-         – Олоферн на секунду задумался, а потом задумчиво добавил: - Я слышал о том, что в Египте есть удивительная царица Клеопатра. Так вот, многие мужчины за одну ночь, проведенную с ней, готовы отдать жизнь. Утром каждого из них, не равных по положению царице, ждет казнь. Я никогда этого не понимал. А теперь я понял.

-         И ты мог бы отдать жизнь за ночь со мной? – спросила Юдифь дрогнувшим голосом.

-         Нет, я не имею право собственноручно отдать свою жизнь. Но я понял этих мужчин, я встретил женщину, за которую умереть – счастье.

-         А если бы ты не нужен был так своему государству, имел бы право распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, тогда бы ты отдал бы жизнь за ночь со мной?

-         Жизнь – это самое дорогое, и дана она нам Богом. Но сейчас я чувствую, что ты мне дороже жизни. Может быть даже, я смог бы ради тебя предать своего повелителя и забыть про долг и честь.

-         Ты раскаялся бы позже в этом и чувствовал бы себя самым несчастным на свете.

-         Да, наверное, но, познав великое счастье любви с такой, как ты, ощутив кровь и плоть мечты, явившейся, словно с неба, можно жить до конца своих дней с разбитым сердцем. Одно мгновение этого великого безумия стоит нескольких десятков лет спокойной и беспечальной жизни.

-         Нет, нет, Олоферн, тебе нельзя становится предателем ради любимой женщины. Ты герой, и для тебя – лучше смерть, чем позор.

-         А разве что-то угрожает моей жизни? У нас с тобой впереди много радостных дней и ночей, месяцев и лет. – Говоря это, Олоферн крепко прижал к себе возлюбленную и, целуя ее лицо, ощутил соленый привкус слез на своих губах. Он улыбался нахлынувшим, как ему казалось, чувствам Юдифи и слизывал эту соль с ее щек:

-         Я выпью все твои слезы, единственная моя, и сделаю так, чтобы ты никогда не плакала, разве что только от счастья.

-         Да, конечно же, милый, я плачу от счастья, - отвечала Юдифь, а после долго и нежно смотрела в его по-детски чистые, светлые, восторженные глаза, каких никогда не видели и не увидят его воины, его господин и даже его братья и мать.     

На рассвете дивно пели птицы. Проснувшаяся со счастливой улыбкой на губах Юдифь лежала в сильных и любящих объятиях Олоферна. Она и прежде знала, что в первую ночь не станет его убивать. И не только потому, что стражники еще наблюдают за ней, следят за каждым шагом. Без опаски покинуть лагерь она сможет, лишь усыпив их бдительность. Но причина была не только в этом изначально. Теперь она могла себе в этом признаться. Провести ночь, две или три с самым великим полководцем мира, с красивейшим и отважнейшим мужчиной – вот чего жаждала прежде ее душа и, в особенности, изголодавшееся по ласке тело. Но это была не столько ночь страсти, сколько ночь любви, нахлынувшей мощным и чистым потоком и  захлестнувшая собой весь мир для этих двоих. Юдифь осторожно погладила своего желанного по волосам и тихонько прильнула ухом к груди, чтобы услышать, как стучит его сердце. И вдруг окончательное пробуждение, словно страшный толчок, принесло ей понимание того, что происходит, осознание абсолютного трагизма случившегося и своей обреченности. Сердце ее истекало нежностью, переполнялось любовью к тому, чьей убийцей она должна была скоро стать. «Нет, конечно, это безумие, с которым надо как-нибудь совладать. Все пройдет. Нельзя настолько давать волю своим эмоциям, - думала Юдифь, отвернувшись от своего любовника. – Сейчас я обернусь и увижу его снова – его, своего врага, по воле которого сейчас гибнет в муках мой народ. Я увижу виновника стольких бед и слез!» С этой мыслью Юдифь решительно обернулась, но в этот миг Олоферн открыл глаза – такие счастливые, такие ясные.

-         Что случилось, любовь моя? На лице твоем тень. – Это были первые слова, которые Юдифь услышала от Олоферна после пробуждения. На нее смотрели влюбленные глаза человека, который не мог быть причиной людского горя.

-         Ничего не случилось, милый, просто твои глаза были закрыты, и я не могла дождаться, когда увижу их. А будить тебя не хотелось, - объяснила Юдифь и содрогнулась оттого, что говорит правду.

-         Сейчас я распоряжусь и нам принесут завтрак в шатер, - ласково проговорил Олоферн, лаская волосы возлюбленной.

-         Ты трапезничаешь в шатре?

-         Конечно, нет, - засмеялся полководец, - но сегодня я с тобой, и все здесь будет для тебя, моя дорогая гостья. Я бы хотел, чтобы ты стала не гостьей, а хозяйкой. Все мои воины будут служить тебе, как царице. Ты моя Клеопатра, только в сто раз красивее ее.

-         А разве ты ее видел?

-         Не имею ни малейшего желания.

-         А откуда знаешь, что я красивее ее в сто раз? Может, ты ошибаешься?

-         Может, и ошибаюсь: не в сто, а в миллион раз. Ты красивее всех на свете, значит, красивее Клеопатры.

-         Но ради ночи в ее объятиях мужчины готовы расстаться с жизнью.

-         Как хорошо, что мне не нужны такие жертвы. Я не отдаю свою жизнь за то, что мне будет принадлежать лишь несколько часов. Зато если тебя кто-нибудь обидит, он поплатится за это жизнью. Но так уж случилось, что рисковать при этом своей жизнью мне не придется. Слишком многим меня одарили боги: ни один из мужчин пока что не смог меня одолеть.

-         Ни один из мужчин… - задумчиво повторила Юдифь.

После завтрака Юдифь покинула стан Олоферна, чтобы якобы собрать свои пожитки, но к вечеру обещала вернуться. На самом деле, она хотела во что бы то ни стало излечиться от погибельного нахлынувшего чувства к своему врагу. «Враг, враг, это мой враг, - твердила Юдифь про  себя всю дорогу до города. – Наверное, я во власти порока. Я очень долго носила траур. А кровь в моих венах течет слишком горячая. Остыла она от горя, от тоски, но теперь опять вскипела, и безумие мое подобно извержению вулкана. А после извержения снова будет затишье. И осознание своего долга. Я напомню себе о своем долге, о великой миссии, которую я сама возложила на себя, о доверии мне моего народа. Я напомню себе об этом, когда увижу голодных, изнывающих от жажды горожан, гибнущих каждый день и задыхающихся от удушающего смрада нечистот и разлагающихся трупов. Я увижу весь этот кошмар и выкину из головы свою блажь».

     Так думала Юдифь по пути в Вефулию. Стоны и крики, раздавшиеся у стен города, придали женщине решимости и отваги. Честно глядя в глаза своим соотечественникам, на городском совете поведала она о том, какое доверие полководца армии Навуходоносора завоевала. И умоляла продержаться еще пару дней, пока стражники привыкнут к свободным приходам и уходам его любовницы и окончательно потеряют бдительность. Глаза ее блестели горячим огнем, когда она убеждала вефулиян в скорой победе, в необходимости собрать в кулак всю свою волю. Обращенные к ней с надеждой, исхудавшие, потемневшие, распухшие от слез лица горожан вселяли в женщину веру в свои силы.

     На обратном пути полная страстной решимости довершить свою миссию Юдифь, казалось, излечилась от пагубной и непозволительной блажи – влечения к Олоферну. Коварная улыбка торжества победителя над врагом вновь застыла на ее прекрасном лице. Но от отваги воина и надменной непреклонности не осталось и следа, как только женщина переступила порог шатра, где ее дожидались роскошный ужин и сам великий полководец со счастливым лицом юноши, полюбившего впервые в жизни.

     Он шагнул ей навстречу и, полностью отдавая себе отчет в своих действиях, с достоинством бога, способного отдаться во власть безграничного чувства, красиво и самозабвенно опустился на колени, обняв сильными руками тонкий и гибкий стан.

-         Тебя не было целую вечность. Я сходил с ума по тебе.

-                  Я вернулась. А впереди у нас вся ночь, - улыбаясь сквозь подступившие к глазам слезы, прошептала Юдифь, уже веря только в то, что ее ждет не ночь кровавого убийства, а бездна объятий и поцелуев.

-                  Нет, ты опять сказала не так – впереди у нас целая жизнь, - поправил возлюбленную Олоферн. И, помолчав, добавил:

-                  Я не расстанусь с тобой до самой смерти.

-                  Я знаю. До самой смерти, - выдохнула Юдифь, понизив голос так, что в нем зазвучали трагические нотки.