Это цитата сообщения redbeauty Оригинальное сообщение

Жила была на большом и круглом белом свете маленькая девочка.
И не было в её жизни ничего ценнее двух вещей, таких важных, что ради них она была готова пойти на что угодно, пусть даже самое ужасное и страшное, что только её фантазия могла вообразить, словом, - на всё.
Первым своим сокровищем являлась она сама. И пусть не думают люди, что она была эгоистичной и испорченной девочкой, это совсем не так. Она совершенно искренне себя любила, да и как было не полюбить того, кто всегда рядом с тобой, делит с тобой всё плохое и хорошее, грустное и смешное, доброе и злое. И, что самое главное – принимает, безвозмездно, целиком и полностью, со всеми маленькими крошками, обычно незаметными всем остальным людям. Те же другие, кто эти крошки замечал, терпеть их в девочке не могли, потому что постоянно больно-пребольно кололи ими себе руки и глаза.
А второй её величайшей ценностью был Я. Если и можно сказать что-то определённое о том, как Я выглядел – так это то, что он был противоположностью самой девочке абсолютно во всём, начиная от цвета носков и заканчивая стороной, в которую смотрели его глаза. Но девочка всё равно этого Я очень сильно любила, может быть, сама не зная, за что и почему – нам это, к сожалению, неизвестно. Да, скорей всего, это и вовсе неважно, ведь главное – огромное чувство, похоже на клубок ниток с потерянными началом и концом, - вы, конечно, видели, если знали эту девочку.
Девочке казалось, что она знала Я с самого рождения, с того момента, как её глаза увидели свет, нос почувствовал запах цветов, уши услышали музыку, ноги нащупали землю, а руки – воздух, в ту же секунду у неё появился самый родной и любимый Я.
И больше они ни на минуту, ни на секунду не расставались, ни днём, ни ночью. Ей было так с Я хорошо, что они даже не разговаривали – правда, что их глаза смотрели в разные стороны, но они всегда стояли так, что бы видеть друг друга, и этого взгляда им было вполне достаточно.
Осенью, когда все люди особенно упорно трудились, добывая себе пропитание, девочка и Я считали листья на деревьях, отрывали кожицу у луковок и помогали берёзам желтеть с верхушки. Они были очень-очень счастливы и потому ничуть не уставали от своих важных занятий, в отличие от людей, которые только и делали, что раздражались.
Зимой, когда выпадает первый снег, а за ним второй, и так всё ясно становится вокруг, что только выйдешь из дома – тебя в самое нутро проберёт, а потом вынет всё потаённое из тебя наружу. Поэтому люди очень сильно боялись и только и делали, что спали под большим шерстяным одеялом. А девочке и Я нечего было бояться, и они всю зиму играли, не видя завистливых взглядов людей.
В те же дни, что особенно дороги сердцу каждого, лишь только оно различит среди зимней тишины первые уверенные и звонкие капли, и вздрогнет, томясь в ожидании позабытого тепла и счастья, девочка и Я видели самый решительный, а оттого пока единственный во всём белом свете подснежник и сверкали ярче всех остальных оттого, что солнце отражалось в их потаённых, находящихся внутри, но не спрятанных, а потому видных снаружи. И все, кто видел этот свет, не могли на него смотреть дольше секунды, потому что неизведанное до этого чувство страха охватывало их, сочилось сквозь кожу и белки испуганных глаз, застревая между рёбрами и откладываясь на задней стенке живота, и там постепенно затихало и гасло.
И, скорее всего, люди не придали бы этому такого огромного значения, а спрятались бы в уголках своих комнат, наблюдая через маленькую щель в стене блеск солнца, да, через ту самую щель, что теперь, кажется, зовётся окном. Но...
Всё больше погружаясь в счастье и друг друга, девочка и Я ушли в лес, да так и не вернулись. Кто знает, отправились ли они туда с тем, что бы никто не мешал им, или просто в один день забыли обо всём, обо всём том, что, наверное, ничем никогда и не было.
Люди, наконец, успокоились, и дальше потекла их размеренная жизнь по заранее отрытому каналу, где нет ни ветки с зелёными лопающимися почками, покрытыми пушком, ни камешка, принесённого с другого конца этого большого и круглого света, да только сырая земля бурого цвета и песок, тускло поблёскивающий на солнце.
Но вот в то утро, когда трава особенно зелена, наполнена жизнью, и до того сочная, что один только её запах способен накормить досыта самых голодных, в мирную речку жизни, наконец, упала ветка, и вернулось чувство, так давно позабытое. Не стало больше людей, а остался один только страх. А всё началось с того, что не досчитались люди друг друга в своих комнатах, и лишь следы, ведущие в лес, один к одному – каждый легче и незаметнее, говорили об их существовании.
Ушли? Ушли.
Не вытерпев злобы и обиды, кинулись оставшиеся в погоню за ними ли, или за ответами, но не могли они и дальше боятся. И вдалеке, где для одних заканчивается жизнь, а для других только начинается, где время даёт силы, а не отбирает, где тишина – самый красивый и глубокий звук, они нашли. Нашли, как им казалось, причину, но не её смысл, нашли девочку и Я.
Девочка и Я спали на открытой поляне, а ветки больших и полных загадок деревьев раскинули над ними свои корявые, но добрые руки, заслоняя от лучей солнца. Услышав крики людей, девочка сначала очень удивилась, не понимая, кто это, но постепенно вспомнила и улыбнулась. Её взгляд, чистый и спокойный, заставил их на секунду застынуть на месте. Но в следующую минуту толпа ещё больше загалдела, чем прежде, негодующе волнуясь и точно излучая блеск, но другой – горячий, словно жар лихорадки. Крики разнеслись по всему лесу, вспугивая каждую его частицу, даже девочке стало очень страшно, а Я наконец проснулся и спрятался за деревом.
- Что… вам… нужно? – спросила девочка, с трудом вспоминая слова, от которых так давно отвыкла, считая их просто бесполезными.
-Так не может больше продолжаться. Я должен исчезнуть навсегда, - послышался голос из толпы, - это он тебя заколдовал, он наводит на людей смуту, заставляя покидать их свои родные дома, а других – бояться. Он должен умереть!
И как горько не плакала девочка, не молила людей, что бы они пощадили Я, они были непреклонны в своём решении, а слёзы лишь больше развязывали им языки и руки, да вот не доходили до сердца. И когда отчаяние совершенно заполнило девочку, что она упала на землю, люди окружили бедного испуганного Я, не способную и звука издать от испытываемого им ужаса, и начали его бить. До последней секунды молчал Я, свернувшись на земле калачиком, но с последним ударом вылетел из него крик и полетел прямо к девочке, забрался в неё и… там и остался. Слишком велика была связь между ними, слишком сильно бы девочка скучала без своего Я, а потому Я решил навсегда остаться с ней.
Но другие люди этого не видели или не хотели увидеть, и после этого разошлись по своим домам, спокойные, как и раньше, и будто всё забыли.
И теперь лишь иногда, услышав голос своей жертвы в ком-нибудь, они боятся, как и прежде, и, как и прежде, готовы на что угодно, лишь бы заставить его исчезнуть раньше, чем их близкие, а то и они сами прислушаются к нему, да и сами им заразятся.