Антон сначала не понял, но когда смысл дошел до него, показалось, что он летит куда-то вниз, в грязь, корябаясь о бетонные стены колодца. Наська смотрела на него. "Как друг".
— И что, совсем?.. — задохнулся Антон.
— Совсем.
— Навсегда?
Наська кивнула.
— А я? А что мне делать?
Отчаяние засасывало Антона, он пытался уцепиться за что-то, если бы Наська сказала хоть что-то... обнадеживающее, это было бы уступом. Но его руки скользили, не находя ни малейшей шероховатости.
— Я не знаю, что тебе делать.
Как топором по рукам. Взмах — и готово!
— Но ты же... — вскрикнул Антон и осекся. Он хотел сказать, что Наська — самое дорогое, что у него есть, что она одна знает его и понимает, что никто и никогда не заменит ее, потому что... Но слова застряли где-то в груди. И Наська могла прочитать их только у него в глазах. Но она не хотела.
Антон прерывисто вздохнул. Прижался губами к Наськиному плечу. Прошептал:
— Я без тебя сдохну.
— Я у тебя есть. Как друг, — Наська погладила его по волосам. Осторожно, боясь заронить надежду.
— Обещаешь?
Наська посмотрела в его широко распахнутые янтарные глаза с мокрыми ресницами и сказала:
— Обещаю.
Это была их самая страшная клятва. И Антону стало легче. Ненамного. Но стало. Он сполз с диванчика — друзья вместе не спят (а кто сказал такую херь?) — и сел на полу. Саднили ободранные о бетон плечи. В горле пересохло. В животе, в районе солнечного сплетения — будто камнями придавило — но все равно пульсировало "я у тебя есть... я у тебя есть..." "Я сдохну", — подумал Антон. Он ждал, что Наська хотя бы погладит его по голове, но она отвернулась и закрыла глаза. Друзья не гладят друг друга по голове. Хрен знает, чем они вообще занимаются.

(Ирина Денежкина, Song for Lovers)