Здесь хорошо. Совсем тихо, как бывает только ранним утром, в пять или шесть, когда пастух собирает коров по деревне и ведет стадо на поле. И свет такой, по-утреннему спокойный, неяркий, излучаемый воздухом, а не летним неугомонным солнцем. И дом этот, некогда тесный для семерых жителей, теперь кажется огромным и странно пустым для нас двоих. Так бывает только тогда, когда кто-то умер, и душевная рана от потери успела зарасти. «Мам, а мы еще сюда приедем?» «Нет. Я думаю, вряд ли.» Не может же быть, что это Это Как в кино. Три черно-белых подтянутых джентлемена ухаживают за дамой, зачаровывая вычурными манерами, плавными движениями, белоснежными улыбками, безупречными ролями. Но дама, украшенная мужским вниманием и выгодным положением кадра, упряма и капризна. И в конце эпизода остается один, и даже не из тех трех героев. Ее квартира. Дверь открыта. Осколки, везде осколки: она разбила все фотографии горячо любимых Битлз, все пластинки, всю посуду. Она плачет, сидя на полу посреди гостиной, вымотанная истерикой, разрушениями, непониманием. Ладони в крови Так по-детски непоследовательно, женственно и нелогично может вести себя только один человек. Я узнал ее. Это была Цугуми. |