1

Я стою и смотрю вниз. Подо мной с огромной скоростью проносятся облака. Если я подниму взгляд, увижу сверкающее, слепящее глаза пятно – солнце. Но делать этого не стоит: мигом можно потерять равновесие. Уж мне-то, почти профессиональной парашютистке, это хорошо известно. Всё как всегда, и давно бы пора привыкнуть к ощущению, что ты – властелин неба и земли, которое возникает перед самым прыжком. Нет, не могу. Это приятное волнение, предвкушение полета всегда полностью захватывали меня…
Обычный тренировочный прыжок. Все так считают: и пилот самолета, и мой инструктор Кирилл, и те приятели, которые остались на базе внизу. Сегодня, 12 августа, в день моего 20-летия, всё будет по-другому… Вспомнив, зачем я здесь, я вздрогнула и закрыла глаза. Пилот объявил, что через минуту самолет будет на удобной высоте для прыжка. Через минуту…

Вообще, я очень жизнерадостный человек. Жизнь моя, даже по современным меркам, сложилась неплохо. Жаловаться на судьбу причин не было: прекрасные родители, отличный институт, много хороших друзей.
К любви я относилась легкомысленно, может, потому, что не встречала ее. Были мимолетные увлечения, но ничем серьезным дело не заканчивалось.
Саша – друг детства: мы вместе росли, ходили в один детский сад, потом в один класс. Несмотря на то, что наши дорожки после окончания школы разошлись, общение продолжалось. Мы по-прежнему знали все победы и горести друг друга. Он то и нашел где-то объявление о том, что открылся Клуб любителей парашютного спорта. Я хоть и никогда этим не увлекалась, но почему бы не попробовать?
Нашим инструктором был Кирилл. Этот странный молодой человек сразу привлек моё внимание. Скромный немодно одетый брюнет со специфическим чувством юмора. Мне всегда нравились такие; может быть, потому, что я и сама не такая, как все.
Это было почти год назад. С того дня жизнь моя стала совсем иной. События, которые раньше были важными, потеряли свой смысл. Я стала замкнутой, начала вести дневник, хотя никогда ничем подобным не занималась. Я влюбилась…
Саша по-прежнему оставался самым близким человеком, он как никто другой, понимал меня: давал советы, поддерживал, успокаивал.
Наконец я решилась немного смягчить отношения «ученик-инструктор». Сдружиться с Кириллом оказалось легко. Несмотря на его замкнутость, он охотно разговаривал со мной. Оказалось, что у нас много общего, и мы часами «висели на трубке», так, что даже Сашка стал шутить: «Катька, я тебя ревную!»
И вот инструкции пройдены, «десантники», как мы называем сами себя, 14 человек, и Кирилл поднимаются в самолете для первого прыжка. Все улыбаются, шутят, бодрятся, а на самом деле внутри всё сжимается от ужаса – теория теорией, а страх первого полета не сравнится ни с чем. Я иду третья, Сашка сразу за мной, Кирилл последний. Все кроме моего друга-балбеса Саши проверяют парашюты, а он лишь отшучивается и, как всегда, несет какую-то чушь про Супермена, который с 12 лет был его «кумиром». Кирилл дает последние наставления. Первые двое благополучно приземлились. Подхожу к открытой двери. Ветер такой, что сносит; от страха сводит мускулы. Сзади стоит инструктор и что-то говорит. Поворачиваюсь, и меня пронзает молнией: взгляд синих глаз сковал меня, ещё никогда мы не стояли так близко друг к другу. И я подумала: сейчас или никогда. Эту глупую банальную фразу мне хотелось говорить ему каждый раз при встрече. Но он меня перебил: «Ты, наверно, хочешь спросить, нравишься ли ты мне? Я могу ответить: да». Затем он крикнул: «Прыгай!», и я, не успев ничего понять толком, через полминуты была уже на земле, благополучно приземлившись. В полете меня немного снесло ветром, поэтому я оказалась довольно далеко от остальных в поле. Я брела к базе, вспоминала фразу Кирилла и поэтому не обратила никакого внимания на странный треск, который раздался в рощице неподалеку.
Саша разбился. Основной парашют не раскрылся, он запаниковал и смог раскрыть запасной.
Я узнала об этом, когда вернулась на базу. Вокруг безжизненного изуродованного тела бегали, суетились какие-то люди... Зачем? Ведь Саша больше никогда не пошутит, не назовет меня по имени, его больше нет. Я ушла. Не помню, плакала ли я, когда сидела у дерева в лесу, но внутри у меня всё разрывалось и горело огнём. Во всём винила только себя. Я сидела, закрыв лицо руками, и не знала, куда деться от мыслей... Наверно, прошло довольно много времени, прежде чем я почувствовала, что рядом кто-то есть, и подняла голову. Это был ОН, мой Кирилл. Он просто сел рядом; он не стал успокаивать; он не говорил ничего – а просто был рядом. Я поняла, как он нужен мне, обняла и только в этот момент почувствовала, что плачу...
После похорон мы с Кириллом стали почти неразлучны. Но, как ни странно, он не считал меня своей девушкой, а я так этого хотела. Он как будто чего-то боялся, всегда держал меня на расстоянии, «за стеной». Это было ужасно, но в то же время я привязывалась к нему все больше.
Такие отношения продолжались около 2-х месяцев. Я никогда не была так счастлива. Но счастье – подозрительная штука, непонятная и непостоянная. Все закончилось. Кирилл перестал звонить, интересоваться моими делами, время проводил с друзьями. Я пыталась поговорить с ним, но он уходил от темы. Однажды он сказал: «Прошлого вернуть нельзя». Только сейчас мне стал понятен смысл сказанного. Поэтому я здесь, в самолете, с парашютом, который не раскроется... Всё закончится просто и банально. Жить без НЕГО я не в силах.
Кирилл подает сигнал. Смотрю в его глаза в последний раз и прыгаю... С днем рождения и смерти!

Парашют не раскрылся.

2

Моё детство было не из лучших. Родителей я не знаю, да и не думаю, что хочу знать. Вырос я в детдоме. До окончания школы меня почему-то считали странным. Может, из-за моей молчаливости, может, из-за длинных волос, ведь в то время это не приветствовалось. Я никогда не понимал, почему людям так интересно вмешиваться в мою жизнь, но против сказать ничего не мог, потому как по образу жизни я хиппи, а, возразив, пришлось бы начать войну.
Уже с 14 лет я пытался заработать. Все деньги я тратил на единственную страсть моей жизни – музыку. Нет, я не играл, а был пассивным слушателем, но лишь музыка спасала меня от одиночества. Английский рок-н-ролл, русский рок 70-90-х... Из этого сложилось мое мировоззрение. Мне было хорошо одному.
После окончания школы времена изменились. Меня перестали игнорировать, появились друзья. По натуре я доброжелательный человек, и друзья наравне с музыкой стали важнейшей частью моей жизни.
Поступив в училище, я познакомился с Наташей. Она училась в параллельной группе. Наташа... Не такая, как все. У меня есть подруги, но к ней я относился как-то по-другому. Возникало желание просто обнять ее и отпускать. Я все скрывал, только лучший друг Миша знал обо всем и говорил: «Кирюха, да ты влюбился!». Я не знал, что такое любовь и не верил ей. Меня никогда не любили, а я любил только музыку.
После учебы Наташа позвала меня прогуляться. Почему нет? Странно, но я чувствовал себя счастливым. Вдруг она говорит: «Кирилл, посмотри мне в глаза». Я увидел в глубине их что-то большое и темное. Она:
– Что ты видишь?
– Не знаю, это что-то большое и сильное, такой мне всегда представлялась война.
Она рассмеялась.
– Глупый ты, зайка. Это любовь, моя любовь. Я люблю тебя.
Я вздрогнул. За что меня можно любить? Ничего хорошего в этой жизни ни для кого не сделал.
Наташа обняла меня и прошептала: «А ты?». Я ответил «Да», но не знаю до сих пор, было ли это правдой, или я просто боялся, что она уйдет. Мы поцеловались. Все было необычно, ведь никогда раньше у меня ничего подобного не было.
Теперь она не отходила от меня ни на шаг. Наташа – красивая девушка, и мне льстило, что она выбрала именно меня. Я устроился на постоянную работу, и теперь мог тратить на кого-то заработанные деньги.
К сожалению, ей не нравилась та музыка, которую слушал я, и мне пришлось выкинуть все те коллекции кассет и дисков, которые были собраны мной за 10 лет. Но для Наташи я был готов сделать всё, даже прекратил общение с Мишей, потому что ей не нравился его «самодовольный нрав».
Такие отношения продолжались около 2-х месяцев. Я никогда не был так счастлив. Но счастье – подозрительная штука, непонятная и непостоянная. Все закончилось. Она ушла, сказав, что я тряпка, а на следующий день я видел ее с другим.
Три дня подряд я лежал на кровати один и думал. Первая мысль была – суицид. Но для меня, урожденного хиппи, он сам по себе неприемлем, потому как суицид – это война против жизни, а мое мировоззрение не допускает войны. Я решил так: пусть будет так, как решит судьба. «Все будет так, как оно быть должно, все будет именно так, другого не дано» - фраза из одной из моих любимых песен.
Я пошел на курсы инструкторов парашютного спорта. Моя логика была такова: парашют не раскроется при первом прыжке, значит нет мне места в этом мире.
Все прошло благополучно. Мне начала нравиться моя новая жизнь, новые знакомые. Та дрянная история понемногу забывалась. Я дал себе клятву больше никого не любить.
Парашютный спорт меня увлек. Мандраж перед прыжком, восторг полета... Ничего подобного в жизни я не испытывал.
Я стал инструктором в группе новичков, каким сам был год назад. Они, все 13 парней и одна девушка, были не такими, как приятели в училище. Это настоящие товарищи, «один за всех и все за одного». И еще я вдруг понял, что ни Миша, ни кто-либо другой никогда не был мне другом; меня не ценили. Здесь, в компании этих отчаянно настроенных «парашютистов», я мог рассказать о себе, пошутить, посмеяться, расслабиться; это была моя стихия, и я был счастлив.
Катя, единственная девушка из них, была непохожа на моих прежних подруг. Почему-то, как только я увидел ее, захотелось пойти и поговорить с ней. Но на всех лекциях (которые обычно заканчивались импровизированным КВНом) она старательно отводила глаза, к тому же у нее был лучший друг (а может, бой-френд) Саша, поэтому я решил не навязываться и прятал какую-то странную тоску в себе, но по ночам долго ворочался с боку на бок, не в силах заснуть.
Как-то после очередной лекции ко мне вдруг подходит Катя и просит дать номер телефона. Я не стал задавать лишних ненужных вопросов, но внутри у меня все ликовало. Она позвонила в тот же вечер. Так началось наше общение. Катерина оказалась добрым человеком, к тому же она серьезно относилась к нашему общему делу – парашютизму. У нас было много похожих увлечений, и мы «часами висели на трубке», как говорила она сама.
Вот и первый прыжок. Все шутят, хотя внутренне, конечно, волнуются. А я переживаю больше всех. Проверка парашютов. Я пытаюсь помочь, но всем хочется самостоятельности. Все заняты, кроме Саши, который шутит и смеется. Пытаюсь призвать его к серьезности, но он не считает меня инструктором (мы уже давно хорошие друзья) и продолжает стебаться.
Первые двое уже на земле, третьей прыгает Катя. Подхожу, чтоб сказать что-нибудь ободряющее, ведь прекрасно знаю, каково это: в первый раз стоять у открытой двери самолета и ждать сигнала пилота.
Она неожиданно поворачивается и заглядывает мне в глаза. И я вижу... любовь. Это не то большое и темное, как в глазах Наташи, то была корысть. А здесь ОНА. И я понимаю, что сейчас Катерина скажет эту самую ужасную фразу, которую я никогда больше не хочу слышать и никому не собираюсь говорить... «Ты, наверно, хочешь спросить, нравишься ли ты мне? Я могу ответить: да». Это вырвалось у меня случайно, как защитный рефлекс. Сигнал пилота, раздумывать некогда. «Прыгай!».
Она благополучно приземлилась, правда, ее немного отнесло ветром в полете, но ничего, местность мы все знаем неплохо.
Как прыгали остальные, помню плохо; делал все на автомате. Также на автомате прыгнул и сам. Внизу меня ждало ужасное известие: Саша разбился. Скорая помощь была уже тут, но ему ничем помочь было нельзя. Я винил во всем только себя. Как я мог не проверить парашют перед прыжком?! Стоял в оцепенении, не в силах сказать ни слова, не видя ничего вокруг, лишь заметил, как вернулась Катя и через минуту умчалась в лес.
Я пошел за ней. Я должен был извиниться, сказать что-то... Но когда увидел ее сидящей у дерева, не мог ничего говорить. Просто сел рядом, а она рыдала у меня на плече.
После этого мы всегда были вместе. Но я не подпускал ее слишком близко, она не знала, что у меня внутри. Я должен был знать все точно. Слишком долго та дрянная история мучила меня.
Так прошло около 2-х месяцев. Я сильно привязался к Кате, и, наверно, давно пора было сказать, но я все еще не был уверен.
Я дурак! Каким же я был идиотом! Я перестал общаться с ней. И ради чего? Для того, чтоб проверить ее чувства. Видел, что она страдает, и все равно молчал. Не брал трубку, а свободное время проводил с друзьями, хоть мне самому было паршиво, как никогда.
И только когда случайно увидел, как Катя плачет, я наконец решился.
Скоро 12 августа, день ее рождения. В тот день, после обычного тренировочного прыжка, она узнает всю правду. Я расскажу и про Наташу, и про свое детство, и про то, как я к ней отношусь. Может, это будет не лучший подарок, но я никогда не относился к подарку, как к чему-то особенному. Для меня всегда важней был сам факт дарения.
12 августа. В этот день я потерял все: надежду, любимого человека, уважение к себе, веру в справедливость, желание жить...
Катя не дождалась. Когда перед прыжком она взглянула на меня, я почувствовал что-то неладное, но сделать ничего не успел.
Парашют не раскрылся.
Я не пришел на похороны, это было выше моих сил.

3

Через 3 месяца боль его утихла, раны затянулись. Друзья никуда не исчезли, девушек на свете много.
Изредка он вспоминал ее, пытался почувствовать к ней любовь, вызвать у себя слезы, но чувствовал лишь жалость к себе и к тому, что жизнь ее оборвалась так рано.


ЕЕ можно обвинить во всем, сделать причиной всех несчастий, своих и чужих. Можно выставлять ЕЕ напоказ, хвастаться, а можно держать в себе, прятать. Любовь владеет нашими душами и сердцами. Все, что мы делаем, мы делаем только из-за любви. ОНА может и возродить надежду, и разрушить жизнь, но это зависит в большой мере от силы воли. И только вкупе с корыстью и ложью ОНА неизменно порождает трагедию.
ОНА стала повседневным, широкоупотребимым словом, только зачем? Словом обычно мало что можно сказать, и уж тем более нельзя рассказать о том, что внутри...

«Люли-люли, люли-люли, Любовь,
Полюбуйся на своих рабов!
Мы себя обманули тобой
И скулим миллиардами ртов:
Люли-люли, Любовь...»
[700x525]