В колонках играет - Агата Кристи
Настроение сейчас - А какое у вас было бы настроение, если на днях вы чуть не сломали ногу?

Темный Феникс… фрагмент.

Она стояла, прислонившись лицом к холодным прутьям решетки. Мелкий моросящий дождик иголочками впивался в кожу. Она смотрела вниз, на площадь запруженную людьми. Почти все горожане и жители окрестных деревушек собрались сегодня здесь чтобы посмотреть на казнь. Еще бы! Не каждый день увидишь как сжигают ведьму. Костер был уже готов. Еще ночью посреди площади установили высокий деревянный столб. Вязанки хвороста были аккуратно уложены вокруг. Рядом пылала приземистая жаровня. Время от времени, какой-нибудь монах заботливо подкладывал в нее дрова, чтобы огонь не погас.
Народ терпеливо ожидал начала действия, мирно беседуя и употребляя всевозможные сладости, продаваемые бойкими торговцами здесь же, на площади, другими словами, получал максимум удовольствия от предвкушения казни. Она знала что сегодня на площади будут те, кто не раз приходил к ней за помощью. Юные девушки, которым она помогала обрести долгожданную любовь. Женщины, чьим сыновьям она давала амулеты, оберегающие на войне. Мужчины, чьих детей она лечила от лихорадки. Все они будут сегодня восторженно орать в возбужденной толпе, неистово молиться за искоренение зла, а те, кому посчастливиться оказаться поближе к коридору, по которому ее поведут на костер, даже станут кидать в нее грязью.
Она не испытывала ненависти к этим людям или жалости к себе. Она не страшилась предстоящей казни. Единственное чувство, которое владело ей сейчас, была усталость. Тягучая глухая тоска, от которой сводит душу и медленно плесневеет сердце, давила на плечи. Она устала от этой жизни. Устала постоянно прятаться, бесконечно скитаться в поисках убежища, тщетно надеясь встретить родственную душу. Она всегда предпочитала открытый честный бой, бессмысленной и тягомотной игре в прятки. Именно поэтому, когда в маленькую, скудно обставленную комнатку, служившую ей последним прибежищем, ворвалась вооруженная толпа стражников, она не оказала сопротивления. Поэтому, а не благодаря бесконечным завываниям толстого, сильно пахнущего вином монаха, непрерывно читающего литанию против ведьм, кропившего ее святой водой и совавшего в лицо тяжелый серебряный крест, из которого кто-то выковырял уже, некогда украшавшие его драгоценные камни.
Потом была тесная, скудно освещенная камера в башне, грубые стражники, плохая еда. Вернее почти совсем никакой еды, потому что тот сильно зачерствевший хлеб, который приносили ей один раз в сутки, она размачивала в дурно пахнущей воде и делила с тощими тюремными крысами. Стражники знали об этом, и от этого боялись ее еще больше. Хотя и предупредили их что нет оснований бояться голую, обритую наголо ведьму, чья спина была щедро исполосована вымоченными в святой воде розгами.
Потом были допросы, постные разочарованные мины инквизиторов, которым не пришлось применять жестокие пытки, чтобы вырвать из нее признание в ереси и страшном грехе колдовства. Она смиренно и тихо стояла перед лицами обвинителей, спокойно соглашаясь со всем, в чем ее обличали, несмотря на то, что совокупление с Дьяволом, потребление крови невинных девушек и заклание новорожденных младенцев, были одними из самых безобидных пунктов в этом списке. Она раз за разом ходила на допросы, терпеливо ожидая когда у ее обвинителей иссякнет фантазия, или им надоест наконец придумывать ей новые грехи. Наконец этот день наступил. О предстоящей казни ее предупредили с вечера, очевидно чтобы дать ей возможность помучиться, но она снова разочаровала священников, встретив эту новость если не с радостью то практически с облегчением.
И вот теперь она стояла у маленького зарешеченного оконца, единственного источника света в этой комнате, и смотрела на улицу, туда, где через несколько часов должна была окончиться ее долгая бессмысленная жизнь в этом мире. Долгая, потому что казалась вечностью. Бессмысленная, потому что она так и не достигла цели своего пребывания здесь.
Внезапно с затянутого серыми облаками неба спикировала большая черная птица. Ворон. Птица сделала круг над площадью и, стремительно приблизившись к окну, опустилась на узкий каменный карниз по ту сторону решетки. Птица быстро переступила крупными когтистыми ногами, и склонив голову на бок взглянула на нее черным немигающим глазом. Она просунула руку между прутьями решетки и погладила птицу по черным эбеновым перьям. Птица не шелохнулась.
- Передай им что я скоро буду. – Тихо произнесла она. – Уже недолго осталось.
Словно в подтверждение ее слов на лестнице, ведущей к камерам загромыхали шаги.
- Лети, - сказала она птице, - тебя не должны здесь видеть.
Птица коротко наклонила голову, соскользнула с карниза, камнем падая вниз, и уже через секунду снова взвилась в непогожее небо, оставляя в душе какое-то нечеловеческое спокойствие.
«Они не забыли меня. Они ждут.»
Шаги стихли у двери. Она слышала как зазвенела связка ключей, щелкнул отпираемый замок и тяжелая дверь с лязгом и скрипом несмазанных петель отворилась. Она не обернулась, продолжая стоять спиной к двери, представляя какое смущение вызывает у пришедших вид совершенно обнаженной женской фигуры в тусклом свете пасмурного сентябрьского утра, падающем из окна. За спиной послышалось тяжелое сопение, потом кто-то кашлянул намереваясь привлечь ее внимание, но она не сдвинулась с места. По возне у двери она догадалась что тюремщик выталкивает вперед, обязательного в таких случаях священника. Священник очевидно тоже чувствовал себя неловко, потому что некоторое время переминался с ноги на ногу, не решаясь заговорить.
- Дочь моя, - наконец пролепетал он.
Она неторопливо обернулась и изучающе взглянула на него. В устах священника, который по виду был едва ли не моложе ее самой, такое обращение звучало несколько нелепо. Она посмотрела в глаза священнику, тот не выдержал взгляда и опустил взор. Потом сообразил что смотрит прямо на высокую обнаженную грудь, и смутившись еще больше, поспешно отвел взгляд в сторону.
- Дочь моя, - снова заговорил он. – Готова ли ты перед лицом смерти раскаяться в совершенных тобой злодеяниях и получить спасение из рук всемилостивого Господа нашего, который есть Бог Единый и Истинный?
- Нет, - ответила она. – Я уже говорила. Мне от него ничего не нужно.
Священник посмотрел на нее с укором и, повернувшись к тюремщику, пожал плечами, всем своим видом выражая скорбь и полную беспомощность. Из-за спины тюремщика выступил желчного вида кардинал, в черной сутане, презрительно и даже как-то брезгливо смерил ее взглядом.
- На выход. – Сказал он коротко и засеменил по направлению к лестнице.
Два стражника тут же шагнули в комнатку и подхватили ее под локти.
- Последнего желания очевидно не будет. – Горько улыбнулась она.
На нее никто не обратил внимания. Стражники грубо потащили ее по коридору. Так, словно она сама отчего-то не могла идти. Последнего желания не будет. Не положено ведьме давать такие поблажки. Да и чего она могла сейчас пожелать? Стакан воды? Глупо. Даже сотня стаканов не способна была потушить тот пожар, что разгорался сейчас у нее в груди. Все костры инквизиции не могли бы сравниться с этим всепоглощающим пламенем. Все время пока ее волокли по крутой спиральной лестнице вниз, она думала только о том, как бы это пламя не вырвалось наружу.
Наконец лестница и темные тюремные коридоры закончились. Ее вывели через высокие двустворчатые двери на улицу. Вся толпа замерла на миг, жадно впиваясь в нее глазами, и уже через несколько секунд взорвалась криками и проклятиями. Под вопли беснующейся толпы она проходила по специально оставленному для нее живому коридору. Люди, находившееся к ней поближе плевали в нее и кидали под босые ноги битые черепки. Хорошо хоть никто не бросался грязью, боялись попасть в стражников. Ее взгляд рассеяно скользил по массе людей, отмечая на лицах ненависть и страх. Мужчины глядели на ее обнаженное истерзанное тело с каким-то звериным вожделением, в глазах женщин горела жажда смерти, а маленькие дети испуганно прятались за спины родителей. Вот люди! Они привели с собой на казнь детей.
Путь к помосту казался невероятно долгим. Наконец они миновали людской коридор, и по широким, наспех сколоченным деревянным ступеням поднялись на помост. Желчный кардинал уже с нетерпением топтался там. Как только она оказалась на помосте, кардинал поднял руку, призывая толпу к молчанию. Все затихли. Под звук зачитываемого приговора и тихое волнение толпы, возникающее в самых изощренных местах словотворчества судей-инквизиторов, стражники принялись прикручивать ее к столбу. Она как-то отстраненно замечала что веревки скользкие, хворост под ногами влажный, столб за ее спиной плохо оструган. Ее мысли витали уже не здесь.
Когда приговор окончился и стражники, завершив свою работу, отступили подальше, оставив ее одну висеть в неудобной позе с задранными к небу руками, к вязанке подошел давешний священник с крестом на длинном деревянном шесте, чтобы можно было дотянуться им до ее лица, не карабкаясь на хворост. По традиции он должен был еще раз предложить ей принять покаяние. И он снова предложил. Она снова отказалась. Священник удалился изображая искреннюю жалость к нераскаявшейся душе. Потом ее о чем-то спрашивали. Она что-то отвечала. Пламя в груди уже пылало во всю. Ей приходилось прикладывать отчаянные усилия, чтобы не позволить ему вырваться на свободу и уничтожить все вокруг. Нет! Только одно существо погибнет сегодня. Только одна плоть пеплом развеется по ветру. Только одна душа обретет свободу. И скорей бы уже закончился этот нелепый спектакль.
Наконец откуда-то из-за спины выступила угловатая фигура в серой мешковатой рясе и капюшоне, закрывающем все лицо. Экзекутор подошел к жаровне, держа в руке просмоленный факел. Толпа затаила дыхание. Монах окунул факел в жаровню, и он моментально вспыхнул, словно на старом дереве расцвели за мгновение грозди алых цветов. Экзекутор сделал шаг к хворосту. Все остальные сделали шаг назад.
«Ну вот и все», - подумала она и закрыла глаза.
Она услышала как затрещали внизу загоревшиеся ветки. Наверное они тоже были политы маслом. Она почувствовала запах дыма. Потом ее озябшее тело окутало приятное тепло, уже через минуту превратившееся в почти нестерпимый жар. Огонь лизнул обнаженное тело, потом еще раз. Она почувствовала как трескается на ногах обуглившаяся кожа. Она молчала, крепко стиснув зубы, пока боль не стала совсем нестерпимой. А потом вскинула голову к небу и закричала. И вместе с последним отчаянным криком, выплеснулось из ее тела другое пламя.
Все в испуге отпрянули прочь, когда на месте сравнительно мирно полыхавшего костра вдруг ударил в небо столб невыносимо жаркого, почти адского пламени. Кардинала, который находился ближе всех к костру, волной воздуха скинуло с помоста. Сутана его горела. Люди отпрянули в стороны, но никто не кинулся ему помогать. Он визжащим пылающим клубком катался по камням мостовой, пока наконец не затих. А люди во все глаза испуганно смотрели на небывалое зрелище. Из столба ослепительно яркого пламени, взмыла в глубокое осеннее небо большая, невообразимо красивая, словно бы сотканная из огня птица. Она расправила широкие пылающие крылья, поднялась на волнах горячего воздуха вверх, и растаяла в небе, распавшись мельчайшими искрами…



Афтор АКЕЛЛА.