Однажды в детстве мною было пережито опустошительное разочарование, я нарисовала на ночь некое создание и ожидала, верила и очень надеялась, что ночью оно оживет и с утра встретит меня приветствием, сошедшее с листа бумаги, но утром рисунок всё также лежал и никто не встретил, кроме знакомого изображения с плоскости листа. Это разочаровало, ведь меня беспокоило, что нарисованные от руки рисунки не могут оживать, хотя вкладываешь в них часть себя. Рисунок был порван на клочки, а кукольно-игрушечный театр молчаливо наблюдал за этим убийством рисунка с полки секретера.

За душу задело, что рисунки не способны рождаться в обтекаемую форму жизни и ведут лишь жизнь в одной плоскости, развешенные на стенах или пылящиеся на какой-нить полке, на странице в тетрадке, на клочке салфетки, но образ остается на плоскости и не обретает форму. А мне тогда по-детски наивно хотелось, чтобы образ соскользнул танцуя со страницы и обрел форму и разгуливал по ночам, подлетая в танце к окнам и заглядывая в них, чтобы посмотреть кто как спит и не оставил ли также кто-нибудь рисунка на столе. Я надеялась, что нарисованный образ обязательно обретет ту удивительную парящую свободу, которой обладают гордые птицы и меланхоличные листья клёна, слетающие по осени с веток. Творчество – это такой тонкий мир, что иногда одна маленькая деталь, одно незначительное для посторонних глаз событие выбивает из колеи и способно разрушить мир, а с другой стороны вдохновением также служит подчас бесполезная мелочь.

Сейчас воспринимаю всё несколько иначе, рисунки как и другие творения продолжают свою невидимую нить жизнь среди нас, переживая нас на десятки и сотни лет и лишь иронично тускнея со временем. Образ даже лежащий на одной плоскости ведёт свою особенную жизнь.