Мелкие осколки хрустального снега рушатся нескончаемым ледяным дождём с тёмных небес, рассыпаясь блестящими бисеринками обломков хрупких звёзд по влажному тёмному асфальту. Яркий электрический свет голубого неона неприятно слепит уставшие глаза, окрашивая весь морозный мир в странные мрачные краски. Белая пыльца, словно острая алюминиевая стружка, скользит по моим рукам, оставляя на них ледяные царапины. Громкий непрекращающийся звон битого стекла, что падает с этого неба, стоит в закрытых шапочкой ушах. Мелкие бриллианты под ногой. Вереница, россыпь... И я ступаю на неё, а она крошится с громким ледяным хрустом.
Весь мир заморожен. Словно ледяные фигуры - люди. Словно причудливые сполохи - отсветы. Словно ледяная мгла - неон. Словно нет меня. Словно в этом холоде погибло всё. Так же, как и я.
Что твоя вина? Что моя? Мы виноваты оба. Ты не стал искать. Я же потерял... И молчание нам с тобой в награду. Или в наказание. За любовь. Хотя ведь там и не было любви. Как и не было нас - я ведь всё это придумал...
Подобно металлу, снег падает на эту землю. Укрывает листья. Заметает всё. Падает и застывает. Медленно ложится. И уже не тает. И он не растает. Никогда...
Ты - там, где кончается свет. Я - там, где кончается тьма. Может быть, наоборот. Не знаю. Нам уже всё равно. Всё равно для нас. Тонкая ледяная корка покрывает асфальт. То, что ещё недавно было холодной влагой, теперь мертвенно заледенело. Замерло, словно боясь. Застыло, словно вмёрзло в фото. Рамка - стены. Обледеневший асфальт. И свинцовое небо. А ещё дорога. Где-то за моей спиной - начало. Где-то впереди - конец. Пропадает в ярком голубом свечении. Теряется. Дорога. В никуда.
Хочется курить. Засовываю руки в карманы, ищу сигареты. Достаю смятую пачку, лениво кручу её в руках. Замёрзшие пальцы не чувствуют гладкости целлофана, сухости бумаги. Нащупываю сигарету, подношу к губам. Пачка, смятая холодными пальцами в рваный неровный комок, летит в темноту. Сигарета прилипла к чуть влажным губам, отдаваясь мягкой горечью во рту. Щелкаю зажигалкой, и на мгновение синее свечение наполняется желтоватым теплом. Только лёд не тает. Лёд уже не тает...
Разжимаю пальцы, и холодный серый металл медленно летит на чёрный асфальт. Бьётся об него с громким резким лязгом. И желтоватое пламя навсегда исчезает в этом тёмном льду. Умирает. Замерзая...
Холод пробирается под плотно застёгнутую куртку. Ветер раскачивает длинные косички дредов, бьёт их по спине. А в ушах лишь звон от рушащегося с неба снега, падающего мне на плечи кусками твердого холодного свинца. Налипающего на длинные ресницы. И уже не тающего на них. Холод - это всё. Всё, что осталось. Мне - от тебя. Тебе - от меня. Нам. От кого? Холод - это боль. До ломоты в ладонях. До хрипа в горле. До слезящихся глаз. Холод - это всё...
Я делаю затяжку, и тут же ледяной мороз пробирается в меня. Сотни острых иголок пронзают лёгкие, сбивая дыхание. С громким хрипом я выдыхаю голубой дым и смотрю, как он рассеивается, навсегда исчезая в этом голубом свете...
Ты улыбался, как никогда в жизни. Белый сахар зубов просто сводил с ума своей сладостью. Когда ты вышел из душа, твоя нежная бархатистая кожа, покрытая мелкими капельками воды, искрилась в электрическом свете ламп. Бросив короткий взгляд на меня, ты прошёл к креслу, на котором была сложена твоя одежда, уронил на пол влажное полотенце, и повернулся ко мне спиной. Я разглядывал каждую мелкую складочку, каждое едва заметное пятнышко. Ласкал глазами твои узкие плечи, скользил по острым выдающимся лопаткам, по крупным позвонкам, скрытым тонкой светлой кожей. Обернувшись на мгновение, ты улыбнулся мне и начал одеваться. Вздохнув, я поднялся с дивана и отправился в душ. Снял мятую влажную футболку, пропитанную потом, скинул джинсы и бросил их на пол. Чуть подумав, стянул трусы и вошёл в кабинку. Включил воду и подставил голову под холодную струю. Усталость постепенно исчезала, и глаза уже не слипались. Левое плечо уже не ныло от тяжести гитары и медленно возвращалось на один уровень с правым. Закинув назад голову, я подставил грудь под обжигающие холодом струи, и закрыл глаза. По коже тут же побежали мелкие мурашки, и я почему-то засмеялся...
В салоне было душно, и ты открыл окно. Морозный воздух ворвался внутрь, принося с собой мелкие брызги тающего в тепле снега, водяную пыльцу из-под колёс и запах мокрого асфальта. Я бы ни с чем не смог его спутать - запах воды, замерзающей на холодной темноте. Запах сырой жизни, увлекаемой в пустоту смертью. В вечность. Через несколько минут...
Ты прикрыл глаза и молча дремал, уткнувшись подбородком в воротник своей кожаной куртки. Ты был таким сонным и усталым... Таким забавным и смешным, что, признаюсь, мне захотелось, как в детстве, сесть к тебе поближе, нежно обнять за плечи и наклонить твою голову с растрёпанными чёрными волосами к своему плечу. Но почему-то я этого не сделал. Лишь сидел и смотрел, как рыхлый снег влетает сквозь открытое окно и, чуть помелькав мелкими белыми искорками, навсегда застывает в твоих волосах. Чуть плавясь и тут же замерзая вновь. Вплетаясь в смоляную чернь. И серебрясь в холодном свете фонарей, словно это твои волосы седеют.
Я отвернулся и взглянул в своё окно. За чуть запотевшим тонированным стеклом рвала воздух стая крупных белых снежинок, укрывая асфальт холодным белым одеялом. Снежный пух таял, соприкоснувшись с землёй, но тут же застывал от ледяного ветра. И его, этот ещё не застывший лёд, погребала под своей тяжёлой толщей новая орда белых снежинок. И так же таяла, и так же замерзала.
Машина резко затормозила на светофоре. Ты упал на сидение, лишь твоя голова оказалась у меня на коленях. Как же сильно ты сегодня устал, что даже не проснулся от падения... Я гладил твои тёмные волосы, растапливая заледеневший в них снег, и слушал твоё тихое ровное дыхание. На твоём лице не было макияжа, и его странная, почти неестественная бледность завораживала и пугала. На сухих холодных щеках еле заметно проступала паутинка мелких розовых вен, под глазами темнели заметные круги. Кончиками пальцев я погладил твои мягкие брови, чуть коснулся ресниц. Они дрогнули, и с них на мою ладонь упали две холодные капли...
Казалось, этот снег будет идти вечно. Будет сыпать нескончаемо и необратимо. Словно наступила ядерная зима, которой так долго пугали весь мир. Бесконечные серые тучи, устлавшие небо, и плотная холодная стена белой стружки, сыплющейся за воротник, налипающей на рукава, хрустящей под ногами. Выйдя из машины, ты протёр заспанные глаза, попытался стряхнуть с волос белый иней, но лишь поскользнулся на тонком льду, а я только в последний момент успел схватить тебя за куртку, чтобы не позволить упасть. Раздался громкий звук рвущихся ниток, и чёрная кожа расползлась по шву. Я разжал пальцы. Ты опёрся на руки и медленно встал. Отряхнул налипший снег с коленей, отчего на твоих джинсах остались влажные тёмные пятна. Посмотрел на оторванный рукав, грустно улыбнулся и пошёл в отель.
Когда я вошёл в номер, ты сидел в полутьме на подоконнике, обхватив ноги руками и уткнувшись подбородком в колени. За тёмным окном сплошной стеной валил крупный снег, почему-то казавшийся серым на высоте 12-го этажа. Чем ближе к небу - тем холоднее. Тем дольше падать... Хотя с этой высоты упасть больше некуда - всюду внизу лишь белые, вмерзшие в асфальт хлопья. Словно слой старой белой краски, загустевшей и ставшей жёсткой и плотной. Ты выглядел ненастоящим на белом фоне холодного окна. Казался странной изваянной из керамики статуэткой - такой же хрупкой и такой же холодной, как и падающий за тобой снег. Подобно какой-то фигуре - огромной, размытой, нечёткой и нереальной. И только мне, её хранителю, дозволено к ней прикасаться.
Я подошёл и сел на подоконник напротив тебя. Смотрел на тебя, а ты смотрел в пустоту перед собой, лишь изредка еле слышно вздыхая. Потом ты медленно протянул ко мне свою ногу и откинулся назад, уткнувшись затылком в деревянную раму, и прикрыл глаза. Я бережно уложил твою ступню к себе на бедро, задрал твои джинсы до колена и притронулся к твоим маленьким аккуратным пальцам. Ногтями проскользил по нежной прохладной коже, чуть цепляясь за короткие мягкие волоски на твоих ногах. Обхватив твою ногу двумя руками, большими пальцами начал поглаживать кожу под твоими пальцами, отчего ты резко выдохнул, зажмурился и сжал их в маленький аккуратный кулачок. Я сполз с окна и, присев на колени, начал легонько поглаживать твою ногу своими тёплыми сухими губами. Высунул кончик языка и пару раз скользнул им между твоими пальчиками. Ты резко отдёрнул ногу и вытянул другую. Осыпав поцелуями её, я встал, подхватил тебя на руки и отнёс в кровать. Ты лишь устроился поудобнее и плотно закрыл глаза. Я наклонился над твоим лицом, чуть помедлил и мягко подул на твои сомкнутые веки. Твои брови чуть дёрнулись, сойдясь на переносице, но потом снова распрямились. Кончиком носа я провёл по ним, словно пытаясь разгладить незаметные никому мелкие складочки. Ты лишь прерывисто дышал и громко глотал в такт моим лёгким касаниям.
Усевшись на твои бёдра, я принялся медленно расстёгивать пуговицы на твоей чёрной рубашке. Твоя грудь ровно вздымалась под моими руками, а прохладный мятный воздух с силой ударял двумя тонкими струйками по моим рукам. Закончив с пуговицами, я раскинул полы рубашки в стороны, обнажив твою бледную грудь с двумя тёмными пятнышками сосков и чуть заметной тёмной дорожкой мягкого пушка, скрывающейся под пряжкой ремня. Один из лучиков твоей татуировки еле заметно выглядывал из-под плотной джинсовой ткани. Я быстро стянул футболку через голову и отбросил её назад. Быстрыми движениями расстегнул пряжку своего ремня и молнию, чуть уменьшив давление на свой возбуждённый член. Серая ткань боксеров, плотно натянутая на головке, тут же вырвалась на свободу. Руки скользнули на твой ремень, но ты тут же обхватил мои запястья и отодвинул их от себя. Я понял, что мне нужно сделать. Приподнявшись на коленях, я стянул джинсы с трусами вниз, а, перекатившись на спине, и полностью остался без одежды, затем вновь нависнув над тобой. Ты уже расстегнул свои и чуть приподнялся, предлагая мне снять их с тебя. Ухватившись за чёрную резинку твоих трусов, я сдёрнул их вместе с твоими узкими джинсами. Ты лишь лежал и чему-то тихо улыбался, так и не раскрыв своих прекрасных глаз.
В пробивавшемся сквозь снег и толстое стекло электрическом свете я заметил, что на самом кончике твоей головки тускло блестит голубоватая от неоновых отблесков капелька смазки. Мои руки мягко легли на твои бёдра, совершая медленные скольжения по ним от коленей до паховых впадин. От каждого движения ты чуть запрокидывал голову назад и едва заметно прогибался в спине. Капелька постепенно увеличивалась и внезапно устремилась вниз, оставляя блестящий тонкий след на возбуждённой плоти. Я приник губами к твоей ярко-алой головке, чуть ткнулся в неё носом, отчего ты лишь чуть свёл свои бёдра. Высунув язык, я провёл им по ещё блестящему следу. Заглянул в твоё лицо, но оно ничего не отражало. С заметным шумом выпустив воздух, я приник губами к твоему члену, обхватил его как можно плотнее, и стал погружать его в рот. Ты сжал простынь в своих руках, но не издал ни звука. Я продолжил ласкать твою головку, но ты всё так же молча лежал, лишь изредка сильнее комкая ткань между пальцев. И даже когда первая струя твоей солоноватой спермы ударила мне в рот, ты не издал ни звука, лишь закусил губу. Я поднялся над тобой, слизывая с губ последние капельки тебя, и лишь сейчас заметил твою улыбку. Улыбку хищной кошки, поймавшей в свои когти маленькую мышь. Улыбку убийцы, в чьих руках - власть над своей жертвой. И почему-то по моей спине пробежали мурашки. Ты повернулся на бок и накрылся простынёй, спрятав лицо в белоснежную ткань подушки.
- Билл... а я?.. - еле слышно спросил я у тебя, а в ответ услышал лишь самодовольный смешок.
- Том, иди спать. Может быть, завтра, - нехотя протянул ты, всё глубже зарываясь в подушку.
Комната погрузилась в тишину. Темнота стала плотнее и жестче. Я молча оделся и вышел из номера. Лишь холодная белизна простыней и безумствующего за окном снега никак не хотела растворяться в памяти. Лишь холодная белизна, в которой утопали твои чёрные волосы. Такая же, как белизна металлической стружки, рушащейся тяжёлыми хлопьями в небес. Падающей на заметённый асфальт и уже не тающей. И не растающей. Никогда.
Снег мёл всю ночь, под утро превратив весь город в странное ледяное царство. Холодный ветер в лицо, холодный ветер - под мою куртку. Снег, своим холодом режущий мои глаза. И мелкие хлопья, липнущие на мои ресницы. Мешающие видеть, застилающие глаза ледяной болью, в которой растворяемся мы.
Я всё это придумал. Ты никогда не любил меня. Тебе был нужен лишь секс, и не больше. Ты никогда не думал обо мне. Не думал, что мне может быть нужно, и не хотел знать, чего я хочу. Такой же немой, как и снег. Такой же до боли холодный...
Мы с тобой - как две летящие вниз снежинки. Абсолютно одинаковые. Но такие разные и далёкие. И я ступаю на эту тонкую ледяную корку, слыша, как она громко хрустит под ногами. Слышу, как тонкий наст стонет с каждым моим шагом, как медленно мнётся и трещит. Как с плотным тихим шорохом ползёт по нему первая трещина, как пробивается сквозь неё вода, заливая его. Как мои следы в миг становятся влажными и как постепенно растворяются в этой полынье, как и я - во времени. Как и мы - в моей памяти. Две слезы - моя и твоя - мелкими каплями, словно прозрачными осколками горного хрусталя, выступают на моих глазах и катятся вниз по обмороженным белым щекам. Вода уже заливает мои кроссовки, озябшие ноги не чувствуют её холода. Я чувствую лишь, как медленно ползут по щекам моим две солёные тёплые капли. И не замерзают. Они не замерзают. И от их тепла начинает плавиться снег на ресницах моих, постепенно превращаясь в воду. И вот уже этот снег скатывается с ресниц в красные от ветра и холода глаза и устремляется вниз, по проторенным моими слезами тонким дорожкам. И не замерзает. И от моего дыхания начинает таять мелкая крупа перед лицом, и от моих шагов за спиной исчезает лёд, превращаясь в воду. Лёд уже не трещит, не скрипит - лишь плавится с тихим стоном и исчезает под водой, как и я. Лёд ведь тоже тает...
Я плачу. Одна слеза - за тебя, вторая - за меня. Я плачу, и от слёз моих начинает таять снег, плавиться лёд. Я плачу, и холодная вода, заливающая моё горло, не может скрыть тот солёный привкус слёз. Я плачу, даже когда она смыкается над моей головой, а намокшая одежда камнем тянет вниз, на самое дно. Плачу, потому что люблю. И когда-нибудь от моих слёз растает весь этот лёд, и исчезнет снег.
Когда-нибудь любовь проснётся. Отогреет весь мир и накроет его. Когда-нибудь весь снег исчезнет. Как и я сейчас. Как и мы. Только слишком поздно. Или слишком рано. И когда-нибудь эта любовь оживёт. В твоём ледяном сердце...