[220x347]

сладкий свитер из сквозняков. еще есть синяки и раскаленная кружка чая. кофе заброшен. и без него слишком тяжело на сердце. острые боли в области колких ребер. там слева, что-то бьется, что-то рвется наружу, что-то кричит, что-то без устали дает о себе знать. запястья так тонки, что руки не опускаются, просто не могут, просто не в силах. возможно лишь также стоять, переминаясь с ноги на ногу от холода и наготы, держаться за блеклые ветви отцветающей черемухи, укутываться в шарф, сотканный горем. на белоснежной кружке след от губ, такой же четкий, как след туфель на снегу, вот правда это все отпечаток печали, прелестной печали, поглотившей мою окаянную душу. зарыться в обидах, спрятаться за скуку, лишь ветер не повалил с ног, тогда опять холодная земля, все те же оковы. я знаю, что встану. но иногда так не хочется. хвала любви, я забыла что это. забыла про все терзания и муки, отпустила, согрела, оставила. прости, мне есть кого любить, но никто не любит меня. когда тебя ждут нет пустоты, когда тебя любят есть целый мир. когда тебя никто не любит есть она, моя бездна. чужие интриги, интересные книги, жухлые письма, ледяной серый кафель, плохое укрытие. удар, слово, десяток. нет, вру, не рассказала. побоялась, испугала, нашептала и опять ушла. не обернулась, ускользнула. господа, я не сдержала слово, я оставила своего мальчика. безутешного, грешного, юного, непорочного, странного. он выпустил из рук подол моего платья, потерял свою нить, разорвал простую жизнь. глаза у него по-детски робкие, еще он боится остаться один. а я променяла его на старое-доброе горе. отпустила в свободный полет, согрешила и упала, оступилась, порвала. никакие нити, никакие раны не затираются затиркой, щели проглядывают сквозь детские плечи, нагие колени, безрадостно юные глаза, а подол ромашкового платья разлетелся до всех уголков комнаты, где все пропахло печалью, холодом, кофе и чаем, книгами и черемухой, сиренью и Лондоном, приторностью и лимонами. вода с горьким лимоном - чтобы жизнь сахаром не казалась.