Я читал Кортасара в скрипучем троллейбусе, прорывающимся сквозь стену не то дождя, не то плача. Мокрые струйки стремительно втекали в тело машины через щели, проложенные прогнившей резиной, через проржавевшие зияющие дыры. Порой в них врывался вытер, резко проносился сквозь намокшую одежду пассажиров, и, заставив их поежиться от внезапного сквозняка, бесследно исчезал во множестве растрескавшихся душ.
Я читал Маркеса лежа на душистых стогах свежескошенной травы в бесконечном удалении от апельсиновых рощ. Солнце, перемещаясь меж неподвижных облаков, перемигивалось с миром бликами, от которых слезились глаза, а текст, становился невесомо прозрачным и заполнял собой голову, словно пеной молочного коктейля.
Я читал Борхеса в плесневелых ангарах заброшенного завода. Там, где сырость соседствует с пылью, а облупившаяся краска опадает, словно листва с дерева, которому уже не суждено вновь распустить свои дивные листья. Через огромные оконные проемы свет проецировал множество шестигранников того множества вселенных, находившихся за пределами моей. А я знал их все.