Христианское милосердие

(Трагическая фантасмагория)


Вечер был влажный и до одури душный, сигареты подходили к концу, спиртное исчерпалось еще утром. Из продуктов оставалась пачка макарон да две помятые банки просроченной кабачковой икры, похоже, уже не раз побывавшей в употреблении. Днем в сельмаг я сходить так и не удосужился, за что сейчас клял себя безмерно.
На дальнем конце деревни гуляли свадьбу – раздавались пьяные крики и, видимо, кого-то жестоко били ногами и дубьем. Спать не хотелось – хотелось ледяного «Будвайзера» с бастурмой, но купить всего этого было негде даже днем – деревня, в которую я выбрался из пыльной Москвы в долгожданный отпуск, культурным и гастрономическим разнообразием явно не отличалась. Здесь я прожил уже пять дней, допивая привезенные с собою пятнадцать бутылок марочного коньяку в полнейшем одиночестве и тишине, лишь изредка нарушаемой мерзким стрекотанием сверчков и сытным порыгиванием сибаритствующего соседа. Тот занял кирпичный дом, в котором было все, начиная от настоящей канализации и заканчивая джакузи. Подобное паразитическое соседство, естественно, было мне вполне неприятно.
Устав от безрезультатных поисков остатков спиртного в обшарпанном холодильнике, я вышел на крыльцо. С него-таки взору открывался живописнейший вид на сельское кладбище, который, увы, моего подпорченного настроения так и не поднял. От нечего делать пришлось закурить.
Я нарочито громко вздохнул и мысленно трижды проклял себя за непотребную скупость. Если б не она – поехал бы по путевке на юг, к морю, жил бы в четырехзвездном отеле, развлекался с приезжими и уже успевшими загореть барышнями, пил бы пиво ведрами, хоть с бастурмой, хоть с суджуком – хоть с чем – и море, море, море – много моря, песка, солнца, выпивки и всевозможного разврата. От всего этого можно было бы чувствовать себя вполне умиротворенным, не вести никаких заумных споров – просто купаться в каком-нибудь красном крымском южнобережном портвейне и тешить свою похоть. А тут за свои деньги я мог приобрести лишь банку мутненького самогона, весьма сомнительного качества. И скука такая - хоть «Критику чистого разума» пиши, особенно вид на кладбище к этому располагает.
Сосед не спал – свет был зажжен во всем доме. Я-то точно знал, что у него выпить имеется даже сверх необходимого. Чрезмерно запасливая это сволочь – мой сосед. И глазки у него всегда бегают так алчно, будто только и ждет, что я у него выпить спрошу. А он уж представляет, как половчей свернуть дулю и поэффектней помахать ею у меня перед носом. Ну и пей сам – хоть до блевоты! Я вот завтра в Москву съезжу и куплю все, чего мне надо – и водки куплю, и пива, и мяса на шашлык – а тебя, гада, не позову – сиди в своем бункере, роняй завистливые слюни да жалей, что вовремя со мной своим кулацким запасом не поделился. И мысленно представил, как стою я перед мангалом с запотевшей кружкой пива, лениво эдак поворачиваю
шампурчики туда-сюда, изредка отхлебываю божественного напитка, а мясо жарится – и шкворчит на углях вытопившийся жир. А сосед, позеленевший от зависти, корчится, вцепившись обеими руками в забор, и от избытка накопившихся негативных эмоций впивается в его шершавые занозистые доски хищными буржуазными зубами. Я же делаю вид, что не замечаю его, а он начинает молиться, чтобы во мне проснулась хоть капля христианского милосердия. А нету его у меня – ни капли, ни малой толики – пиво с водкой, причем холодной, - есть, мясо – есть, а христианского милосердия нет – как не ищи. С чего бы ему взяться? Я ж не добрый самаритянин и даже не Иисус. Был бы я Иисусом – давно бы вина красного набрался под завязку – воды-то у меня – полный колодец…
А еще квасу местного прикуплю трехлитровую банку, и загодя в холодильник поставлю. Буду квасом холодным водку запивать. Поди плохо? Столик себе на улице накрою, огурчиков там, помидорков всяких, лучку зелененького, петрушечки с укропчиком, картошечки молоденькой отварю. Хорошо – птички поют, солнышко светит. А тут, глядишь, и шашлычок поспеет. Сперва рюмашку хлобыстну – и сразу же кусочек мясца прожаренного прямо с шампура. И ничуть не мешкая – вторую рюмку, да под картошечку с укропчиком да маслицем сливочным. Да еще развернусь к соседу лицом, чтоб ему видно было лучше, чтоб каждый кусок мяса смаковал, словно сам пережевывает, чтоб каждую рюмку благословлял, точно сам выпил… Я же делаю вид, что его не замечаю. И тут, будто бы невзначай, подниму голову – и замечу – и обязательно, чтобы в этот момент был полон рот шашлыка, чтобы сало стекало с подбородка и губы от жира лоснились. А я, пережевывая, наливаю себе еще рюмочку из запотевшего, со слезой, пузатого графинчика (в морозилке еще один такой имеется) и снимаю себе в тарелку прямо рукой с шампура несколько дымящихся кусков мяса. И эдак небрежно киваю соседу головой, дескать, привет, как живешь-можешь? Ну, твое здоровье!
И тут сосед не выдерживает, судорога сводит его жадный желудок, гадкий комок подкатывает к обесслюневшему горлу и падает он, как подкошенный, в непрополотую грядку сорняков. Я же, как ни в чем не бывало, продолжаю объедаться и упиваться, впрочем, с присущим мне официозом и церемонностью…
Ото всей этой фантасмагорической картины первоклассной кулинарии в сочетании с удавшейся изощренной местью я еще раз жалобно вздохнул… К моему искреннему сожалению, подобную жестокую пытку над соседом я смогу учинить только завтра.
Вдруг послышались чьи-то шаги, шорох раздвигаемых кустов, и из-за забора явилась мне аккуратно отожратая соседская морда.
- Здоров! Чего сидишь-скучаешь? Пойдем, это, ко мне. Я там картошки с сосисками отварил, бутылочку опрокинем. Холодненькая, а? – словно издеваясь, скороговоркой выпалил он.
Я щелчком откинул дымящуюся сигарету в темноту, презрительно сплюнул сквозь зубы и ушел в дом спать…



13 июня 2002 года,

деревня Николо-Урюпино