Это цитата сообщения Kristalla Оригинальное сообщение

...фанфик: "Другой" Часть вторая...

Название: Другой.
Автор: все тот же аноним
Бета: по-прежнему нет.
Рейтинг: PG13
Жанр: POV, романс
Предупреждение: местами мат. Возможно АУ.
Комментарии: такая же тягомотина, как и в 1 части. В подарок Allita.
Статус: закончено
__________

Не верилось, что я ушел. Тяжело передвигая ноги, я считал ступеньки — десять, одиннадцать, — и как назло всплывали строки из песни: «Только знай, что в конце пути…» Взглянув на оставшиеся шесть ступеней, я остановился. За спиной — она и прошлое, впереди — скоро появится другая и будущее. Фу, как пафосно. Я поморщился от собственных мыслей. Хватит вязнуть в этом болоте. Ни ей, ни мне это не нужно. Пора начать жить…

С головой уйдя в работу, я не замечал, как пролетают дни. Подготовка к новому шоу, примерка костюмов, репетиции, корректировка сценария, накладки, скандалы, упрёки... В бешенном ритме хандрить попросту не хватало времени. Люся суетилась по дому, Кристина с энтузиазмом закидывала меня ссылками на всякие методики по воспитанию детей, а Покемон жевал мои тапочки. Интересно, почему из всех тапок, которые есть в квартире, он безошибочно находит мои и сгрызает их? Сожрал бы лучше кроксы Баскова, не к ночи будет упомянут, они приванивают в прихожей уже третий месяц.
Аэропорт, взлет, посадка, пробка, снова аэропорт, снова взлет… Так прошли пять месяцев.

За день до ответственных мероприятий я всегда держусь в тени, чтобы не дай Бог не вляпаться в очередное дерьмо. Кремль… Раньше бы я сказал, что выступление в этом зале — главное событие года, но сейчас я в предвкушении совершенно иного, действительно самого важного, события в моей жизни...

Тишина. Вода снова журчит по трубам, Покемон снова сопит. С каким-то горьким привкусом возникает ощущение дежавю. Демоны прошлого начинают выбираться из-под шкафов, напоминая о страхах. Страхи… они как щупальца Кракена опутывают разум, заставляя снова тянуться к мобильнику. Но в тот самый момент запиликал городской телефон . Я вздрогнул от неожиданности:
— Аллё. Аллё… — как же меня бесит, когда звонят и молчат — детский сад.
Я должен поблагодарить молчуна или молчунью — он не дал мне опять встать на старые грабли.
Итак, завтра состоится концерт в Кремле. По идее я должен был волноваться, но сил уже не было. Подготовка и репетиции выжили из меня все соки. Я лежал и уговаривал себя: улыбки и счастье — всё завтра, а сегодня — спать.
Лежал с закрытыми глазами, вытянув ноги — как же приятно лежать в своей постели, — и мне было так хорошо, что хотелось прогнать сон, чтобы насладиться этими минутами.
Неожиданно Покемон сорвался и, стуча коготками по паркету, понёсся к двери. Сердце ёкнуло.
Раздался стук. Не звонок, а именно стук, уверенный и властный. По спине пробежал мерзкий холодок. Сердце забилось в удвоенном ритме. Что ей (а я уверен, что это стучала Алла) от меня понадобилось накануне концерта? Давно нервы мне не трепала? Заткнуть уши, накрыться подушкой и прикинуться мертвым — вот, пожалуй, самое верное, что следовало бы сделать. Но я встал, подтянул пижамные полосатые штаны и поплелся открывать.

Алла стояла, опершись об косяк двери, и жевала черчхелу.
— Хочешь? — она протянула мне половину.
Вот так, слету: «Хочешь чурчхелу?..» Мы нее общались почти полгода, но, похоже, Алле до этого не было никакого дела. Уверен, эту гадость для неё сварили под заказ в «Генанцвали». Интересно, когда повар создавал форму кушанья, он думал про Галкина?
— Нет аппетита, — ответил я растерянно. Настроение совсем испортилось.
— Как знаешь, — она откусила ещё кусочек и медленно облизала губы. — Пустишь, или так и будем стоять в дверях?
Немым жестом распахнул руки: «Если хочешь идти — иди!..»

Задев меня рукавом, она уверенно направилась в гостиную.
На овальном столе кучей валялись побрякушки для завтрашнего шоу. Часть костюмов уже висела в гримерке, а те, которые подгоняли в самый последний момент, были разложены на диване.

— Ал, у меня концерт завтра. Давай отложим разбор полетов на одиннадцатое?
— Пригласи, что ли… — её голос прозвучал устало.
Будто она нуждается в приглашении! Как говорили в детстве, не смеши мои ботинки! Но я не мог ей отказать или нагрубить. Не сегодня.
— Приглашаю! Ты знаешь, для тебя и отца места всегда найдутся, — сказал я приподнятым тоном. Улыбка против моей воли сгущенкой расползлась по лицу.

— Восьмого приду.
— Кристина седьмого собиралась, — я взлохматил волосы. — А Малахов с Басковым явятся именно в пятницу, Кобзон тоже.
— Вот и прекрасно. Обкатаешь в среду, а нам самый сок выдашь, — она сжала руку в кулак, подбадривая характерным жестом.

До конца я так и не понимал цель её визита. Приглашение на концерт — это повод, притянутый за уши. Я прошел к окну и оперся о подоконник. Мне было неловко; Алла вела себя так, будто я провинился в чем и должен попросить прощения, а я, засранец, не прошу и не прошу.

— Ты похудел, — сказала она и потянулась к кофейнику, в котором с вечера остался недопитый кофе.
— Замотался с репетициями и разъездами. Ещё врачи запретили есть половину всего, что я люблю…
— Питаешься паром от горшка? — она ехидно улыбнулась и окинула меня оценивающим взглядом, далеко не дружеским.

Я ощущал, как её взгляд скользит по мне, будто он осязаем; он словно касался моего голого торса, дразня и возрождая давно забытые и далеко запрятанные ощущения. Я только сейчас сообразил, что так и стою перед ней босиком и в пижамных штанах…

Алла подошла и положила ладонь мне на грудь. Электрический разряд пробежал от макушки к пяткам, жилка запульсировала на шее. Я тяжело вздохнул.
— Мужик… — прошептала она, перебирая жесткие волоски.
Она пристроила левую руку мне на поясницу, а правая в то же время бесстыдно спускалась все ниже и ниже к резинке на штанах.
— Чего ты хочешь? — задал я один из самых идиотских вопрос жизни.
— Если скажу «тебя» — совру, и не скажу — тоже совру.
Я скептически вздернул бровь.
— Я… соскучилась по мужским объятиям.
Сладкая патока разлилась по внутренностям, я не ожидал от неё такой откровенности.
— С каких это пор я стал для тебя мужчиной… мужиком?
— Брось… Ты прекрасно знаешь, что всегда им был, — она потерлась об меня носом.
— Алла… — я не знал, что говорить и что делать. — Ты специально это вытворяешь перед концертом, зная, что перед выступлением нельзя?
— Ну, ты же не Басков, — она ластилась ко мне, как кошка, и дышала так горячо, чтобы я чувствовал голым торсом каждый её вдох и выдох. Будто не было этих шести лет, не было боли, обид, скандалов. Только я и она, её желание вновь почувствовать себя любимой и желанной. Я положил подбородок ей на макушку и закрыл глаза. Все-таки во мне что-то поменялось. Внутри всё вибрирует, но внешне я абсолютно спокоен. Может, я наконец-то повзрослел или возмужал? Если она хочет — пусть добивается… Может, это тот самый праздник, который, наконец, случился на моей улице?
— После концерта планируется afterparty, мне будет приятно, если ты придешь, — знали бы вы, чего мне дался этот ровный тон.
— Я ушам не верю, — процедила она, — ты даешь мне от ворот поворот?
— Нет, — я постарался говорить как можно более спокойно. — Для меня важно выступить с новой программой хорошо. Если ты сейчас останешься, я просто не смогу завтра петь…

Я пою для неё, для моей Музы. Моя загнанная глубоко-глубоко боль из-за нашего расставания в чем-то помогает мне. Она тот самый стимул, который рождает желание творить. Импульс. Отправная точка. Как у Чайковского герой в финале Четвертой симфонии идет в народ топить своё горе, а я — делюсь переживаниями с публикой, и она понимает и принимает меня! Только благодаря этому я ещё окончательно не слетел с катушек.

— Я зря пришла, — она отошла на пару шагов назад.
Надо же, все это время я тупо молчал, уставившись в отпечаток её помады на чашке.
— Просто не вовремя, — попытался сгладить образовавшуюся неловкость, продолжая стоять, как вкопанный.
— Восьмого?
— Восьмого.
— Звучит, словно ты мне свидание назначаешь, — она провела тыльной стороной ладони мне по скуле.

Я не мог понять, что же она творит? Что задумала? Ясно, что секс ей нахер не упал последние лет десять. Или… Алла поняла, что пудель Филя не прибежит к ней с поводком в зубах?
Она выжидающе смотрела на меня, а я начинал нервничать. Двусмысленность сейчас была очень некстати.
Склонившись над ней, я, едва касаясь губами её уха, промурлыкал:
— Давай продолжим этот разговор после afterparty? — я прекрасно помнил, какие ласки она любит и от чего тает, как пломбир на солнце.
— Я хочу аванс, — прошептала она хриплым голосом и, тяжело сглотнув, потерлась щекой об мою ладонь.
— Аванс будет на концерте, а сейчас бухгалтерия на обеде… — легко поцеловал место за ушком и отстранился.
Всё это происходило словно не со мной. Я отказал Примадонне… Я отказал самой Примадонне! Уму непостижимо!.. Я боялся, что ещё чуть-чуть и она скажет: «Филя, иди на хуй, я два раза не повторяю…» Чёрт с ней, пошлет и пошлет. Трассу «на хуй» я найду с завязанными глазами, находясь в любом состоянии. Могу я хоть раз за двадцать лет почувствовать себя завоевателем, а не мудошлёпом с заискивающим голосом и щенячьим взглядом?

Дверь хлопнула; я стоял там, не шелохнувшись, ещё минут сорок и тупил в бесконечность. Если Алла наконец поняла, что я — это правильно, что я ей нужен, то она не отступит. Слишком хорошо я её знаю. А если ей просто зачесалось поиграть, то… как бы мне не было больно, я поступил правильно. Хватит! Вот-вот появится человечек, которому я буду нужен безусловно. У моей Аллочки будет все, у неё будет тот папа, которым она будет гордиться. С детства она увидит, каким должен быть настоящий мужчина, я постараюсь на своём примере показать ей, каким должен быть глава семьи… Я размечтался?

Первый концерт прошел в каком-то вакууме. Накладки, срывающейся голос, нервы, рваное дыхание… Хорошо, что её не было в зале. Пожалуй, «Кристина» удалась, мы с Орбакайте, по-семейному обнявшись, душевно полялякали. В целом, выступление седьмого числа по моему мнению не получилось. Вернее, я остался неудовлетворённым. Первый блин, как говорится, комом. Хотя, зрители остались довольны, фанатки развесили во дворе шарики, я был уверен, что могу лучше. Могу!

Предстояла тяжелая ночь, метания по кровати и мысли, мыли о том, что ждет меня восьмого числа. Я допевал последние десять минут, уже представляя, как завтра буду ходить между рядами, высматривать её и думать, как, КАК мне до неё достучатся, чем удивить?
Блокнотики, автографы, букеты в шуршащих обертках, мелькающие айфоны — эти мелочи бесконечно раздражают. Как же хотелось сказать «Идите на хуй!», но «розовые» скандалы мне больше не нужны. Поэтому я смиренно терпел поцелуи в щеку, липкие блески для губ и жеманные улыбочки.

Вообще, фанатки у меня хорошие, преданные, иногда даже подбрасывают неплохие идеи для будущих концертов. Я долго смеялся, когда узнал, что поклонники моей с Аллой пары называются «АиФ». Лучше быть газетой, чем, простите, колбасой: «Колбаски», так в народе зовут фанаток Коли Баскова. У Тины Канделаки обязательно возник бы вопрос: а как называются фанатки Максима Галкина — маськи, письки или уёбушки? А что, неплохо… Можно ещё «ё» потянуть: уё-ё-ё-буки, правда, ласково звучит?..

Юмор из года в год становится все более примитивным. Деградация на лицо, не спорю. Но саморазвитием я займусь позже, а сейчас главный вопрос, который я должен решить, это — выходить завтра в зал или нет. Если выходить, то на какой песне, «Я так люблю тебя» или «Просто подари?». Если Алла исчезнет как всегда за пятнадцать минут до окончания концерта, то «Просто подари» мне придется петь для Кобзона или Баскова, а это накладывает голубой отпечаток; я и так уже в сплетнях по самые уши.

Ночь прошла в тщетных попытках заснуть, и треклятое утро наступило предательски быстро. Обычно я после концерта выжатый, как лимон, падаю и отрубаюсь чуть ли не на сутки, а тут крутился до рассвета, забывшись на пару часов тяжелым полусном.
Мне грезилась Алла, причем молодая, та Алла, образ который я нежно храню в сердце. Может я один такой, но мне абсолютно все равно, как она выглядит сейчас, я видел и красивых женщин, и очень красивых. Для меня она навсегда останется той Богиней с искренней улыбкой и счастливыми глазами, которыми она посмотрела после одной из наших ночей в старой квартире на Тверской.

— Правда что ли любишь? — спросила она очень тихо, убирая прядь с моего лба.

Тогда я не стал отвечать, а просто поцеловал… И для неё это послужило убедительней и красноречивей миллиона слов. В то утро мы любили друг друга словно впервые, наслаждаясь каждым мгновеньем. Наверное, это была лучшая близость в моей жизни. Именно близость, потому что мы были вместе не только телами, но и мыслями, мы были одним целым.

Интересно, на ушлёпка она хотя бы раз так смотрела? Тонул ли он в бесконечно влюбленных глазах до одури желанной женщины? Знает ли он, что она любит после секса? Именно после, а не до… Стоп. Мне надо готовиться к выступлению, а не думать про Галкина и про то, как он ебется с Пугачевой и ебётся ли... Ха.

Тоналка, лак для волос, бесконечные пуговицы… Ассистенты носились сломя голову, как джунгарские хомячки. И вот уже пошла заставка, а я метался в предбаннике, боясь задать главный вопрос: «Она здесь?»

Пел первые песни, а взгляд и мысли блуждали по партеру в поисках Аллы… Яркие софиты слепили глаза так сильно, что хотелось закрыться руками и зажмуриться.
Первый блок прошел, я плюхнулся на стул за сценой, блаженно вытянув ноги. Забегали костюмеры, что-то снимая, что-то завязывая, а я пытался выровнять дыхание. Вдруг Ани пошла ко мне и тихонько сказала:

— Она тут… — она знала, как это важно для меня.

И я ожил. Сказать, что я был счастлив — ничего не сказать. Я почти вылетел на сцену, по дороге схватив в охапку какую-то работницу танцовщицу из труппы и смачно поцеловав её губы.

Осветитель, словно слыша мои молитвы, направил на Аллу прожектор, и я расслабился, увидев рыжую гриву.

А дальше все происходило, как во сне. Ноги сами понесли меня в зал на песне «Я так люблю тебя», я сел перед ней и стал петь, нет, скорее говорить о своих чувствах. Она улыбалась и между делом спросила:
— Это и есть аванс?
Я не мог расслышать её слова из-за навешанной аппаратуры, но я понял её вопрос по губам:
— Я так люблю тебя… — ответил я ей.

Встал на колено, поцеловал руку и почувствовал треск… Пиздец! Штаны разъехались по внутреннему шву — вот гондонство! На миг я стушевался, что тут же отразилось у меня на лице, но Алла молодец, дала мне волшебный пинок:
— Не дрейф, с кем не бывало…

А Макс, конечно же, заржал, как сивый мерен, заражая смехом Аллу, Баскова и всех, кто стал свидетелем этого казуса. Ну как же не поюродничать?..
«Объясняться в любви во время концерта в рваных штанах может только Киркоров, — гундосил Макс после концерта. — Правильно Алла его называет идиотиной».

Только ему невдомек, что срать я хотел на рваные брюки, не постесняюсь и голую жопу показать.

Маленьким успехом я считаю исполнение «Трех дней». Хорошо. Я пел и чувствовал, как моя энергетика, мои чувства долетают до адресата и уносят в мир моих грез, моих надежд и фантазий. Почти на сто процентов уверен, что моё исполнение её песни растрогало Аллу. Если бы не Галкин… what if... what if…

Она ушла раньше, чем я ожидал, прямо посреди концерта. Я успел только заметить, что на ней лица не было. Гримеры рассказали мне, что у неё тушь потекла, значит, она плакала. Конечно, вечером Макс ввернул, что я достал её своей любовью, бубнил, как я мог унизить его и её на глазах у зрителей… Мог, ещё как мог! Если он не может нащупать член в штанах и сделать счастливой свою женщину — это не мои проблемы!

Возможно, я действительно перегнул палку и достал Аллу… А если нет? Вдруг она покинула зал, понимая, ещё чуть-чуть и плотину, которую она скрупулёзно выстраивала шесть лет, прорвёт? Она не могла себе позволить сидеть и реветь посреди Кремля, или, например, выйти ко мне на сцену, как в старые времена, и сказать «Чёрт с тобой, Киркоров!» и поцеловать… Она просто сбежала. Как маленькая девчонка, боясь вспыхнувших чувств. Уверен, я сделал все правильно. А «Просто подари» я ей и дома спою.
Если спустится.

Afterparty скорее напоминала звездную тусовку, ведущим которой был Фил, чем вечер, посвященный моей премьере.
Народ нажрался, все были каким-то уставшими, задерганными. Да и я, что греха таить, мечтал оказаться дома, затянуться сигаретой и уснуть ко всем чертям.

— Знаешь, как ты выбесил Масика? — из-за спины раздался чуть с хрипотцой голос. — Весь холл сейчас слушает, как «Киркоров стелился и выделывался перед Аллой».
— Странно, что только холл, а не вся страна по Первому каналу… — я обернулся.
— А ты, я вижу, язвить научился, — она прикурила.
— Что-ты, — вздёрнул брови, — я белый и пушистый, — я подмигнул ей и растекся в довольной улыбке.
— Влюбленный и безумно одинокий? — она тоже улыбнулась.
Мне очень захотелось её обнять. Давно она не была со мной настолько человечной, живой, естественной.
— Предлагаешь свалить отсюда по-тихому, как в старые добрые времена?
— Не думаю, что это хорошая идея. Если мы так сделаем, завтра газеты напишут такое, что мы за год не отмоемся…
Я тяжело вздохнул.
— Я устал, Ал.
— Знаю.
— Понравился аванс?
— Сам-то, как думаешь?
— Что за дурацкая привычка, отвечать вопросом на вопрос?
Она состроила недовольную гримасу.
— Хорошо, но мало, — многозначительный намек в сочетании с пристальным взглядом кричал громче тысячи слов.
— Ты хочешь повернуть время вспять и… — я погладил её по щеке.
— Задавай только те вопросы, ответы на которые хочешь получить, — она находилась так близко, что я видел каждую морщинку вокруг её глаз.
— А я хочу…
Алла стояла спиной к входу, в проеме которого замаячил Галкин. Он так уверенно направился в нашу сторону, что я понял, действовать надо быстро:

— А я хочу, — прошептал я, — получить… — и поцеловал её прямо на глазах у Макса, притягивая её к себе и запуская пятерню в волосы.

С перекошенным лицом ушлёпок тут же полез на рожон, началась мышиная возня, он пригрозил «дать мне в паскудную харю» и буквально оттащил Аллу от меня. Она не проронила ни слова, заняв, как истинная самка, выжидательную позицию.

Чуть позже, когда мы с Малаховым обсуждали этот инцидент, он спросил:
— Лёд тронулся? — понятно, что он намекнул на Аллу.
— Хуй знает, — ответил я честно. — У меня сейчас есть дело более важное, чем разборки с Галкиным из-за бывшей жены, у меня в голове одна… — я оборвал себе на полуслове. Мне нельзя проговориться про дочку. Ни в коем случае! Оставалось каких-то полмесяца. Я приказал себе заткнуться.

— Хочу увидеть лицо Галкина в этот момент! — сказал Андрей, не заметив моего замешательства.
— Хм, если ты хочешь увидеть лицо Галкина — то это болезнь, причем редкая и в запущенной форме… — сострил я в лучших традициях Задорнова.
— Ну, вонял он прилично…
— Испугал ежа голым задом, — я отсалютовал стаканом с соком помахавшей мне в знак прощания Лорак.
— Мне тоже пора…
Я молча кивнул.

Потом мы поехали с каким-то левыми девками, которых приволок Басков, к нему на дачу, где потеряли последние остатки приличия.
Пили, ели, кто-то трахался, спали, снова пили, снова ели… точно не трахался, спали. Из вертепа я вырвался лишь десятого вечером под неприятное нытьё печени, которая хотела порцию эссенциале и диетического питания.

Полтретьего ночи, когда водитель доставил меня к подъезду, я заметил кучку барышень, распивающих явно не вишневый сок. Девчачьи визги перебудили половину Филипповского: «Киркоров, Киркоров, Фи-и-и-и-ля, Фи-и-и-и-ля!»
Идея пришла в голову неожиданно. Зайдя в квартиру, я взял ошейник и присвистнул Покемону. Пожалуй, есть в этом что-то живое: посреди ночи отпустить охрану, взять собаку и пойти к фанатам…
Когда я нарисовался во дворе, они замерли в полном ахуе, не веря своим глазам.
— Вы на часы смотрели, феи? — нарушил я повисшую тишину.
Они от страха попрятали сигареты за спины, как школьницы. Дым хаотично расползался за их спинами, напоминая мне о давно забытых приключениях.
— Метро уже не ходит, магазины закрыты, о чем вы думаете? — я входил в роль отца. — Доставайте бумажки, говорите, что кому написать, я сегодня добрый, и по домам…

Пока я писал «С любовью, Кате», «Дорогой Свете» и т.д., я почти поймал себя на мысли, что хочу обойти дом и встать с другой стороны забора, рядом с другой кучкой поклонников, но, боюсь, меня бы тогда точно упекли в психушку (уже не по собственной воле).

В кармане запиликал телефон, на дисплее высветилась фотография Примадонны. Я зыркнул на девок, и они, как по команде дирижерской палочки, замолкли.
Аллиного звонка я ожидал в последнюю очередь.

— Где тебя носит? — властно донеслось из трубки.
— Ну я… это… собственно… — залепетал словно нашкодивший второклассник.
Но тут случилось непредвиденное. За спиной я услышал характерное покашливание.
— Филипп Бедросович, у вас молоко на плите убежало, — она глянула на меня так, будто я на её концертом балахоне забыл включенный утюг.

Девчонки что-то заверещали, не желая меня отпускать, а Алла гаркнула:
— Мне ментов вызвать? — и принялась отчитывать моих поклонниц за шумное поведение. — Ночь-полнОчь, а вы людям спать мешаете. Брысь от сюда живо!
Девочки, памятуя недавнюю Аллину разборку с фанатками Галкина, ушуршали в сторону Арбата.

Мы зашли в дом, а она все продолжала недовольно бурчать.
— Да что с тобой, Алла? — понятно, что дело было не в фанатках.
— Макс уехал…
Баба с возу — кобыле легче, мгновенно пронеслось в голове. Но в слух я сказал совсем другое:
— В Грязи?
— А хуй его знает, — она потянулась к пачке с сигаретами. — Это пиздец какой-то.
— Что Галкин — пиздец, — это не новость, — я едва сдержал смех.
Я не заметил, как мы оказались у меня дома.

— Давай что ли выпьем водки, — её неожиданное предложение поставило меня в тупик.
— Водки нет, — пришел к неутешительному выводу, пошарив по шкафчикам. — Есть только кофе и ессентуки.
— Тогда пошли ко мне, — она зазвенела ключами в кармане.
— Нет, — ответил, не задумываясь, — к тебе точно не пойду. Находился.
Мне понравились железные нотки в собственном голосе.
— Почувствовал мою слабину и решил отомстить? — она сняла шубу и небрежно бросила её на кушетку.
Я стащил с Покемона ошейник, и пес пулей пролетел в спальню, оставляя мокрые следы на паркете
— Нет. И не думал, — ответил я, включая кофемашину.
Было во всем в этом что-то семейное: шуба, немытые лапы, треск кофемолки, усталая Алла. Как не крути — мы семья. Алла, я, Кристинка — мы близкие люди. Дача, семейные торжества… нам комфортно вместе и временами мне очень этого недостаёт.

— Ты хорошо пел. Что-то, конечно, схалтурил, но в целом — мне понравилось.
Её похвала дорогого стоит.
— Спасибо, — подошел к ней и поцеловал руку. — Спасибо… Ты знаешь, как…
— Знаю, — перебила она меня, пригладив растрепавшие волосы. — Филь… — напряжение возрастало с каждой минутой, — я… не знаю, что будет завтра… — она замялась. Это так было для неё нехарактерно. — Ты…
На душе стало очень тепло; оно разливалось по венам, вселяя в меня новые эмоции и новую веру, в голове зазвучало «Знаешь, все ещё будет».
Я подошел к ней и крепко обнял. Она замерла на какое-то время, а потом, потыкавшись ко мне в шею, разрыдалась, как юная девушка, чья любовь оказалась невзаимной. Она плакала так искренне, так человечно… Такую Аллу я обожал по утрам, именно для такой Аллы я был готов свернуть горы и повернуть Землю, я бесконечно любил такую Аллу. Мою Аллу.

— Как же мне тебя не хватало, — её слова терялись во всхлипах, а я перестал соображать. — Я так соскучилась…
Мне казалось, что все это происходит не со мной. Не может Алла Борисовна прийти ко мне после стольких лет и…
Но она целовала меня, крепко обнимая, боясь отпустить даже на минуту. Будто мои горячие объятия и ждущие губы нужны ей как воздух, как электричество в розетке.

— Не отпускай меня, прошу… Мне так надоело быть одной.

Я не привык к такой Алле, вернее… отвык. Последние годы она играла роль Снежной королевы, неприступной и стервозной. Сейчас в моих объятиях рыдала женщина, обыкновенная и земная, у которой есть слабости, эмоции и чувства. Её редко видели такой и, я почти уверен, вряд ли увидят, но мне посчастливилось узнать её такой, любить её такую и ради такой Аллы стоило мучиться шесть лет. Она жадно брала мою любовь, а я отчетливо понимал, что ей просто до одури хочется быть нужной, почувствовать крепкое плечо и уверится, что у неё есть крепкий тыл, которым, безусловно, я всегда для неё буду.

Другой на моём месте съязвил бы что-нибудь про Макса, но я не мог сделать ей больно. Среди всхлипов и причмокиваний до моего затуманенного разума донеслись два коротких слова:

— Люблю тебя…

Когда-то она не верила в искренность моих слов, теперь мы поменялись ролями. Алла хорошая актриса, и все это, включая запоздалое признание, могло быт талантливой постановкой. Но тогда мне было слишком хорошо, мне не хотелось думать.

В ту ночь мне хотелось любить…