Ксения Собчак встретилась с основателем и председателем наблюдательного совета группы компаний «Белая Дача» Виктором Семеновым и побеседовала с ним о бизнесе по мытью овощей и салата, о заботе хозяина о своих работниках и о том, как устоять в бурном потоке российской истории.
Некоторые существа более других устойчивы к переменам в окружающей среде. Кто мог бы остаться жить на Земле, если вдруг неизвестный космический катаклизм уничтожил нынешнюю цивилизацию и биосферу? Мне кажется, среди выживших непременно будет Виктор Семенов, нынешний глава холдинга «Белая Дача». Расчистит Виктор Александрович участок новой земли и станет растить свои овощи. Впрочем, через короткий срок дело как-то само собой устроится так, что растить овощи будет кто-то другой, а Семенов будет только их мыть и продавать вдвое дороже.
Я возлагаю на Виктора Александровича такие большие надежды, потому что он и так уже пережил немало катастроф почти планетарного масштаба. Он пришел работать на «Белую Дачу» простым бригадиром, как раз когда экономика СССР содрогалась в предсмертных конвульсиях. Но бригадир Семенов уцелел и встретил зарю перестройки уже демократически избранным главой трудового коллектива. Новый пароксизм истории — и Виктор Александрович входит в капиталистическую эру самым настоящим капиталистом, владельцем контрольного пакета акций своего родного предприятия. Юный российский капитализм становится государственно-монополистическим — и Семенов уже министр сельского хозяйства, а затем депутат Госдумы.
Надо ли добавлять, что на рубеже проклятых девяностых и нашей счастливой эры Виктор Александрович перешел из партии Примакова в путинскую «Единую Россию» ровно в тот момент, чтобы числиться в ней не презренным запоздалым перебежчиком, а одним из отцов-основателей. А едва покачнулась «Единая Россия» на рассвете нынешнего президентского срока — и все, Семенов уже не депутат, а всеми уважаемый социально ответственный предприниматель, отныне брезгующий примерять на себя клоунский костюмчик «парламентария». В общем, все у Виктора Семенова шло самым наилучшим образом, и это не везение, а просто такое уж он устойчивое к переменам существо.
Если кто-то услышит в моих словах иронию — совершенно напрасно. Просто Виктор Семенов — настоящий делец, созидатель, стоящий обеими ногами на твердой почве, способный даже из неудачи сделать трамплин для будущих побед. И когда я парой абзацев выше прошлась по поводу того, что «Белая Дача» даже и не выращивает овощи, а только моет и упаковывает, — тут тоже больше восхищения, чем ехидства. Амбициозные планы по развитию тепличных хозяйств в Подмосковье не сработали — ну что ж, мы пойдем другим путем. Если уж так случилось, что в России можно заработать только на мытье овощей, произведенных кем-то еще, будем мыть овощи! Но мыть не просто так: пусть это будет огромное, чистое, высокотехнологичное производство, каких не видывала русская земля. Такое, чтобы сам владелец IKEA Ингвар Кампрад, увидев его, изменил собственным принципам и единственный раз в истории согласился создать совместное предприятие. Не с кем-нибудь, а с русским, с неким Виктором Семеновым.
Сейчас, на пороге больших перемен в жизни страны, мне показалось, что опыт хозяина «Белой Дачи» по преодолению исторических катаклизмов может оказаться любопытным. Я встретилась с Виктором Александровичем и расспросила его о том, как он все это делает.
Сноб: Вы начали работать в совхозе «Белая Дача» сразу после окончания института, простым помощником бригадира, и за 10 лет стали владельцем предприятия. Как это у вас так быстро получилось?
Если бы я пришел в «Белую Дачу» на десять лет раньше или на десять лет позже, это была бы совсем другая история. Нам всем пришлось жить в необычное время.
Сноб: Вы успели побыть и советским директором, и перестроечным руководителем, и капиталистом. Наверное, ваши собственные взгляды на вопросы собственности сильно изменились?
Безусловно. Когда началась приватизация, я был ярым, убежденным сторонником «народных предприятий». Тогда моим кумиром был офтальмолог Святослав Федоров, один идеологов «народных предприятий». Я изучал опыт подобной американской программы Employer’s Society. В США поменяли несколько десятков законов, чтобы стимулировать рабочих становиться совладельцами предприятий.
Сноб: И тогда вы решили сами сделать «народное предприятие», превратив в 1991 году «Белую Дачу» из совхоза, принадлежащего государству, в колхоз, который принадлежит рабочим. Но сейчас вам принадлежит более 70% акций «Белой Дачи». Когда вы поняли, что «народное предприятие» не получится, и решили стать обычным капиталистом?
Я тогда в Америку ездил, чтобы изучить их опыт. Первое разочарование было, когда я попросил сопровождающего показать несколько народных предприятий, а он ухмыльнулся: «Есть тут у нас один чудак, который занимается этой программой». Долго искали куратора этой программы, нашли, приходит мальчик 25–30 лет. Он рассказывает, что была одна градообразующая сталелитейная компания, хозяин ее хотел закрыть, но 5 тысяч рабочих выкупили ее, и теперь она работает без хозяина. Говорю: «А еще есть?» Он долго думал и говорит: «Да, еще один такой опыт был». На всю Америку всего две попытки? Тогда я понял, что, несмотря на колоссальную господдержку, эта идея не заработала. Но я все равно сделал народное предприятие. У «Белой Дачи» было 2300 акционеров, я хоть и был директором, но владел всего лишь 0,03% акций. У нас был совет акционерного общества, в который входило 100 человек, все было очень демократично, обсуждения по несколько часов и прочее. Три года мы жили в этом народном предприятии.
Сноб: Почему все-таки не получилось, в чем главная проблема?
Произошло несколько историй, которые меня охладили. Я всегда жил здесь, рядом с теплицами. Иногда вечером или в выходные я проходил мимо и заглядывал посмотреть, какая обстановка. Однажды захожу ночью на комбинат и в коридоре встречаю дежурного слесаря, нашего ветерана, который 40 лет отработал на «Белой Даче». Идет он мне навстречу с мешком огурцов. Дело было перед 8 марта, тогда в это время огурцы было почти невозможно купить и стоили они очень дорого. Этот мешок огурцов был, наверное, его зарплатой за год. Мы встречаемся глазами, а он говорит: «Чего смотришь на меня? Не твое несу, свое несу! Я такой же акционер, как и ты, а будешь вякать, мы тебя переизберем». Это было для меня первым звонком.
Другая история случилась, когда вокруг «Белой Дачи» стали создаваться кооперативы. Пришли молодые ребята, предложили укрепить старое здание свинофермы и заняться разведением нутрий. Мы делаем кооператив: 60% у «Белой Дачи», а 40% — четырем парням, которые этим занимались. Они начинают шить шапки, бизнес попер, 60% прибыли они отдают нам, это позволяло нам выплачивать неплохие дивиденды даже во время гиперинфляции 1992–93 годов.
Выступаю на общем собрании акционеров, говорю: мы неплохо отработали, я предлагаю выплатить дивиденды. «Ура-а-а!» — кричит зал. Вдруг встает Иван Васильевич, был у нас такой выразитель народного мнения, который все время правду-матку мочил. Советская власть любила заигрывать с активными люмпенами, а я с ними не заигрывал. Он руку тянет и говорит: «Виктор Александрович, вы такой молодец, дивиденды хорошо, но я еще предлагаю всем акционерам по шапке нутриевой выдать». Эйфория в зале, аплодисменты. Бедные ребята-кооператоры зажались в угол и понимают, что сейчас их грабить будут.
Я стою на трибуне и понимаю, что если сейчас начну объяснять, что это неправильно, то я уже изначально проиграл. Иван Васильевич — молодец, а я нехороший человек, о народе не думаю. Я решил отшутиться: «Иван Васильевич, есть одна проблема. Ты ж видишь, я никогда шапку не ношу. А с тобой рядом сидит Елена Васильевна, у нее норковая шапка и нутрию она не наденет, ей не нужна. А вот Вера Павловна, она тоже нутрию не наденет, потому что у нее шуба лисья».
Сноб: Вы себя проявили политиком уже тогда!
В зале все засмеялись, и этот вопрос замяли. Но тогда я четко понял: если трудовой коллектив равен коллективу акционеров, то это гремучая смесь. Хотя в период перестройки считал, что если смешать рабочих с капиталом, то все будет нормально. Я был активный борец с системой, партноменклатурой, я добился поддержки трудового коллектива и стал директором «Белой Дачи». Влад Листьев меня постоянно звал выступить в популярной программе «Взгляд». Я тогда был частым гостем этой очень популярной передачи.
2. Труд и капитал
Сноб: Вы разработали целую программу подъема сельскохозяйственного производства в Подмосковье. Но сейчас у вас практически нет собственных теплиц, а на месте той самой свинофермы вы построили торговый центр «Мега Белая Дача». Свиноферму перевели в Подольский район, но и там сейчас закрыли ее и собираетесь строить на ее месте логистический терминал. Согласитесь, что с точки зрения обычного работника вы человек, который вместо производства построил торговый комплекс.
На свиноферме работало 200 человек, а «Мега Белая Дача» — это 5 тысяч рабочих мест. Свиноферма — это был каторжный труд. Опытные свинарки вышли бы на пенсию, и где бы мы, почти в Москве, сейчас брали работников? Свиноферма платила бы сейчас налоги где-то 1,5-2 миллиона рублей в год, а сейчас мы платим 7 миллиардов рублей в год налогов. Есть разница? Что касается Подольского района — там рядом будет проходить ЦКАД, это просто идеальная земля для логистики.
Сноб: Но сельское хозяйство от этого не развивается. Объемы производства по сравнению с советским временем очень сильно упали.
Очень хорошо развивается, мы сейчас производим в 40 раз больше продукции, чем раньше. Я еще в начале 90-х годов сказал своим работникам: свиноферму будем закрывать, теплицы у нас максимум 15 лет проживут. На меня все посмотрели как на врага. Все подумали, что я с ума сошел. Но сейчас почти на месте всех теплиц вокруг Москвы стоят жилые дома. Выращивать овощи в теплицах, расположенных на дорогой московской земле, бесперспективно. Газ будет дорожать, мы будем конкурировать за рабочую силу с торговыми центрами и другими компаниями. Мы начали сокращать собственное производство, но стали учить фермеров Ставропольского края, Ростовской области, Кубани, по всей России.
Сноб: Вы перенесли теплицы в Ставропольский край, но масштаб производства там невелик.
Мы стараемся максимально производить в открытом грунте, а в теплицах выращивать только рассаду. Раньше мы тратили на выращивание овощей в теплицах 100 миллионов кубометров газа в год, но все равно салат, выращенный в искусственном грунте, был менее качественным, чем тот, что растет в открытом грунте. Сейчас мы вообще не тратим газ на производство овощей, экономим деньги и не наносим ущерб экологии. На нас работают десятки фермеров, которые тоже не тратят газ и электроэнергию, а выращивают продукцию в открытом грунте, в естественных условиях.
Сноб: Выгодная позиция. Условно говоря, ваша компания живет за счет силы бренда. Вы берете продукцию фермеров, моете, ставите свой логотип и продаете гораздо дороже. Но если что-то случится — засуха или неурожай, — то это проблемы фермеров.
Это не так. Мы не только научили фермеров выращивать салат айсберг или мангольд, но и берем на себя обязательство купить у него все, что он произведет. Каждый день мы получаем продукцию минимум из трех регионов. Если в каком-нибудь регионе суховей случится или белокрылка (летающее насекомое-вредитель. – Прим. ред.) нападет на посевы — это и наши риски тоже. Ведь мы, невзирая на какие-либо ЧП, обязаны отгрузить продукцию покупателям в магазины и рестораны. Мы помогаем фермерам, подбираем сорта, учим, постоянно отслеживаем все процессы выращивания, при необходимости кредитуем. Мы могли бы сказать: «Это твои риски, товарищ». Но нам важно, чтобы он выжил, потому что мы работаем в симбиозе. У фермера всегда получится качественнее и дешевле. Ведь фермер буквально спит на своих грядках, молится на свое поле — свое есть свое.
Сноб: Но с фермерами главная беда — это стабильность качества, разве нет?
С нашими фермерами нет проблем, мы работаем с теми, кто выжил с нами и показал, на что способен. Каждый год к нам приходят десять новых фермеров, из них остаются три-четыре.
Сноб: Вы были министром сельского хозяйства, сейчас вы предприниматель, но скажите честно: вы верите в возрождение сельского хозяйства?
Абсолютно. Если не будут этому мешать. Сегодня российское птицеводство — одна из лучших отраслей в мире. Основные предприятия были построены с нуля за пять-семь лет. Американцы нам завидуют. То же самое со свиноводством: за пять лет в эту отрасль вложили около 600 миллиардов рублей. Уверяю вас, через три года в России вопрос по свинине будет полностью закрыт, и Россия даже начнет ее экспортировать.
С теплицами ситуация другая. Когда в 1990-х годах мы создали ассоциацию «Теплицы России», в стране было более 4000 гектаров теплиц, сейчас осталось всего 1800 га. Когда я закрывал теплицы, все меня ругали. Но ведь Советский Союз кончился, цены за газ 4 копейки за 100 кубометров уже не будет никогда. Теплицы нужно возрождать, но не в Подмосковье, а на юге, где климатические условия более подходящие.
Сноб: Вот в Крыму хорошие климатические условия. Не боитесь туда идти?
Боимся, но, наверное, пойдем. Сейчас там есть несколько проблем, которые не позволяют нам развернуть крупное производство. Есть проблема с логистикой, салат же не может по 2-3 суток стоять в ожидании парома. В Крыму климатические условия более жесткие, чем, например, в Абхазии, хотя там есть места с термальными водами. В общем, мы сейчас внимательно изучаем этот вопрос.
Сноб: После введения запрета на импорт продовольствия все говорили, что сейчас сельское хозяйство оживится. Но мне кажется, что большая часть импортеров просто переклеивает ярлыки в Белоруссии, и на этом только Лукашенко стал больше зарабатывать. Вам как-то помог запрет на ввоз продовольствия?
Отчасти переклеивают ярлыки, но объемы все равно сократились. Это с ходу помогло нашим сыроделам, потому что в основном сыры поставлялись из Европы, а у нас простаивали свободные мощности. Запрет импорта моментально поднять все сельское хозяйство не может.
Сноб: Конкретно ваш бизнес от этого выиграл?
Нет, мы проиграли и потеряли много денег. Нас спасло то, что это произошло летом, когда мы практически все сырье получали из России. Если бы это произошло зимой, для нас это была бы катастрофа.
Когда мы продавали то, что выращивали сами в своем тепличном комбинате, то получалось, что зимой вырастить рукколу в теплицах, под лампами искусственного света, было в три раза дороже, чем привезти свежую с юга Италии. Поэтому мы приняли решение, что не нужно привязываться только к тому, что ты можешь сегодня произвести, а искать землю, которая может давать наиболее конкурентный продукт. Поэтому часть зимнего салата мы стали завозить с юга Испании и Италии. После эмбарго переключились на Турцию, Египет, Тунис, Марокко, Израиль. Наш салатный рынок очень узкий. В России массовым производством этой культуры до сих пор занимались только мы. Когда грянули санкции, даже некоторые наши фермеры поддались искушению и стали повышать цены. Ведь те, кто привык ранее покупать салат в Европе, стали предлагать им десятикратную цену.
Сноб: Я по своему кафе «Бублик» знаю, что вы повысили цены сразу на 20%.
Рынок не любит резких движений. Мы производим скоропортящийся товар, у нас все потоки спланированы по дням, на год вперед. И когда вдруг — ба-бах! санкции, запреты, — начинается нехороший ажиотаж. Сейчас все успокоилось, но это стоило денег. Мы сейчас пытаемся подтянуть новых поставщиков на тот уровень, к которому привыкли наши покупатели.
Сноб: У вас уже возникли сложности из-за политической обстановки. Вы строили предприятие по переработке картофеля и производству картофеля фри в Липецкой области, но летом проект был заморожен…
Одним из инвесторов проекта должен был стать Европейский банк реконструкции и развития, они вышли из проекта из-за введения санкций ЕС против России. Сейчас мы ищем других партнеров.
Сноб: Насколько я знаю, после отказа ЕБРР вы продолжали работу над проектом и остановили его только после авиакатастрофы «Боинга» на юго-востоке Украины, которая вызвала резкую реакцию вашего основного партнера — голландского производителя картофеля Farm Frites.
Да, это так. Наутро после катастрофы я получил письмо от голландцев, что в этой ситуации они должны переосмыслить свои отношения и пока нажимают Hold. Сейчас мы обсуждаем участие в этом проекте с другими стратегическими инвесторами и финансовыми структурами.
Сноб: Как раз хотела спросить вас про господдержку. Вы говорите, что свиноводство развивается, но ведь деньги на поддержку этих отраслей получают считаные компании, а большинство небольших ферм остаются без льгот. Государство по сути выращивает монополистов.
Да, это неправильно. Эксперты Торгово-промышленной палаты России сделали мониторинг, и получилось, что 10 крупнейших компаний забирают на себя больше половины льготных кредитов, которые субсидируются государством. Это не только нравственно неправильно, но и с точки зрения рисков в стране. Мы должны государственные деньги распределять таким образом, чтоб не было потом провалов.
Потому что мы живем в коррумпированной стране. В Европе и других странах тоже есть коррупция, но масштабы другие. Самое страшное — это отсутствие конкуренции. Когда я стал министром сельского хозяйства, ко мне в первый же день прибежал тогдашний директор «Белой Дачи» и сказал: «Виктор Александрович, включи нас в какую-нибудь госпрограмму для получения субсидий». Я ему так сказал: «Пока я министр, “Белая Дача” ни копейки не получит, даже по тем программам, в которых она должна была получить». Я прекрасно понимал, что даже если бы я все правильно сделал, меня тут же бы обвинили. С тех пор мы ни копейки из бюджета не брали. Если идти за большими деньгами, то другим ничего не достанется, а за небольшими деньгами идти — больше головной боли, чем пользы. В сегодняшних условиях развивать сельскохозяйственные проекты без господдержки практически невозможно, поэтому рассчитываем, что наша прежняя скромность позволит нам рассчитывать на льготные кредиты.
4. Дети и «Макдоналдс»
Сноб: Я вижу, что у вас до сих пор остался своего рода государственный подход к отрасли, хоть вы давно уже не работаете в правительстве. Насколько сейчас успех и прибыль «Белой Дачи» зависят от того, как себя чувствует отечественный аграрий?
Мы создали в России индустрию фермеров, которые выращивают для нас продукцию в открытом грунте. Вы 10 лет назад видели хоть одного фермера, кто производил бы в России рукколу, мангольд или айсберг? Мы убедили фермеров, что выращивать эти культуры выгодно, и обеспечили им закупки на несколько лет вперед. Представляете, когда бы у фермера появилась возможность поставлять свою продукцию в «Макдоналдс»? А сейчас они приезжают в крупный город, видят очереди в «Макдоналдс», и их распирает от гордости. Сейчас этим занимается наша компания «Белая Дача трейдинг», которую возглавляет мой сын Антон.
Антон: Мы зависим от фермеров. У нас есть обязательство перед нашими покупателями. Каждую неделю мы должны поставить им 1200 тонн салата айсберг, 20 тонн рукколы. Если у кого-то из фермеров случится проблема и мы недополучим хотя бы 10%, где я возьму эти 3 тонны рукколы в неделю? Это невозможно. Мы очень сильно завязаны друг с другом, поэтому неизвестно, кто из нас главнее и важнее.
Мы никогда фермеру не говорили: «Только нам поставляй», они могут поставлять свою продукцию и другим компаниям, но проблема в том, что до недавнего времени торговые сети предпочитали привозить продукцию из других стран. Благодаря нам многие фермеры получили гарантированный доступ к рынку.
Сноб: Давайте проверим качество продукции, которая приходит от фермеров. Возьмем один кочан какой-нибудь и посмотрим, как он выглядит внутри?
С виду продукция неплохая. Режем пополам, а теперь кочерыжечку треугольничком. Я же кочерыжник еще тот. Мои предки жили в селе Курьяново, которое теперь вошло в состав Москвы, их называли «огуречными королями» и «кочерыжниками». Они были главными поставщиками огурцов и квашеной капусты в Москву.
Сноб: У вас фактически семейная компания. Свои акции вы планируете передать детям?
Для меня великая радость, что дети работают в моем бизнесе и увлечены им. Если бы они занимались чем-то другим, то я бы стоял перед проблемой, что сделать с бизнесом в будущем. А сейчас понятно, что есть кому передать акции.
Антон: Спасибо, Ксения. Мне очень понравился вопрос (смеется). Просто мы с отцом это никогда не обсуждали.
Сноб: Виктор Александрович, вы сына контролируете?
Нет. Он сам все. Он уже заводы сам строит, я приезжаю только на закладку камня и ленточку разрезаю.
Сноб: А дочери сколько лет?
33 уже.
Антон: Какие 33? Ей 37, как минимум 36 лет. Мне будет 30, значит ей плюс 7.
35 ей недавно было.
Антон: Нет, недавно ей исполнилось 36. Простите, мы очень редко видимся.
Мне как-то звонит жена и говорит: «Помоги, дочку надо перевести в другую школу». Я звоню директору школы: «Возьмите мою дочку, она пятиклассница». Потом мне жена звонит: «Она седьмой класс заканчивает, а ты ее в пятый отправил». Сейчас дочь возглавляет компанию в нашем цветочном подразделении, которая занимается ландшафтным дизайном.
Сноб: Я знаю, что у вас большой цветочный бизнес, при Лужкове вы выигрывали много тендеров по озеленению московских улиц, но при Собянине почему-то перестали.
Мы ушли десять лет назад, еще при Лужкове. Когда мы увидели, насколько этот бизнес по озеленению стал коррумпированным, я сказал «уходим оттуда».
Сноб: А правда, что Лужков вас рекомендовал «Макдоналдсу» и поддерживал «Белую Дачу» на переговорах?
Нет, с «Макдоналдсом» Лужков никаким образом не связан. С «Макдоналдсом» была смешная история. В начале 1990-х годов наши овощи были страшным дефицитом. У нас у ворот всегда стояли огромные очереди. Как-то вечером ко мне приходит коммерческий директор и по ходу разговора бросает: «Был у меня сегодня “Макдоналдс”. Я послал их. Что с ними возиться — им всего-то 2–3 ящика салата нужно в день». Я возмутился: «Ты серьезно? Это сегодня ресторан "Макдоналдс" в Москве один. А завтра знаешь сколько их будет и в Москве, и в России? Тысячи! Вот тебе три дня — и чтобы принес контракт с "Макдоналдс"! Если надо — бесплатно будем поставлять. Но мы должны стать их поставщиками». На следующий день у нас был контракт.