Повторять описанное естественно – нельзя!

В школьные годы все каникулы проводила у бабушки. Бабушка была мною очень любима, она кормила меня пирогами с яблоками, жареной картошечкой, заботилась и оберегала как могла, называла меня златушкой. Но было своё «но». В моменты острой тоски по бросившему её деду – её тянуло к бутылке.  Тянуло отчаянно, настолько, что складывалось ощущение, что перед тобой совершенно другой человек. Любимый близкий человек словно надевал зловещую искривленную маску и признать, что это и есть родная бабушка сознание просто отказывалось. Конечно же сейчас я смотрю на всё иначе, а тогда черно-белое восприятие ребенка было во мне сильнее. Понимала одно, пить – плохо и дурно, особенно так отчаянно, что даже внешность становилась неузнаваемой.

И я боролась, выливала водку и брагу в помойное ведро, а потом убегала по всему дому от бабушки. Бабушка неистовствовала, матюгалась и хотела мне влепить. Особенно вспоминаю наши поединки у стола, бабушка держится за один край стола, а я стою на противоположном – стол скрепит от нашей силы и грозит сломаться под нажимом рук, мне страшно, потому что понимаю, что силы неравны и думаю, как уберечься и мы ведём острые диалоги. Потом я естественно убегала играть в переулок с компанией ребят и дивчин до позднего вечера, а бабушка рано или поздно ложилась спать и через пару суток возвращалась вновь в родного близкого человека. Однако, когда бабушка пила не одна – всё действо затягивалось и вызывало во мне предвкушение затянутого «праздника жизни».

В один из летних дней к нам приехал родственник дядя Леша, который и склонил бабулю вновь на позыв к бутылке. Понимая, что с двумя пошатывающимися буйными созданиями будет справиться нелегко, я решила добавить в спиртное – снотворное димедрол. Конечно же, моё детское сознание тогда не знало, что смесь спиртного и снотворного даёт абсолютно противоположный результат. Мне просто хотелось, чтобы они вырубились в сон, а потом вновь проснулись настоящими трезвыми родными людьми.

Измельчила димедрол и смешала его с водкой. Повезло, что бабушка была уже не в состоянии пить, а вот дядя Леша решил, что оставлять недопитой бутылку – нельзя и выпил.

Далее начался такой спектакль, от которого даже моя бабуля протрезвела. Дядя Леша пошел спать на чердак, но сон его всё не вырубало. Он ходил пошатываясь из угла в угол комнаты, произносил странные речи и матюги, почти на космическом языке. Обоссался в комнате. На чердаке хранилось немало хлама, в комнате, в которой ночевал дядя Лёша было две кровати, на одной он спал, а на другой лежал большой такой мешок с разнородными кусочками тряпок. И вот дядя Лёша сел на кровать и стал разговаривать с мешком тряпок на противоположной кровати. Мешок тряпок он принял за свою жену, с которой развелся.

-         Ах ты сцука! На кой хрен пырроллми…. Пауза.

Весь монолог происходил именно в таком ключе, вся душевная боль и беспомощность выразились в этом разговоре с мешком тряпок.

Мы с бабушкой всё наблюдали из-за двери, а дядя Лёша нас даже не видел – он был в другом измерении, в некоей прострации-просрации. После он вырубился в мертвецкий сон.

Это был настоящий катарсис. Наутро бабушка его разбудила, отматерив по полной программе приветствием «Лёшка! Ёб твою мать!». Бабушка после этой истории долго не брала в рот спиртного, опасалась что её посетит госпожа белая горячка.