Она была шлюхой и не скрывала этого. Мне нравилось хотеть её, а ей нравилось вводить меня в ступор и заражать триппером. Когда мы не виделись, наш телефонный разговор всегда заканчивался одной и той же фразой: «Гламурных снов тебе, сладенький! Поцелуй от меня своего солдатика!». Я долго тупил и смотрел гламурные сны с участием Мэрлина Мэнсона. Когда мы виделись, наша встреча всегда заканчивалась одной и той же фразой: «Беги скорее выздоравливать, сладенький!». Я тупил и долго лечился. Мы пили дорогой самогон и любили друг друга. Потом мы расстались.
Я долго тупил и долго пил.
Увиделись мы в метро, спустя год. Я стоял, прислонившись к дверям, когда она ввалилась в вагон с толпой пьяных бультерьеров. Точнее она не ввалилась, она влетела, сломав каблук у входа, прямо в меня и, отогнув ворот моей рубашки, выблевала туда всё своё содержимое – бутылку хорошего коньяка и килограмм не успевших перевариться лимонов. Не поднимая глаз, она вытерла подбородок о моё плечо и, похлопав меня по груди, обожженной кислотной жижей, прохрипела: «Кал упал, и с ним была плутовка такова». Когда гусиный гогот и улюлюканье её свиты поутихли, она добавила: «Береги это, сладенький. Я отдала тебе самое дорогое, что у меня было». На следующей станции развесёлая компания, соорудив из себя трон, с криком, хохотом и кривлянием вынесла её из вагона. Она так и не посмотрела на меня.
Я стоял и думал о том, что неправильно заедать коньяк лимонами, вообще чем бы то ни было – неправильно, особенно если коньяк хороший, над головой у меня висел надорванный нимб: «Ты сел не на свою ветку – закон жизни».
Она погибла через неделю, спасая котёнка из дружественной нам Персии.
Я сел на свою ветку – закон тупого автопилота.