[400x518]


Она поёжилась и обняла себя руками, ткань тонкой ветровки на спине натянулась.
Уже 15 минут мы шли молча, она впереди, я чуть за ней, тупо глядя ей на спину. Что ещё делать я не знал, она упрямо молчала. Наконец, остановившись, она оторвала взгляд от своих ботинок и перевела его на меня, словно спрашивая, что дальше. Дальше я замёрз и проголодался, как зверь, а мы дошли как раз до моего дома.
- Пойдём, - кивнул я на дверь подъезда.
Она пожала плечами и пошла вперёд. В прихожей скинула обувь, прошлёпала на кухню и уселась на стул, так изогнув ноги, что короткая юбка почти исчезла из виду.
- Слушай, сядь нормально, а?
Позу она, конечно, не переменила. Просто молча сидела и смотрела, как я завариваю чай и разогреваю остатки вчерашнего ужина. К еде не прикоснулась, к чаю тоже, долго щурилась на меня, а потом, наконец, сказала:
- Слушай, а давай переспим, а?
Я поперхнулся, это была её первая фраза за вечер.
- Вот так просто и без затей.
- А какая разница?
- Не знаю, - ответил я и принялся жевать. Не знал я, какая разница. В общем, мы друзья уже сто лет как. Она смешная, только в последнее время что-то не клеится где-то внутри неё самой. Не то чтобы я не хотел с ней спать... вернее как - теоретически она была довольно привлекательной, и, если честно, о подобной возможности я думал, и не раз. Но только где-то в глубине души знал, что делать этого не стоит. Что-то рухнет между нами. И она знала. Тогда какого чёрта?
- Я так понял, есть ты не будешь?
Она пожала плечами. Я убрал всё со стола, помыл посуду, поднял её на руки, отнёс в комнату, раздел, положил на кровать и, укрыв одеялом, поцеловал в лоб. Она приподнялась на локте, вопросительно вскинув одну бровь.
- Ну, хорошо, - не раздеваясь, я лёг рядом.
Она обняла меня, заплакала и вскоре уснула.

Утром я проснулся от грохота, природу которого, спросонья, определить не удалось. Выйдя на кухню, я обнаружил вчерашнюю гостью, чуть ли ни с головой забравшуюся в полку под столешницей, чтобы найти сковороду.
- Омлет будешь? - спросила она, поднимаясь с колен. Я кивнул.
- И кофе?
Я снова кивнул и сел за стол, наблюдая как быстрыми и чёткими движениями девушка нарезает помидоры, разбивает яйца, добавляет молока, соли, перца, и выливает в сковороду сверху на чуть потушившиеся томаты.
На моей кухне женщина не хозяйничала уже года полтора, с тех самых пор, как я развёлся с женой. Мы не ссорились, не ругались, не закатывали истерик, и не устраивали сцен ревности. Просто, прожив вместе два года, как-то выдохлись. Одновременно. Не осталось даже какой-то привязанности и следа былого тепла. Тихо-мирно-безразлично разошлись. Подружка поставила кофе прямо передо мной, и его резкий аромат всколыхнул воздух.
- По утрам всё не так безнадёжно, да? - спросила она, устроившись напротив. На ней была моя белая футболка, которая была ей сильно велика - с одного плеча сползает, на правой стороне груди два небольших пятнышка от кофе, глядя на неё, я сам себе показался огромным.
- Что ты собираешься делать? - я сделал глоток, и передёрнул плечами, контраст прохлады в комнате и горячего кофе оказался сильным.
- Если ты не против, я бы осталась у тебя… на один день.
- Я не против. А потом?
- А потом я уеду, - девушка быстро поднялась, разложила омлет по тарелкам и поставила на стол. - Пока ещё не знаю куда, но определённо решила уехать, и совершенно точно одна.
- Сменить обстановку захотелось?
- Ну да, что-то вроде того. Уеду куда-нибудь, где всё зависит от меня, и никто ничего обо мне не знает, даже имени. Буду вообще без имени. Хотя, придумаю себе какое-нибудь дурацкое… вроде "цукини". Как тебе?
- Дурацкое, - подтвердил я.
- Послушай, во сколько ты заканчиваешь работать?
- В 7.
- Можешь помочь мне собрать вещи? Забрать их из … - она запнулась, хмуро ковыряя вилкой в омлете. - В общем, от туда, где я жила.
- Могу. Для этого нужна машина?
Машина у меня была, но я на ней давно никуда не ездил. Работа располагалась в 30 минутах пешком от дома, загородный дом перестал меня интересовать после развода. Дело не в том, что с ним были связаны воспоминания или ещё что-то, просто я совершенно не представлял, что там делать одному. В общем, за рулём я не сидел давно.
- Нет, там не много, только нужное, - покачала она головой. - Тебе, наверное, пора?
Мне было пора. Девушка принялась убирать со стола, а я умылся, переоделся и пошёл на работу.

Вечером мы поехали к ней домой, вернее, в то место, которые было её домом последнее время. Зайдя в тёмный грязный лифт, она поёжилась и сощурила глаза, словно не желая видеть всё это. На этаже мы встретили пожилую соседку:
- Ой, ***чка, деточка, как давно не было тебя видно! Как ты поживаешь?
- Всё хорошо, тёть Маш, спасибо! Как ваше здоровье? - ответила моя подруга, на лице её была такая неподдельная радость жизни, что я невольно стал пялиться. Нет, она, конечно, и "деточка" и "милочка"… была какое-то время назад.
- Да какое здоровье в мои-то годы? Жива - и слава Богу! - засмеялась добродушная соседка, прощаясь и закрывая за собой дверь.
- Цукини, тебе бы в актрисы, - всё ещё вглядываясь в подругу, заметил я.
Как только соседская дверь закрылась, лучезарное выражение снова сошло с её лица. Она только пожала плечами:
- Там где тебя никто не знает, можно быть кем угодно. Если людей не впускать слишком далеко в свой мир, они никогда в жизни не догадаются, что ты врёшь.
Замок щёлкнул, дверь открылась, и мы вошли внутрь. В квартире пахло жареной курицей, кто-то ещё недавно или готовил, или разогревал еду. Я вопросительно посмотрел на подругу, но она никак не отреагировала на этот, бивший в нос, факт присутствия другого человека. Не говоря ни слова, она двинулась в комнаты, чуть приподняв плечи, словно ждала, что в любую минуту стены могут сдавить её.
Я огляделся, на сколько это было возможно в полутёмной квартире, светлые стены равнодушно поглядывали на хозяйку и незваного гостя. Им дела не было до того кто сюда приходит, кто остаётся, кто радуется, а кто кричит от боли. "Посмотри на меня, посмотри! Мне больно!" померещился мне голос подруги, в полумраке я посмотрел туда, куда она ушла. Девушка шагнула мне на встречу, скользнув холодным взглядом вдоль помещения, она кивком головы показала на выход и протянула мне две не большие, но увесистые сумки.
Выйдя из подъезда на улицу, девушка глубоко вздохнула и резко выдохнула, как-будто что-то отрезала. Мы не спеша направились к автобусной остановке.
- Ты знаешь, а я ведь однажды уже уходила.
Но начался дождь, а зонтик я оставила дома, - немного помолчав, она взяла меня за руку, её тёплая маленькая ладошка показалась совсем детской.
Мне вдруг жутко захотелось закурить. Вытащить из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, достать одну, зажать её губами, вытащить из кармана джинс зажигалку, громко щёлкнуть ею и прикурить. Просто не думая проделать весь этот цикл движений. Но курить я бросил полтора года назад, в день, когда ушла жена. Странное дело, всё время, что мы были вместе, она просила меня бросить курить, но у меня ничего не выходило. А в тот день, когда она ушла, я бросил раз и навсегда.
За всю дорогу никто из нас не сказал ни слова. Её маленькая ладошка так и осталась в моей руке, иногда слегка вздрагивая, иногда сжимая мою ладонь посильнее. Вечером мы вместе приготовили ужин, поели, прибрали на кухне и легли спать, забравшись вдвоём под одеяло.

Проснулся я спустя два часа в холодном поту - мне снилась моя подружка. Она сидела на рельсах, пробегающих через бесконечное поле, срывая лепестки у ромашки, и нашёптывая что-то себе под нос. А на встречу ей мчался поезд.
Я закричал - она не услышала. Тогда я побежал к ней, бежал и кричал, что было сил, но кажется, совершенно не двигался с места, и голоса своего не слышал, да и шума поезда я тоже не слышал, только совсем не внятное бормотание подружки и умиротворяющий шелест поля, колышущегося от ветра.
Она что - не видит? И не слышит? Чем вообще, чёрт побери, занята её голова?! Я упал, разодрал себе колени и ладони так, словно не в мягкую траву упал, а протащился по булыжной мостовой.
Снова встал и бежал, бежал пока поезд ни закрыл собой маленькую фигурку девушки. Тогда я остановился, как вкопанный, словно ноги вросли в землю. Остолбенел, словно умер, хотя, мёртвые, должно быть, не чувствую такой боли - будто все внутренности выковыряли и кожу вывернули наружу. Перед глазами мелькали вагоны, в воздухе парили лепестки ромашек. Поезд прошёл… а моя подружка так и сидела на рельсах, теребя цветок и нашёптывая что-то себе под нос. Я засмеялся и проснулся.
Девушка сидела рядом на кровати, обняв руками колени и сонно глядя на меня.
- Ты кричал во сне, стонал, а потом рассмеялся. Что тебе снилось?
- Ты, - не задумываясь, ответил я и улыбнулся. Она передёрнула плечами.
- У тебя выпить есть?
- Красное вино, пойдёт?
- Годится, неси!

Мы уселись по-турецки друг напротив друга, и стали молча распивать бутылку. Это молчание не тяготило, мы будто прощались, на каком-то уровне, который не требует слов. - Знаешь, сказала она, - в кино бывает так, что герой куда-нибудь уезжает на долго, а потом возвращается, и его спрашивают: "Где ты был все эти 5 месяцев?" Вот от куда они так с ходу соображают, что его не было именно 5 месяцев, а не 6 или 4? Они что считают каждый день? Вот я, например, никогда не помню сколько кого не видела. Я немного помолчал, ожидая когда пространство вокруг перестанет резонировать от её слов.
- Ты вернёшься?
- Да, - она кивнула с таким выражением лица, словно твёрдо решила никогда не возвращаться. - Мне есть к кому возвращаться, значит я вернусь.
- Вовсе это не значит! Ты можешь так всю жизнь думать, что вот, мол, там меня ждут, и всегда можно вернуться, но тебе всё равно будет не досуг. Или вернёшься, да будет уже поздно - ждать тебя перестали.
- Ну ты же будешь меня ждать?!
- Буду! Но потом, наверное, как и все, я привыкну к мысли, что ты далеко, и перестану ждать.
Девушка нахмурилась и выглядела так трогательно-решительно, что мне захотелось её обнять. Она придвинулась ближе, взяла моё лицо в свои маленькие ладошки, и, посмотрев мне в глаза, медленно проговорила:
- Я вернусь до того, как это "потом" настанет.
- Зачем тебе вообще уезжать так далеко? Кстати, как далеко?
- Не важно, далеко.
- Если тебе надо побыть одной - перебирайся ко мне за город, я там не живу, соседей минимальное количество, да и те не имеют привычки лезть в чужие дела - будешь предоставлена сама себе.
- Нет! Это не то! Там кругом будешь ты. Твои стены будут поддерживать меня.
- Но разве это плохо, когда кто-то тебя поддерживает?
- Это очень хорошо! Но, зная, что ты всегда рядом, я просто не смогу сдвинуться с места. Мне будет так хорошо, что уже не нужно будет ничего предпринимать! Понимаешь? А мне нужно идти… дальше. Собрать снова картинку по кусочкам, чтобы самой было понятно что на ней, понимаешь?
Я пожал плечами. Такая внутренняя разболтанность и расколотость была мне не свойственна. Куда бы я ни шёл, я точно знал, что есть какой-то мой путь, и как ни прыгай в стороны - всё равно на него вернёшься. Но, не смотря на это, я понимал, что творится с Цукини. Я видел это в её глазах, её движениях, а её словах и особенно в её молчании. Теперь она много молчала.
- Когда ты уезжаешь?
- Через три часа у меня поезд.
Я посмотрел на часы - четвёртый час ночи.
- Хотела втихую слинять, пока я спал?
Она промолчала, опустив глаза и напряжённо изучая одеяло.
- Надо прогуляться, а то я слегка пьяная.
Положим, пьяная она была чуть больше, чем слегка, но ночная прохлада быстро привела нас обоих в чувства.
Замёрзшие, мы вернулись домой за 30 минут до выхода, выпили горячего чаю и отправились на вокзал. По дороге в голову лезла всякая ничего не значащая ерунда, которую мы тут же озвучивали, но как только вошли в здание вокзала, как сговорившись замолчали. Я помог ей уложить багаж под сидение, и мы вышли на перрон. От запахов железнодорожного вокзала у меня начала кружится голова, почему-то с детства ненавидел поезда и всё, что с ними связано. Подружка обняла меня, я уткнулся носом в её душистую макушку, и мы так и стояли, не двигаясь и ничего не говоря, пока молодая проводница с едва уловимым сожалением в глазах, ни сказала, что поезд отправляется.
Цукини вошла в вагон, поезд тронулся, она махнула рукой, улыбнулась, и мне снова жутко захотелось закурить.

Через два месяца я вытащил из почтового ящика немного потрёпанный конверт, в нём лежала фотография бескрайнего ромашкового поля с пронзительно-голубым небом над ним. На обороте аккуратным почерком было написано: "Пожалуйста, не забывай ждать меня".

Оливка
07.07.04