном флаконе": подлинным адресатом всей акции был критик-интерпретатор, а художественную ценность представляла не столько картина, сколько рамка, которой в данном случае служили концепция и документация...
АЛЕКСЕЙ МИХЕЕВ "МакКультура" http://magazines.russ.ru/inostran/
Данный материал помещен в архив новостей ИМПЭ.
Информация, содержащаяся в материале, на настоящий момент может быть неактуальной.
Пьер и Жиль: кич как высокое искусство
В ЦВЗ "Манеж", расположенном по адресу: Манежная пл., 1, прошла выставка "Pierre et Jilles" ("Пьер и Жиль"), организованная Правительством Москвы, Комитетом по культуре Москвы, музеем "Московский Дом Фотографии", посольством Франции в РФ и Французским культурным центром в Москве. Пресс-секретарь Московского Дома Фотографии и одновременно студентка факультета лингвистики ИМПЭ им. А.С. Грибоедова Татьяна Стрекалова любезно передала нам пресс-релизы, которые мы с удовольствием предлагаем вашему вниманию. Статья проиллюстрирована фотографиями с выставки.
Фотографы и художники, актеры и режиссеры, стилисты и имиджмейкеры, Пьер и Жиль – эмблематический дуэт фотографического постмодернизма. Начав свою карьеру в 70-х гг. прошлого уже века, они во многом определили фотографические искания последующих десятилетий, играя на самой фотографической квазиреалистичной природе изображения, разыгрывая оригинальный театр фотографии.
[показать]Стилистическая всеядность художников, преодоление временных и национальных границ, использование индийских и африканских, американских и латиноамериканских, русских и французских, античных и ренессансных эстетических клише – все это воплотилось и переродилось в цельную и узнаваемую фотографическую манеру. Стиль "пьер-и-жиль", узнаваемый и актуальный, травестийный и театральный, наивный и радикальный одновременно задал "модель" фотографического поведения, воспринятую, развитую и дополненную Ясумасой Моримурой и Владом Мамышевым-Монро и др.
На эмоциональном уровне стиль этот не чужд и поп культуре с ее апологией наивности и сентиментальности как самых востребованных творческих стратегий. Но зачастую под глянцем псевдомещанского сантимента оказывается скрыта боль и тревога, что сообщает общему настроению где-то эротический, а где-то драматический характер. В работах Пьера и Жиля журнальный гламур и народный кич разоблачают один другой, оттеняя друг друга иронией, не переходящей, однако, в цинизм и скепсис.
[показать]В сюжетном плане, методом деконструкции традиционной маскулинности художники вводят в мировую галерею фотообразов "своих", с легкостью идентифицируемых персонажей – юношу-святого, солдата, морячка, гангстера. При непростой, практически "режиссерской" работе с моделями Пьер и Жиль находили именно тот образ, тот look артиста, певца, который, отраженный в массовом сознании обложками дисков и глянцем модных журналов, впоследствии и становился тем единственным и неповторимым "портретом" кумира.
В процессе портретирования за фототеатром всегда следовал не менее сложный этап "финишных работ" – создание живописного слоя поверх фотографического и производство авторской рамы. Здесь сама тиражность фотографического искусства, его принципиальная "техническая воспроизводимость" компрометировалась ханд-мейдом, уникальной ручной работой.
Мы рады приветствовать уникальный творческий дуэт Пьера и Жиля с полномасштабной выставкой в Московском Доме фотографии и Государственном Русском музее и благодарим французскую галерею Жерома де Нуармона и Посольство Франции в России, благодаря которым этот проект состоялся в России.
Ольга Свиблова, директор Московского Дома фотографии
Пьер и Жиль: провокация гламура
[показать]Художественные дуэты настолько распространены в современном искусстве, что в пору отнести их к особому художественному направлению. И правда, в произведениях Пьера и Жиля при желании можно увидеть сходство с продукцией не только, скажем, Гилберта и Джорджа, но и Комара с Меламидом или Дубосарского–Виноградова. Все они имеют известное отношение к поп- (или соц-) арту и так или иначе работают с образами того или иного массового сознания или коллективного бессознательного. Творчество в четыре руки, предполагающее в качестве автора не "я", но "мы", здесь весьма уместно. Как если бы пара была минимальной "ячейкой общества", от лица которого в данном случае и говорят художники, а удвоение авторства создавало алиби для всех упреков в волюнтаризме и субъективности. Пьер и Жиль работают вместе с 1976 г., идеально поделив обязанности по искусству – Пьер фотографирует, а Жиль расписывает снимки. Искусство Пьера и Жиля на первый взгляд представляется всеобъемлющим, хотя и крайне неупорядоченным каталогом всевозможных фантомов и фантазмов постмодернистского и мультикультурного массового сознания, добродушно поверхностного и всеядного. Католические святые тут соседствуют с индийскими божествами, сказочные герои – с поп-звездами, кадры, достойные эротических журналов – с сюжетами газетных передовиц. Впрочем, в мире Пьера и Жиля все они уживаются вполне мирно и непротиворечиво. Любой сюжет французские художники трактуют в собственном немедленно узнаваемом стиле сладостного кича. Их стремление вложить в каждый образ максимально возможное количество красоты на первый взгляд кажется желанием удовлетворить самую что ни на есть народную, "простую" жажду прекрасного. Однако в самой чрезмерности этих стараний есть определенное лукавство. Пьер и Жиль стремятся к попсовой красивости с таким фанатичным рвением, с которым можно преследовать только почти недостижимую цель.
И, правда, их произведения выглядят не столько массовыми, безупречно и безлично промышленными, сколько трогательно кустарными, не столько глянцевыми, сколько наивными. Если к этой эстетике и применим эпитет "популярный", то разве что в том значении, каким он обладает во французском языке – не "поп-культурный", но "народный", в том смысле, в каком народным бывает, например, лубок. Кич, который культивируют Пьер и Жиль – не ширпотреб, но раритет и экзотика. Неслучайно художники демонстрируют интерес и симпатию к тем культурам, например, азиатским или восточным, в которых кич еще не стал циничным и сохранил своего рода невинность – будь то индийский религиозный лубок, арабская эстрадная музыка "рай" (Пьер и Жиль снимали портреты звезд "рая" из французской арабской диаспоры).
Ирония, пронизывающая искусство Пьера и Жиля, состоит в том, что под видом банальной, безликой и само собой разумеющейся масс-культуры художники подсовывают маргинальную, ерническую и еретическую субкультуру собственного производства. Даже среди звезд, которых так любят снимать Пьер и Жиль (а звезды обожают у них сниматься), почти нет образцовых представителей глобальной поп-культуры (хотя Мадонну они все же снимали). Зато очень много фриков и героев андерграунда вроде Нины Хаген, Марка Алмонда, Игги Попа и Боя Джорджа. Или же звезд настолько сугубо французских, вроде Клода Франсуа или Сильви Вартан, что сама их буржуазность и эстрадность воспринимается как своего рода экзотический национальный колорит.
[показать]В центре искусства Пьера и Жиля – выразительный талант. Художники говорят о сложности бытия элегантно и легко. Благодаря выразительному языку их изображения окрашиваются нежностью и мечтательностью, меланхолией и тревогой одновременно, превращаются в весть – всегда доступную, объяснимую, "приспособиться" к которой способен каждый из нас. Поэтическая сила произведений Пьера и Жиля – в их неспособности принять мир в его нынешнем состоянии: с каждым днем все более покорный силе, раздираемый эксплуатацией всякого рода. Мечта, к которой приобщают нас произведения этих художников, ведет в мир свободы. И можно надеяться, что в этом мире роли однажды переменятся – благодаря любви, первыми и истинными свидетелями которой стали Пьер и Жиль.
Ирина Кулик
Выставка является знаковой как в России, так и за рубежом. Одним из своих первых спецпроектов организаторы II Московской биеннале современного искусства решили подсластить мрачное искусство сегодняшнего дня. Но подсластить – не значит упростить. Пьер и Жиль – оригинальные волшебники. Несмотря на то, что они, низменно используя стилистику мещанской умилительной ретрофотографии, ретушируют и без того красивейшие фото сначала кистью, а потом и в фотошопе, чтобы довести до приторности, нельзя не согласиться с тем, что это – искусство. Кич выходит настолько преувеличенным, что перерастает сам себя. Мадонна в роли японского божка и связанная Нина Хаген, Мерлин Менсон, укачивающий скелет, и французская поп-дива Мирей Матье, осыпанная цветами, – это неполный перечень того, что можно увидеть в ретроспективе общепризнанных мастеров фотографии.
Возможно, такой взгляд аморален, но спрос на их фотографии огромен. Понятно, что релятивизм в оценке добра и зла неизбежен: человечество чаще руководствуется ощущениями, а не разумом. Боль, причиненная другому, заставляет тело ликовать, и совесть застенчиво прячется в местах, весьма отдаленных от центра удовольствия. Природа берет верх над сознанием, и в том, чтобы пристроиться в конец очереди на выставку Пьера и Жиля, тоже нет ничего постыдного. Таково уж свойство искусства – превращать этическое в эстетическое. Причем эстетика доминирует иногда настолько убедительно, что заставляет забыть о морали.
***
Девушка с веслом возвращается
Официальное искусство тоталитарной эпохи вновь становится актуальным
Как звали человека, поселившегося в конце 1960-х годов на литовском хуторе Вичяй, сегодня мало кто помнит. По крайней мере среди моих знакомых в ближайшем к хутору городке имя самодеятельного скульптора, любившего украшать свои придорожные владения разного рода изваяниями — от узнаваемых типажей советской поры до жизнерадостных чертей — не вспомнил никто. Теперь хозяина нет, дом обветшал, участок зарос высокой травой, но скульптуры, как и четверть века назад, стоят на больших валунах, глядят на дорогу. И дело даже не в том, что территория хутора — частная собственность. Просто в современной Литве вообще бережно относятся к приметам прошлого — даже если они напоминают о мрачных временах. В Плокштине, например, в настоящий музей милитаризма превращена бывшая советская подземная ракетная база, а в Вильнюсе (который, кстати, на 2009 год объявлен культурной столицей Европы) музей геноцида открыт в прежнем здании КГБ.
Разумеется, украшенный скульптурами придорожный хутор — никакой не музей, а маленькая местная достопримечательность, воплощенная память о самодеятельном художнике, старавшемся сделать мир чуточку красивее. Понимание этого соотечественниками и уберегло скульптурный ансамбль от разрушений. Что же касается профессионального — точнее сказать, официального — искусства того же времени, для него в сегодняшней Литовской республике тоже имеется место. В парк Грутаса в окрестностях Друскининкая со всех уголков страны собраны демонтированные в 1989 — 1991 годах образчики советской монументальной пропаганды. В коллекции частного музея имеются основоположники марксизма, бетонный Ленин, видные военачальники времен Второй мировой войны, партийные лидеры эпохи застоя… Помимо скульптур есть здесь и картинная галерея, повествующая о временах, когда к штыку было приравнено не только перо, но и кисти правоверных советских живописцев — не важно, творили они в Москве, Ленинграде или, допустим, Каунасе.
Литва вошла в состав СССР в июле 1940 года, а в марте 1990-го Верховный Совет Литвы принял акт о восстановлении независимости страны. Может быть, потому, что с момента провозглашения независимости уже прошло около двух десятилетий, а срок пребывания в «великом, могучем» был не так уж и продолжителен, литовцы успели выработать внятное отношение к культурно-историческому наследию послевоенного периода: было да прошло, возврата не будет. И теперь не боятся предъявить его всем желающим, делая это с выверенной интонацией, какой в России стоило бы поучиться. За примерами недалеко ходить: на задворках Центрального дома художника в Москве тоже существует так называемый парк скульптуры — только в отличие от литовского он больше напоминает свалку. Или склад, где пережидают очередной виток государственных реформ Феликс Дзержинский, некогда возвышавшийся перед столичным зданием КГБ, всякого рода передовики и вожди — как в давней песне Александра Галича: «Восвояси уходит бронзовый, но лежат, притаившись, гипсовые».
Другой пример — случающиеся время от времени экспозиции бывшего Центрального музея В. И. Ленина — вроде бы расформированного, а на деле, просто ставшего отделом Государственного исторического музея. Пару лет назад в ГИМе прошла выставка «Символы советской истории». Огромные полотна изображали выступления вождя мирового пролетариата на II конгрессе Коминтерна, у карты ГОЭЛРО или по другим поводам, требовавшим скопления слушателей. Ленинский музей-отдел, десятилетиями занимавший целое здание по соседству, похоже, так и не оправился после «поражения в правах». В результате экспозиция рассказывала не об упомянутых в названии символах, а все больше об уроженце Симбирска, вернувшемся из Германии на родину в опломбированном вагоне и попытавшемся раздуть пожар мировой революции. Центральный экспонат довольно жуткий — выполненная в 1925 году из японского воска и гипса раскрашенная и одетая фигура Ленина, усаженная за письменный стол со знаменитой лампой под зеленым абажуром. Все это называлось «Кабинет Ленина в Кремле. Фрагмент. Копия». После кончины вождя его кремлевский кабинет был опечатан и сохранен в неприкосновенности вплоть до апреля 1955 года, когда уже в ранге музея принял первых посетителей. Как бесстрастно сообщала музейная этикетка, до этого момента многочисленные желающие увидеть исторический интерьер могли прильнуть только к его копии в Институте Ленина при ЦК ВКП(б), а с 1936 года — уже в музее.
Вспоминаю диковинную выставку, сделанную с неясной кураторской интонацией, лишь потому, что со времени ее демонстрации многое, увы, определилось. Оборачиваясь на минувший выставочный сезон, нельзя не отметить, что одним из самых заметных и важных для понимания особенностей текущего момента событий стала художественная выставка «Красноармейская студия. К 90-летию РККА». РККА — аббревиатура рабоче-крестьянской Красной армии, по мифологии советского времени, ведущей отсчет своего существования с 23 февраля 1918 года. Правда, по мнению многих историков, эту дату следует считать скорее началом Ледового похода Добровольческой армии под командованием генерала Корнилова. Так или иначе, круглая дата дала повод для пафосного арт-проекта в лучших традициях выставочной практики 1940—1970-х годов. Весьма зажигательным — и кажется, искренним — было выступление на вернисаже Ивана Полякова, представлявшего почти одноименный «Гуманитарный проект Ивана Полякова» — частную инициативу гендиректора одного из производственных объединений Омска. «Плохо не то, что когда-то наше искусство было идеологизировано, — провозглашал Поляков. — Беда в том, что сегодня художники не всегда понимают, какая на них ответственность в укреплении государственности».
То, что боялись произнести кураторы, одним из которых оказался прежде не замеченный в интересе к тоталитарному искусству Иосиф Бакштейн, было сказано спонсором. Градус государственности, прежде свойственный искусству официозного соцреализма, в России вновь, что называется, актуален, а в творениях живописцев и скульпторов сталинской поры опять можно разглядеть много хорошего. На выставку попали портреты Сталина и Буденного, знаменитая «Тачанка» Митрофана Грекова, «Наступление танков» Екатерины Зерновой и ее же «Выход на место заражения», «К.Е. Ворошилов на лыжной прогулке» Исаака Бродского, «Атака торпедных катеров» Георгия Нисского… Напомнить о том, что только идейно выдержанное искусство может и, главное, должно принадлежать народу, решили путем сопоставления заказных полотен, в разные десятилетия ХХ века написанных в жанре прославления советских воинских побед и военачальников.
Забавно, кстати, что «пятиминутка ненависти» на открытии оказалась посвящена чиновникам Минкульта, препятствовавшим выдаче произведений из фондов Третьяковки и Русского музея, а также Центрального музея Вооруженных Сил, Литературного музея, Государственного центра современного искусства и Государственного музейно-выставочного центра «РОСИЗО». А знаете, каков был главный их аргумент? Негоже устраивать такую правильную выставку в приватном пространстве фонда культуры «Екатерина» — ее должны увидеть миллионы!
И вот уже в разгар минувшего лета в столичном «Новом Манеже» по соседству с Государственной думой открывается выставка другого актуального куратора — Екатерины Деготь «Борьба за знамя» с подзаголовком «Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926 — 1936». Специалисты по художественной актуальности знают о нашем времени что-то такое, что все чаще заставляет их обращаться к имперскому соцреализму как к самодостаточному выставочному материалу. «Им бы, гипсовым, человечины — /Они вновь обретут величие!».
04.09.2008 Новая Газета. ру
***
Что такое китч (кич) в искусстве и как с ним бороться?
***