Новелла "Гитара на площади". Последние главы.
Предупреждение: и так бывает
VI
Эта ночь была слишком темной, слишком шумной и душной. Простыни сковывали, сверчки не давали уснуть. Неясная тревога до боли сжимала сердце, щёки горели как в лихорадке, хотелось распахнуть закрытое окно и глотнуть терпкого ночного воздуха, но слишком темна была эта ночь, беспроглядна, словно кто-то огромный чёрным своим боком навалился на дом, отрезав душной тьмой эту комнату от всего остального мира.
Жозефина почти не спала, на душе было дурно и неспокойно, хотелось с кем-то поделиться, но как рассказать о том чего сама не понимаешь? Она даже тайком заходила в комнату Морисы, но та спала кротким спокойным сном. Несмелый ветер из приоткрытого окошка лениво листал страницы открытой тетради. Красивые буквы ровного почерка, неуверенно зачёркнутые слова, рисунки гитары и полевых цветов. Слишком темно что бы всё разобрать, но отдельные слова, четверостишья, самое первое закладкой которому служил высохший цветок вьюна:
…
Растворится в небе серебристым эхом
Пробежится тёплым по щекам дождём,
Рассыпая звёзды молчаливым смехом,
К нам ОНА приходит, если мы не ждём
…
- Мори… - Прошептала Жюз. Закрыла тетрадку и положила на место. – Я не знала…
Сделав над собой усилие, она поцеловала спящую сестру в лоб, поправила прядь волос и вышла. На сердце как-то потяжелело, до этого момента им нечего было делить, а что сейчас… Как поступить? Тяжёлые мысли, как ни странно, затмили непонятное беспокойство и сон пришёл сам собой, тёмный и пустой как та ночь.

Пробуждение было светлее. Солнечный день, как десятки других, поющие птицы, аромат лета в воздухе, и снова тоска в сердце и тянущее ожидание. Так хотелось его увидеть, что сложно было скрывать своё нетерпение. Жозефина тоже волновалась, сегодня она была особенно красива: платье и ленты в волосах цвета шафрана подчёркивали её яркую белокурую красоту, голубые глаза, горели синими искрами, и Мори, в очередной раз, почувствовала себя тёмным гадким утёнком.
Сразу после завтрака они вышли в сад, и всё было как обычно, только Мориса уже не раз замечала, что сестра прячет от неё взгляд и всё с большим нетерпением смотрит в сторону калитки, даже венок из маленьких лиловых цветов у неё в руках никак не хотел плестись.
- Жюз, - тихо позвала Мори. - Что-то случилось?
Пальцы Жозефины сжались так, что едва не раздавили лиловые цветы.
- Всё хорошо, сестрёнка, - Она смотрела, не сводя глаз с Морисы. – Всем известно, что я не так уж умна, но я оказывается ещё и слепа.
- О чём ты?
- Не стоит больше притворяться, Мориса! – сплетённые цветы отлетели в сторону. – Как я могла раньше не замечать? Эти взгляды на цыгана, вздохи, попытки быть ближе… Скажи, ты и ходила то со мной, только чтоб быть с ним?
- Жюз… - Мориса не могла поверить своим ушам и глазам, её сестра смотрела на неё с ненавистью, как на предательницу, как на чужую, как на соперницу. Её сердце упало тяжёлым камнем и разбилось на маленькие кусочки. – Я не…
- Как ты могла? Я тебе доверилась, я думала ты любишь меня, а ты предала меня, сестрёнка…
По щекам Морисы бежали обжигающие горькие слёзы, отчаяние сдавило грудь, и больше всего на свете ей хотелось сейчас исчезнуть, не слышать этого, не видеть, не знать. Она поднялась и, давя тихие горестные всхлипы, бросилась домой.
- Правильно, уходи… - Только и сказала Жозефина, сама готовая в любую секунду разреветься.
Сердце болезненно сжималось и только громкий настойчивый стук в ворота, вернул её из пелены слёз.
- Полиция! Позови хозяина! – Громкий приказной тон, разрывал тишину летнего дня.
Полиция? Здесь?
Жозефина бросилась из сада к главным воротам, дурное предчувствие разрывало сердце. Ворота были распахнуты и во дворе уже стояли четверо в синей форме, двое из них кого-то держали, болезненно скрутив ему руки.
- Этот преступник был задержан возле вашего имения, - сообщил один вышедшему отцу. – Как вы думаете, что он мог здесь делать?
Отец присмотрелся к арестованному, и тот как раз поднял голову…
- Таркеш… - Жозефина ахнула в голос.
- Боже мой…
Жюз вздрогнула и обернулась, рядом стояла Морисабель, глаза её ещё блестели недавними слезами, но взгляд обеспокоенный, недоумевающий обращён на того, чьё лицо сейчас было искажено болью и непониманием.
- Да, я знаю его, - подтвердил отец. – Это цыган из табора, я видел его здесь всего раз, и не могу объяснить, что он здесь делал.
- А наш свидетель – мадам Клороста утверждает, что не раз видела его неподалёку отсюда, так, мадам?
- Именно, комиссар, - та самая мадам вышла немного вперёд и девочки обомлели, это была Гальба.
- Я не думаю, что этот человек может быть преступником. – Отец даже не пытался скрыть своего недоверия.
- Предупреждаем вас, этот человек обвиняется в грабеже и попытке убийства, совершённой сегодня ночью, мадам Клороста так же может подтвердить, что видела, как вчера он разговаривал с пострадавшим и выведывал у него всё про имущество и про то, кто будет в доме. Так что возможно следующим мог стать и ваш дом!
- В таком случае, комиссар, я не понимаю, почему вы привели преступника сюда? Если у вас есть неопровержимые доказательства - ведите его в тюрьму, а я вам больше ничем помочь не могу, и прошу, покиньте мой дом, у меня беременная жена и две юные дочери.
Полицейский скривился, но приказав увести заключенного, развернулся и ушёл за ними, только Гальба задержалась ещё, рассказывая подробности отцу. До девочек долетали только обрывки фраз:
- Бедный Таль… Всё выведал… Я видела… По голове… Как бедняга ещё выжил…
Сёстры взялись за руки, тонкие пальчики крепко и сильно сжались:
- Прости меня…
- И ты…
- Надо что-то делать.
Последнюю фразу произнесли вместе, и глаза их полны были решимости.

- Одно ясно – он не мог этого сделать! Нападение было ночью, а все ночи он проводил у озера, мы сами это видели!
Жозефина и Морисабель устроили совещание в комнате Мори.
- Да, и проклятая Гальба ненавидит всех цыган, она оговорила Таркеша!
Тут в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошли. Это была сама Гальба. Она даже не пыталась скрыть довольного сияния маленьких злых глазок.
- Добрый вечер, девочки.
- Что тебе здесь надо?! – Бросилась в бой вспыльчивая Жюз. – Оклеветала Таркеша, и пришла злобствовать?
Хоть сестра и перешла все мыслимые приличия, Мориса не стала её останавливать.
- Ваш цыган – дьявольское отродье! – Гальба тоже не стала долго сохранять маску вежливости. – Он вор и убийца, за что и поплатится своей жалкой жизнью!
- Ты всё лжёшь!
- Я не сказала ни слова лжи. Тогда я слышала разговор цыгана с Талем. Бедняга так переживал за своё имущество, и сам чуть жизнь не отдал в тот же день. Кстати, знайте, что кроме денег из дома, со двора пропала та самая чёрная коза, а три чёрных курицы нашли там же без голов! – Она показательно провела пальцем линию по шее, но жест этот у неё вышел каким-то торжественным. – Ваш цыган ещё и колдун!
- Пошла вон отсюда! – не выдержала Мориса, а Жюз уже готова была кинуться на старуху с кулаками.
- Вот ведь вы как, а я, не смотря ни на что, пришла вам передать слова от проклятого цыгана…
Девочки застыли в немом удивлении.
- Когда его везли он умолял меня передать вам, что бы вы ни за что не ходили на озеро этой ночью. Не знаю, что он этим хотел сказать, но я передала. И, кстати, скажите мне спасибо, что я не рассказала полиции и вашему отцу о ваших шашнях с цыганом.
Закончила, как плюнула, развернулась и вышла.
- Не ходить на озеро…
- Почему он это сказал?
- Мы и не собирались туда идти.
- Может это было послание, то есть его надо понимать наоборот?
- Точно, Мори! Он каждую ночь бывал на этом озере, а вдруг там остались какие-то доказательства?
- Возможно… Какие-нибудь следы, вчерашний ночной костёр, вещь, которую он там оставил!
Надежда звенящим возбуждением повисла в воздухе.
- Но если мы кому-нибудь скажем нам никто не поверит, никто не пойдёт проверять.
- Поэтому он и попросил нас через Гальбу пойти туда! Точно, там что-то есть, то что докажет его невиновность!
- Мы пойдём туда, сегодня же!
Сестры обнялись, их раздор не имел сейчас никакого значения, они были одним целым и дорогой им человек нуждался в помощи. Оставалось только дождаться ночи.

VII
Сегодня было как никогда страшно. Они знали эту дорогу наизусть, каждая тропинка возле озера была уже знакома, каждое дерево, каждый куст, но необъяснимое ощущение неизвестности не покидало сердце ни на секунду. Руки предательски подрагивали, застёгивая пуговицы, открывая окно, закрывая калитку.
Ночь была густой и необычно тихой, силуэты деревьев стояли чёрными беззвучными гигантами как на жуткой картине. Сегодня роща не принимала их в свои гостеприимные кроны. Она стояла беспроглядной стеной тьмы, словно занавес отсекающий мир театральной мистерии от реальности.
Девочки взялись за руки, крепко сжав ладони друг друга, и шагнули за эту черту. Густой жаркий ветер ударил в лицо, словно где-то бушевал пожар, но лес был тёмен и молчалив, а вместо запаха дыма воздух полнился сыростью и сладковатым металлическим запахом.
- Боже мой, что это? – Прошептала Жюз, сдерживая накатывающую дурноту.
- Я не знаю…
- Мори, давай вернёмся домой, придём сюда как встанет солнце…
- Тише, ты слышишь?
Жозефина замолчала и прислушалась. Откуда-то из глубины леса раздавались звуки мольбы. Слов было не разобрать, но отчётливо звучали всхлипы, прерываемые сбивчивой речью.
Дрожь прошла по телу, но, переглянувшись, сёстры бросились бежать на звук. Уже у самого озера, остановившись перевести дыхание, стали оглядываться по сторонам. Звуки мольбы теперь были громче, но так же остались непонятными, словно что-то смазывало звуки не давая разобрать слова.
- Это там! – Жюз потянула сестру за рукав на лево.
- Нет, там! – Мориса дёрнулась в обратную сторону.
Обе застыли прислушиваясь, и волосы на затылке приподнялись от ужаса, этот звук шёл со всех сторон, то справа, то с лева, то сверху налетал, как ночная птица, пока не завопил причитания над самым ухом.
Девочки вскрикнули, выйдя из страшного оцепенения, кинулись бежать вперед, не разбирая дороги. Ветки ломались, беспокойно шуршали листьями, били по лицу, выдирали волосы. Бежали, пока под ногами не оказался песок узкого пляжа. Зловещий невнятный речитатив замолк. Секунда тишины и совершенно отчётливо послышался плачь. Самый обычный, почти детский, испуганный.
Девочки осторожно пошли на этот звук, и вышли на то самый берег, где пел свои песни Таркеш. Тёмная линия берега, мерцающая тьма воды, по щиколотку в которой стояла девчушка, её белая ночная рубашка светлым пятном плыла среди темноты.
Плачь шёл не от неё, он был повсюду над озером, как туман непреодолимого горя и отчаяния.
Фигурка в воде качнулась и сделала шаг в глубь озера, покачнулась, постояла и ещё шаг.
- Нет! Стой! – Мориса отчаянно бросилась к девчонке.
Жозефина же, словно вросла ногами в землю, зачарованная страшными движениями худенького тельца в воде.
Вот уже и Мориса в воде, держа юбку подбирается к девочке, им обоим всего по колено…
Тянет руку. Хватает бледное плечо. Обе фигурки мгновенно исчезают под водой. В секунду, как стояли, только круги разошлись по чёрной глади.
- Мориса!
Жозефину наконец отпустили оковы ужаса и она сама бросилась в дьявольскую жижу озера. Здесь они стояли, воды не выше колена. Боже мой, где она? Жюз упала в воде на четвереньки, не помня себя, обшаривая руками дно.
Камни, песок, тина, водоросли, всё проходило сквозь пальцы, царапало кожу, забивалось под ногти, сестры нигде не было. Не отдавая себе отчёт, она яростно разрывала гальку. Вдруг, под руку попался клочок материи. На удивление легко из песка поддалось что-то большое, из поднятой грязи показалась рука, плечо, голова…
- Мориса!
Жюз вытащила тело своей сестры на берег, её уже колотила неукротимая нервная дрожь, слёзы должны были течь градом, но из горла раздавались только глухие всхлипы.
Морисабель не дышала. Лицо её было в песке, в мокрых волосах ленты скользких водорослей, страшно раскрытые на бледном лице чёрные глаза.
- Очнись, очнись, Мори! – Как заклинание повторяла Жюз пытаясь сделать искусственное дыхание сестре.
- Это не поможет, Жозефина. – Раздался со стороны рощи громкий скрипучий голос. – Она жива, если это можно так назвать.
Жюз подняла голову, и привыкшие к темноте глаза рассмотрели невысокую скрюченную фигуру старухи. Гальба.
- Что ты с ней сделала, проклятая старуха?
- Я? – удивлённо хихикнул голосок. –Озеро сделало с ней то же, что с моей дочерью - забрало её душу.
- А ты… Ты знала! Ты всё подстроила, ведьма!
- Да, и если б знала раньше, дочь моя давно вернулась бы ко мне! Если б не вы, две непослушные девчонки, влюблённые в смазливого цыгана, я никогда бы не пришла на это озеро ночью и не узнала бы о проклятии. Всю ночь я следила тогда за вами из кустов, продрогла, но была вознаграждена – когда цыган не дождавшись рассвета, ушёл вас провожать, я почувствовала свою дочку, позвала и она шептала мне до самого восхода, что любит и скучает.
- Ты сумасшедшая ведьма!
- Нет, не ведьма… – Старуха что-то подняла с земли.
Только сейчас Жозефина заметила огромный чан с жидкостью, который Гальба еле держала в руках.
- Но я была у одной колдуньи, она всё мне рассказала, как надо озеро напоить чёрной кровью, что бы разбудить в духе жажду, усыплённую песнями, избавиться от цыгана и привести жертву взамен.
- Проклятая мерзкая карга! – Жозефина поднялась и, сжав кулаки, направилась к ней. – Я скормлю этому чёртову озеру тебя!
Гальба зашлась каркающим смехом:
- У озера вкус только на молоденьких девушек, милая, но если хочешь, я тебе подскажу ещё один способ, как вернуть сестру…
Жюз остановилась в шаге от старухи, в глазах мелькнула шалая надежда.
- Всё что угодно, говори!
- Ты можешь на крови чёрного козла смешанного с озёрной водой, - она взглядом показала на полный котёл, Жюзефину затошнило. – Дать Святое Обещание.
- Я дам! Что это за обещание?
Старуха рассмеялась:
- Ты что сказок не читаешь? Поклясться ты должна, что отдашь озеру самое ценное из того что у тебя пока нет…
- А ты? Почему ты так не сделала?
- Я делала, но нечего мне озеру предложить – я старуха, а вот ты – можешь!
Растянув гадкую улыбку, карга дёрнула руку Жюз к отвратительной смеси в котле:
- Клянешься?
Жюз сглотнула и опустила руку, коснувшись тошнотворно густой и холодной жидкости.
- Я… Клянусь, что отдаю Озеру в обмен на жизнь моей сестры, самое дорогое что у меня пока не…
Оглушительный удар по лицу, остановил страшную речь. Чья-то огромная ладонь накрыла рот девушки, не давая произнести и звука.
- Убирайся, старая дрянь! Это озеро больше не сожрёт ни одной души!
Жюз была ошарашена. Её рот крепко держал Таркеш, обсыпая старуху отменной бранью, он гнал её отсюда, замахиваясь на ту свободной рукой. Наконец старуха взвизгнула и попятилась в кусты, таща с собой свою страшную ношу.
Цыган крепко держал, ставшую вырываться Жюз, до тех пор, пока старуха не ушла достаточно далеко.
- Она ушла, Жюз. – Уверенно произнёс цыган, и девушка у него в руках покорно затихла.
Оставив притихшую Жозефину, он склонился над телом Морисабель, бледная в тине, водорослях и песке она лежала, и грудь её не подымалась. Его пальцы коснулись пульса, ощутив едва заметные редкие удары, он вздрогнул, и плечи его безвольно опустились.
- Я… - Дрожа, протянула Жюз. – Ненавижу тебя… Ненавижу тебя, чёртов цыган!
По перемазанному илом и кровью лицу заструились горячие слёзы, и она бросилась на спину цыгана с кулаками, словно пытаясь силой выбить всё отчаяние, накопившееся в душе. Таркеш терпел не долго, развернулся и отвесил бьющейся в истерике бестии пару оплеух. Жюз затихла, опустилась на землю, давя тихие непроизвольные всхлипы.
- Она жива. – Цыган сел рядом, его взгляд был пуст, как и душа. – её не вернуть, Жюз… Я не мог рассказать…
Он замол, сглатывая сдавивший горло комок.
- Я могла бы поклясться, я бы сама за неё пошла…
- Глупая, она тебя не заберёт… Навряд ли она вообще кого-нибудь заберёт. – Цыган нежно коснулся лица бездыханной девушки, убирая полоску водорослей с её щеки. – А на счёт клятвы… Я не могу тебе этого позволить.
- Почему?
- Понимаешь, что означают эти слова?
Жюз отрицательно мотнула головой.
- Твоёго первенца… Младенца, который когда-нибудь у тебя появится. Ты собиралась пообещать его Озеру? Мори бы этого не хотела.
- Ддда…
Он обнял трясущуюся Жозефину.
- Это всё кошмар, я хочу проснуться…
- Ещё немного Жюз, иди домой, позови на помощь, расскажи им что-нибудь …
- А ты?
- Мне пора обратно… в камеру. – Отчаяние на пустом лице. – Я не смог прийти раньше… Не смог…

Если эта ночь была кошмаром, то остальное было просто страшным сном. Всё кружилось в ужасном вальсе под реквием неизвестного композитора человеческого горя.
Жюз всё время молчала, на все вопросы отвечая что-то вроде: «Она тонула». Врачи, разводя руками, поставили диагноз - шок.
Мориса осталась куклой с бьющимся сердцем.
У матери из-за волнении случились преждевременные роды. Но мальчик родился живой, что позволило семье хоть как-то отвлечься от несчастья.
Из деревни доходили страшные слухи: девушка вышедшая из пятнадцатилетней комы, оказалась помешанной и зверски убила свою мать, переломив той шею, за что была забита прибежавшими соседями.
Цыган был освобождён, когда пришедший в себя Таль дал показания.
Жозефина ждала его в таборе, и когда он прибыл, никто не бросился к нему с расспросами, почтительно давая ей возможность поговорить первой. Усталый, опустошенный, и всё равно проклятый своей красотой, он взглянул на сложенный вдвое тетрадный листочек, который протягивала Жюз.
- Это последняя запись в её дневнике, - голос дрогнул, но переждав, она продолжила. – Я не поверила своим глазам… Это о тебе…
Отдала листок и спрятала дрожащие руки.
Цыган развернул и прочёл последнее четверостишие, рядом с большой кляксой напоминающей чёрную слезу:

Я словно в озере смотрю со дна
В тебя, как капли смотрят в звёзды
В твой блеск ночной я влюблена,
Хочу дышать, но слишком поздно...

Закрыл глаза и отрывисто вздохнул. Жюз тоже ничего не сказала, просто сжала его ладонь. Таркеш поднял свои чёрные глаза:
- Спасибо, сегодня ночью я тоже ей о многом расскажу…

Летняя ночь пришла сразу за светлым вечером, но ещё до закатного марева сидела на берегу озера одинокая фигура с гитарой, и только с последними лучами заката ударили пальцы по натянутым струнам.
Зазвучала песня, как всегда на незнакомом страстном языке, разрывающая сердце красотой и грустью. Звучали незнакомые слова как призыв, как мольба, как стон… И что-то в ночном тумане над озером отозвалось, мурашками пробежал по коже ласковый ветер, прошёлся тоненькими пальчиками по густым чёрным волосам, вздохнул на ухо, и капельки воды упали цыгану на грудь – не дождь – слёзы.
Слова закончились, а струны ещё пели, когда цыган заговорил:
- У нас осталось всего две ночи… Что я за них успею тебе сказать? Я мог бы просто петь, но не смогу, и объяснить всё то что… - голос прервался сдавленным молчанием. Теперь мы вечность будем вместе, не так как нам мечталось, всё не так…
Кусая губы, цыган яростно ударил по струнам, и речь его зазвучала отчаянней:
- Даже в первые свои ночи, семилетним мальчишкой я не был так неосторожен… О, знала бы ты что глаза мои закрывали ладони любви… Знала бы ты это раньше…
Под гитарный звон текли мужские слёзы по смуглому лицу, и только тёплый озёрный ветер ловил их своими бесплотными губами, превращая в росу на лепестках диких цветущих роз.

VIII
Сколько же лет уже прошло с тех пор как мадам де Поуль, Жозефина Сетар в девичестве, последний раз ходила по мощёным тропинкам своего старого фамильного имения?
Не так уж и много…
Всего семь лет назад, в то самое злосчастное лето. Память о былом уже успела растаять на картинах новой жизни, и события тех давних дней остались лишь призрачным миражём, едва слышным эхом застарелой боли.
Сестра уже давно скончалась, так и не придя в себя,11 июня 1897, внезапно, тихо, во сне.
Вспоминая что-то из своего детства, Жозефина шла вдоль рощи, которая раньше казалась лесом, теперь здесь кто-то выложил камнем красивую узкую тропку, ведущую к озеру, и это почему то удивляло…
Смутное волнение тревожило душу, но рядом вприпрыжку бегал маленький Жорж, палочкой разгоняя в траве шустрых ящериц, бубня под нос складную детскую песенку.
Вот и озеро, Жозефина поёжилась и обняла себя за плечи.
Это место выглядело райски, но навевало непонятный ужас, из глубин памяти воскрешая страшные картины.
- Мама, мама! – Настойчивый крик маленького Жоржа рассеял страшные видения.
Она обернулась. Малыш стоял у самой кромки воды и заворожено смотрел на сверкающую гладь.
- Мама, смотри, мама! Там тётя с дядей, они улыбаются и машут мне ручками!
Сердце Жозефины упало, трясущейся рукой, она прикрыла рот, из которого норовил вырваться сдавленный крик. Острой болью вернулась память о том лете…
Нет! Она кинулась к Жоржу, который тоже приветственно махал в воду своей маленькой ручонкой, но вдруг остановилась.
Сейчас же день, и солнце ещё очень высоко над горизонтом…Дорожка… никто не вкладывает дорожки к проклятым местам… Тетя и…дядя?
В горле пересохло. Таркеш?
Она подбежала к кромке воды, обняв своего белокурого сына, так словно не видела его вечность и всмотрелась в ребристую гладь воды, но там только блики и волны.
- Мама, ты их не видишь?
- Нет, сынок, - она подняла руку и послала в воду воздушный поцелуй. – Но я тоже по ним очень скучаю…
Внезапный ветер налетев, сорвал с плеч Жозефины лёгкую шаль, запутав в ветвях роскошной ивы, на стволе которой была вырезана какая-то надпись, сердце забилось сильней, и слёзы навернулись на глаза, когда Жюз прочла:

Таркеш
11 июня 1897г
"Хуже смерти только неволя, хуже неволи только жизнь без тебя*