Мне снилась прожитая жизнь –
Чужая, не моя.
И дни свивались в миражи,
Как сонная змея.
И шелестела чешуя,
Купался лист в воде ручья,
И я в той жизни был не-я…
И я кричал во сне.
(Г.Л. Олди, "Мне снилось…")
…Самое досадное, что ты ничего не запомнил. А когда всё происходило, ты и помнил, и понимал всё - или это тебе так кажется сейчас, после того, как целые сутки жизни канули в неизвестность. Возможно, если бы не жена, сыновья – старший непоседа и младший увалень – и подмастерья, ты бы и не знал, что вёл себя странно, а причины этого тебе, похоже, узнать не суждено…
Было раннее утро. День ещё не разгорелся, да и время ещё было не самое жаркое, но холодок, тронувший тебя, не имел ничего общего со сквозняком, гулявшим по проветриваемой перед работой кузне. Обязательно надо проветривать, иначе к жаре прибавится духота. Но дело не в этом, а в том, что вместе с холодком предчувствия тебя бросило в жар, и ты машинально вытер мокрый лоб. После такой оказии ты ожидал чего угодно: землетрясения, гласа с небес, воя из преисподней, но никак не вполне человеческого силуэта на фоне светлого прямоугольника дверного проёма. Пусть и в странной одежде, облекающей пришельца в подобие крыльев. Да мало ли чужестранцев, и всяк одет на свой манер. Этот вон вообще во всём чёрном, что для нашей жары немыслимо…
"Ещё закрыто", – хотел было сказать ты, но, повернувшись к двери, увидел над головой чёрного незнакомца белый нимб. На миг у тебя отнялся язык. А гость шагнул ближе, уйдя из луча солнечного света, и дар речи вернулся: это были всего лишь его волосы небывало светлого, прямо-таки белого, как снег на горных вершинах, цвета. Ты сглотнул робость разом пересохшим горлом и всё же сказал:
– Всяческих тебе благ и удачи, уважаемый, но, прости, я ещё не работаю. Помощники, бездельники, небось ещё глаза не продрали, горн не разожжён, вот через часочек милости просим... – и вздрогнул, наткнувшись на острия взгляда зелёных, как листва, глаз гостя. Причём острия отнюдь не игл, а клинков.
– Мне нужны не подмастерья, а мастер, - сказал незнакомец неожиданно звучным голосом. Неожиданно – для почти по-детски нежного лица с девически длинными ресницами и светлой кожей без намёка даже на юношеский пушок, а вот с пронзительным взглядом голос сочетался как нельзя лучше. Ещё гость был худым, почти хрупким - на ум опять пришёл нескладёха-подросток, у самого такой растёт - пока беловолосый пришелец не подошёл ещё ближе скользящим шагом воина-одиночки, привыкшего полагаться на себя. Иллюзия слабости мигом рассеялась: так тонок стебель упрямого пустынного растения, узкий клинок, затаившийся леопард... Тонок, но не слаб. Ты снова сглотнул, а он, уловив твоё движение, махнул рукой в узорчатой перчатке и сказал своим переливчатым голосом, в котором пряталась лёгкая насмешка:
- Можешь пойти попить, и возвращайся. Для тебя есть заказ.
Когда ты вернулся, незнакомец стоял на том же месте в той же позе - а ты надеялся, что он тебе привиделся. Ты взглянул ему в лицо, надеясь прочесть причины его упорства (и скрыть зарождающийся страх) и снова попал на зелёные острия, и на этот раз он тебя не отпустил.
Ты, как наяву, увидел меч с клювастым навершьем для упора мизинца, изогнутой гардой, клинком, как у шамшера...Да это и был шамшер, просто заказчик хочет особенный меч, подогнанный под свою руку!.. Ты не задумался ни о том, как он тебе его показал, ни откуда он знает свои особенности, если приехал - или пришёл? - безоружным. И то верно, не ятаганом же ему махать, при таком-то телосложении, и не палицей, и не парой топориков...
"Пара. Именно пара, и не топориков, а вот таких илинге", - хлестнуло тебя, и ты был готов поклясться, что на этот раз необычный голос гостя не звучал вслух. Но ты снова не задумался ни о произнесённом им странном слове, ни о том, КАК он всё это сказал, а взялся за дело.
Кажется, ты закрыл общий вход в кузню.
Кажется, ты прогнал подмастерьев, сказав, что тут косорукие помощники не нужны, потому что ты занят важным делом, а после прогнал жену и сына, приходивших звать к обеду.
Кажется, ты добросовестно отобрал две самые лучшие заготовки самой качественной - и самой дорогой - стали.
Кажется, был поздний вечер, когда ты прошёлся по клинкам последней полировкой.
Кажется, гость остался доволен. И по наковальне увесисто звякнул мешочек с монетами - а ты настолько устал, что даже не взял кошель в руки и только кивал, когда заказчик прощался, тоже как-то странно.
Кажется, от усталости ты свалился прямо на пол и уснул, и не слышал, как кто-то пришёл в кузню погасить горн и убрать инструменты - возможно, кто-то из подмастерьев.
Когда ты сумел встать, пытаясь понять, почему спишь в кузне, а не в постели, то обнаружил, что не помнишь ничего, что было вчера, только чувствуешь, что ноет всё тело, как от тяжёлой и притом поспешной работы. А на наковальне почему-то лежит букет увядших фиолетовых цветов аконита.
(Опубликовано с разрешенияАлаис )