Расправь свои крылья

#Evidence#

Пустая крыша. Мелкий моросящий дождь. И тебя нет рядом. Ветер уносит дым моей тлеющей сигареты. Пальцы замёрзли. Блин, потом будет колоть, словно иголками, а я этого так не люблю. Почему так страшно? И почему мне сейчас совсем не холодно? Почему?..
Внизу чужой город. Вереницы машин. Редкие прохожие в этот поздний час. Яркие фары больно слепят глаза. Слёзы. Или просто дождь?..
Тонкие паутинки улиц, как паутинки вен на руках. Твоих? Моих? А есть разница? Билл, она есть? Мы же так похожи с тобой. Во всём. Но не в этом. Не в нашей любви. К сожалению…
Сетка улиц сквозь этот город. И я целый день бродил по ним, не замечая никого. Не помня, не зная названий. Смотря лишь на брусчатку тёмных, грязных, узких, душащих переулков. Смотря лишь на посеревший камень стен. Смотря лишь на пыль, забивающую мои лёгкие. Чувствуя странный привкус во рту. Привкус гари, выхлопных газов, сбивающий дыхание привкус сдавленных рыданий. Горький привкус слёз, солоноватый и липкий, катящийся и налипающий на горло, обвязывающий его, словно моток колючей проволоки, царапающий и рвущий его привкус крови из разбитой губы, из разбитых дёсен. А я просто бродил, не зная, куда иду, не понимая, что делать теперь. Бродил и чувствовал его. Этот привкус. Глотал, слизывал кровь, медленно стекающую по моему подбородку, по шее и запачкавшую мою футболку. Такой странный вампир – в кепке, собранные на затылке в некое странное подобие хвоста чуть слева дреды, в мешковатых штанах, кроссовках с развязанными грязными шнурками. И струйка крови из левого уголка губ, из порванной в этом месте от вырванного ударом кольца губы. Странно, ведь именно ты, а не я, всегда мечтал быть вампиром. И даже в детстве так часто подражал им. Подражаешь и сейчас, всё ещё мечтаешь им стать. Только уже по-другому. Сам не понимая, что давно уже стал им. Стал этим вампиром, убивающим и пьющим жизнь из другого…
И я пил её. Пил эту кровь. Я пил каждую каплю, попадавшую мне в рот. Слизывал эту кровь и проглатывал её так же, как проглатывал свои слёзы. Глотал. Потому что знал, что вместе со мной и ты её сейчас глотаешь. И знал, что сейчас тебе так же паршиво, тебе так же больно, как и мне. Но ты ничего не сможешь уже сделать. Не сможешь забрать эту боль себе. Не сможешь успокоить, не сможешь утешить так, как раньше. Потому что я не приду к тебе. Больше никогда. И я не прощу тебя. Не прощу никогда. Потому что ты не захотел понять. Впервые в жизни. Не захотел…
Я не спал всю ночь. Да и раньше-то я не особо высыпался. В последнее время. Как, впрочем, и ты. Только вот ты боялся выглядеть не так, а потому с каждым разом замазывался тональником, пытаясь скрыть следы твоих бессонных ночей. Нам снилось одно и то же. Всегда. Только мои сны стали тебя пугать. Ты стал бояться. Меня. И себя. Я не спал, потому что знал, что ты боишься. Боишься меня, боишься этого. Всё уже стало слишком не так. Не так, как раньше…
Помнишь, как раньше ты просыпался среди ночи? Как, повернувшись к стене, шептал еле слышно: «Том, я люблю тебя»? А я из-за стенки тебе отвечал: «И я тебя, Билл»? И ты успокаивался и снова засыпал. Мы засыпали…
Помнишь, как однажды ты проснулся оттого, что мне приснилось, будто я падаю в пропасть? Как падаю и мне не за что удержаться? Я падаю и разбиваюсь насмерть? И больше нет меня? Больше нет нас? И как ты в страхе, с перекошенным от ужаса лицом вбежал в мою спальню и бросился к моей кровати? Как ты остановился в полушаге от её края и посмотрел на меня? А я смотрел на тебя, и нам ничего не нужно было говорить в этот момент? И нам никто больше не был нужен. Как, впрочем, и всегда. И ты, не спрашивая моего на то разрешения, откинул одеяло и лёг рядом со мной. Лёг и обнял меня так, будто мы не виделись с тобой несколько веков, хотя прошло всего-то несколько часов. Ты обнял меня, дрожа от страха. Посмотрел мне в глаза. Так испуганно и несмело.
- Я думал, что потерял тебя, Том, - еле слышно прошептал ты. Точнее, не прошептал, а еле выдохнул это мне в лицо. И я так же ответил:
- Знаю, Билл. Не бойся, я здесь. И мы никогда друг друга не потеряем.
И сразу твои глаза стали влажными, но счастливыми. Ты уткнулся мне в плечо, еле коснулся его своими теплыми мягкими губами и уснул. А я до самого утра лежал, обнимая тебя, гладя по волосам, по плечам, по спине, еле касаясь моими огрубевшими подушечками пальцев твоей бархатистой кожи. И когда ты проснулся, ты посмотрел мне в глаза и снова прошептал своё «Я люблю тебя, Том», а я тебе ответил: «Знаю. И тоже тебя люблю».
Так почему, Билл? Почему же теперь всё так? Почему для нас всё так сильно изменилось? Я не спал всю ночь. Думал, что мне тебе сказать. И как тебе это сказать. Хотя ты уже давно догадывался. Хотя ты уже практически знал. Но я всё сидел у распахнутого окна, смотрел на эти ночные берлинские улицы, курил сигарету за сигаретой и думал. Думал, как именно я зайду в твою гримёрку, как подойду к тебе, как тихо, почти незаметно коснусь своей ладонью твоей, медленно проведу кончиками пальцев по твоему запястью, расстёгивая твой браслет, как сниму его и брошу на пол, как в этой тишине раздастся звенящий звук удара металла о кафель, как ты опустишь глаза в пол, а потом несмело поднимешь их на меня. Как ещё больше сдвину козырёк своей кепки направо, а ты будешь, как зачарованный, смотреть, ловить каждое моё движение, дышать вместе со мной и ждать того же, чего и я так долго ждал. И как я медленно, несмело приближу своё лицо к такому же несколько удивлённому и печальному твоему, как вместе мы закроем глаза, и как наконец-то наши губы соприкоснутся. Как мои руки обовьют, будто виноградные лозы, твои тонкие хрупкие плечи, а твои – мои. Как затем я опущу их на твою талию, а ты свои – на мою. И как мы, будто такие странные отражения себя в другом, медленно проникнем руками под футболку другого, и со спины, еле касаясь и не отрывая своих губ, перейдём на грудь, шею, щёки другого. А потом опять шея, грудь, живот, спина… И вот уже мои пальцы возятся с замком твоих джинсов, а твои – с моим, и дальше… Только вот ты не захотел.
Я пришёл, как и думал, к тебе после концерта. Всё было именно так, как я того и хотел, как представлял себе всю ночь. Но когда я стал наклоняться к твоим губам, чтобы наконец-то их поцеловать, ты оттолкнул меня. Оттолкнул и ударил. Сильно. По-настоящему. Больно. Тоненькая струйка крови по моему подбородку. Еле заметные капельки слёз, как хрусталь – по моим щекам. И мой сдавленный стон, мой еле слышный шёпот: «Почему, Билл? Я же люблю тебя! Почему, Билл…» Я убежал. А ты не бросился за мной. Вернее, бросился, вот только было уже слишком поздно. Я убежал. А потом весь вечер бродил по улицам этого проклятого Берлина, разлучившего нас. Мимо зданий. Мимо людей. И я плакал, Билл. Я рыдал. Мои плечи тряслись от моих рыданий. Я плакал, Билл. И я до сих пор плачу… Я не могу без тебя, Билл! И я кричу в это ночной город, в это серое дождливое небо, кричу, что есть мочи, кричу, срывая голос, кричу так, чтобы весь мир слышал: «Я люблю тебя, Билл! Я не могу без тебя!»
Но я не могу и с тобой. Теперь не могу. Я не смогу жить как раньше. Потому что не будет уже этого «как раньше». Я не смогу без тебя. Но я не смогу и с тобой. Потому что я не хочу делать тебе больно так же, как ты сделал мне…
Я стою на крае этой крыши. Внизу чужой город. Вереницы машин. Редкие прохожие в этот поздний час. Яркие фары больно слепят глаза. Слёзы. Или просто дождь?.. Помнишь, как когда-то в детстве мы пришли в костёл? Помнишь ту красоту витражей, икон, статуй, что так поразила нас тогда? А помнишь, что больше всего так впечатлило нас тогда? Ангел. Расправивший свои крылья, сжимавший свой меч серафим, устремившийся в небо. И рядом с ним ещё один, такой же. Готовившийся взлететь. Я хочу стать этим ангелом для нас обоих, Билл. Я не могу больше, Билл. Не могу так. Пусть лучше я, но не ты и не мы оба. Пусть лучше я…
Я сделал шаг с этой крыши. Перехватило дыхание. Пустота. Снова то ощущение, как в том старом сне. В пропасть… Меня развернуло спиной к асфальту, и последнее, что я увидел – слёзы на твоём лице. Там, где мгновение назад стоял я… Пусть лучше я, Билл. Так будет лучше для нас обоих…
«Я за тобой следом, Том. Я следом…»

Море

#Evidence#

посвящается dunken engel

Мол. Старый. Полуразрушенный. Серый. Хрупкий, как и ты. Потёртый волнами. Весь в трещинах. Как мои худые руки – в тонких венах. Мокрый. Как моё лицо – от слёз. Скользкий. Забытый. Кое-где водоросли. Местами – раковины. Весь в выбоинах. Как моя душа. В них вода, порыжевшая, старая, зацветшая вода, как боль в моём сердце. Волны. Такие величественные, мягкие – как твои волосы. Бьются об этот мол. Как совсем недавно зеркала – о мои руки. Брызги. Мелкие, невесомые, невозможно-солёные вокруг меня. Я вдыхаю их и глотаю. Вместе со слезами.
Старый бетонный мол, на сотни метров уходящий в это прекрасное свободное море. Впереди – размытый горизонт. Лёгкие чуть серые облака. Тусклое солнце, будто лицо в тумане. Словно за вуалью – за этой мягкой, полупрозрачной дымкой. Где-то там. Где-то высоко. Где-то далеко. Так далеко, что и невозможно себе представить. Невозможно вообразить. Но – есть. Пусть и мне никогда туда не добраться. Где-то там, в этом бескрайнем небе. А ещё я верю, что где-то там – и ты. Такой же, как раньше. Такой же весёлый. Такой же хрупкий. Такой же невесомый, как прежде. Такой же светлый. Всё такой же прекрасный. И такой же одинокий, как и я. Я верю, что где-то среди этих бессчётных звёзд есть и твоя. И ты, ставший маленькой звёздочкой, светишь мне каждую ночь. Пусть еле заметно. Пусть так же слегка холодно, что и раньше, но светишь. Мне…
Ты когда-нибудь слышал море, Билл? Слышал этот шум? Такой раскатистый, вязкий, плотный? Но и тонкий, еле заметный. Рождающийся где-то далеко и уходящий туда же? Наверное, слышал. Но слышал ли ты его так, как сейчас слышу я? Этот едва заметный шёпот? Твой… Это едва заметное дыхание? Твоё… Это шуршание волн, как простыней по кровати? Этот медленный бег волн, словно наших рук по телам друг друга? Этот холодок твоего выдоха мне в лицо? Этот солёный запах бисеринок пота? Хрустальных слёз?
Я долго бродил по этому заброшенному пляжу, прежде чем набрёл на этот мол. Снял кроссовки и бродил босиком по этому влажному серому песку. Еле ступая. Медленно. Шатаясь. Не то от ветра, не то от рыданий. С трудом делая каждый новый шаг. Ноги увязают в песке, утопают по щиколотку. Там, внизу – холод. И влага. Наверху песок теплый, а внизу – обжигающе холодный. Леденящий. Холод…
Щепки, засохшие, гниющие водоросли. Мусор. Колотые ракушки. Камни. Поднимаю один и бросаю. Со всей силы. В это море. В это небо. В этот мир, что оставил меня без тебя. А камень просто падает в воду. Без брызг. Почти беззвучно. Лишь шумит море. Этот постоянный звук пузырьков газировки в стакане. Сводит с ума. Не прекращается ни на мгновение. Постоянное шипение. Постоянная боль…
Захожу в воду. Мокрый песок под ногами скользит. Оступаюсь, но удерживаюсь, чтобы не упасть. Иду дальше. С каждым шагом всё труднее. С каждым шагом – холоднее. Вода по колено. Останавливаюсь. Поворачиваюсь лицом к берегу. Смотрю на этот мусор на берегу: на поломанные, полусгнившие доски. На обломки весёл. На кучи сухих водорослей. На пластиковые бутылки. На брошенную здесь много лет назад потрепанную временем рыбацкую лодку с обломанным левым бортом. На осколки битого бутылочного стекла. На пару жестяных банок, связанных почему-то жёлтой верёвкой. На сереющее небо. На облака цвета загрунтованного холста. На набегающие волны. Хочу уйти оттуда, Билл. Уйти как можно дальше. К тебе. На небо. Закрываю глаза. Делаю ещё несколько шагов назад. Вода по пояс. Ещё пара шагов. Вода по грудь. Трудно дышать. Зато легко плакать. Зато легко кричать. Кричу, срывая голос. Хочу, чтобы ты услышал. Услышал, где бы и как далеко бы ты ни был. Поднимаю руки над головой и падаю на спину. Как на кровать – в эту холодную воду. Одежда мгновенно намокает. Даже не пытаюсь шевелиться. Просто качаюсь на волнах. Тянет на дно. Но почему-то не тону. Открываю глаза. Серое небо. Снова кричу. Так громко, как могу. Стараюсь перекричать это змеиное шипение моря. Хотя бы на мгновение его перекричать. Что-то солёное попадает в рот. В нос. Вода? Слёзы? Щиплет глаза. Сводит руки. Давит на грудь. И лишь серое небо перед глазами. Становится ближе. Всё ближе и ближе. Я уже тону в нём. Я лечу, Билл? Я лечу? Куда, Билл? К тебе? К нам? Какой горький привкус во рту. Как холодно. И тебя нет рядом. Чтобы успокоить. Чтобы согреть…
Открываю глаза. Песок. Захлёбываюсь кашлем. Изо рта течёт вода вперемешку со слюной. Облизываю губы. Солёные. Горькие. Сухие. Не такие, как твои. Не такие, как раньше. Одежда уже сухая. На голове нет кепки. Наверно, утонула. Шапочка порвана. Встаю на колени. Снимаю. Что есть силы, выбрасываю в море. Моментально тонет. Боже, Билл, как бы я хотел сейчас так же…
Ощупываю левый внутренний карман куртки. Нет, не потерял. На месте. Самое дорогое. У сердца. Поднимаюсь на ноги. Как долго я так пролежал? Час? Два? Часы запотели. Стоять трудно. Оглядываюсь. Всё словно в тумане. Вижу вдалеке какую-то серую полоску, уходящую далеко в море. Вереница брызг. Волны ломаются. Приглядываюсь. Мол. Шатаясь, иду туда. Жаль, что не к тебе. Ноги не слушаются. В ушах гул. И шум. Шипение. Море…
Ржавая, сломанная лестница сбоку. Мокрая. Уже отставшая от бетона. Куски облупившейся, вздувшейся краски. Хватаюсь онемевшими руками. Пальцы скользят. Босые ноги царапаются в кровь об искривлённые, рваные металлические ступени. Но всё же кое-как забираюсь на мол. Холодный бетон. Вода. Старая. Рыжая. Цветущая. Водоросли, мох на бетоне. Скользко. И почему-то грустно. Аккуратно ступая, постоянно скользя по этой морской гнили, иду. В море…
Губы пересохли. Облизываю. Соль. Другая. От воды. Не от крови. Не от крови, до которой ты кусал мои губы. Не от слёз, которых уже не осталось. Ветер. Треплет полы куртки. Сбивает, путает волосы. Шатает. Воет. Страшно. Но не оттого, что могу упасть и умереть. А оттого, что могу выронить из рук. Выронить и не выполнить твоего последнего желания. Ведь ради него я здесь. Иду. Волны бьются о мол, окатывая меня снопом белых солёных брызг. Я вдыхаю их и глотаю. Иду. Вперёд. Сжимаю в руках. Теплый, согретый моим теплом. Моей любовью к тебе. В моих руках. И навсегда – в моём сердце…
Подхожу к краю мола. Впереди – бескрайнее и бесконечное море. Впереди – яркий, золотистый горизонт. Заходящее солнце. И такое чистое небо. Свежий морской воздух. Россыпь брызг. Мягкие, пушистые волны. Успокаивающий шёпот моря. Убаюкивающая прохлада. Тёмная, как твои волосы, вода. Прозрачная, чистая. И я – смотрю в неё. Словно в твои глаза. Которых так не хватает теперь. Слушаю дыхание моря. Словно твоё ровное, тихое, еле заметное дыхание во сне. Сажусь и свешиваю свои ноги в эту чистую тёмную воду. Чувствую, как она ласкает их. Так же, как раньше это делали твои руки. Встаю и дышу полной грудью. Смотрю на уже появляющийся слева еле заметный полумесяц луны. И на краешек заходящего справа солнца.
Посмотри, Билл, видишь? Это золото заката? Эту чистую голубизну неба? Эту сахарную вату облаков над головой? А вон, смотри, видишь белый парус на горизонте? Видишь? Это всё для тебя, Билл! Это всё для тебя одного! Я люблю тебя, Билли! И всегда любил. И буду любить. Всегда…
В последний раз прижимаю к сердцу металлический цилиндр. Медленно кончиками пальцев отвинчиваю крышку. Перекладываю его в правую руку. Вытягиваю её в сторону моря. И наклоняю. Ветер тут же подхватывает твой прах, унося его в бесконечность. Ты этого хотел, Билл. Это небо, этот ласковый ветер, это вечно живое море – твоё. Навсегда. Ты этого хотел, Билл. Теперь ты свободен…
Я стою на краешке этого старого бетонного мола, на сотни метров уходящего в море. Впереди – только что погасший закат. Сумерки. Прохлада. Я стою, разведя в стороны свои руки, и улыбаюсь. Ветер треплет мою одежду. Я смотрю вверх, в это темнеющее с каждой секундой небо, и вижу мелкие бисеринки звёзд. Я верю, что среди них есть и твоя. И с неё сейчас ты смотришь на меня. И улыбаешься…