Она была мертва.

Сейчас она лежала среди обломков своей машины где‑то на девяностом шоссе.

Меряя комнату шагами, куря растущую сигарету, он знал, что она лежит там, окровавленная…

…Затем умирающая, после той аварии на скорости 90 миль в час.

…Затем живая?

Затем невредимая вместе со своим автомобилем и опять живая? А теперь возвращающаяся домой с чудовищной скоростью, чтобы отхлопнуть дверь перед их последним объяснением? Чтобы кричать на него и выслушивать крики в ответ?

Он рыдал без слов. Он мысленно ломал себе руки.

Это не могло остановиться здесь! Нет, не сейчас!

Все его горе и его любовь и ненависть к себе привели его сюда, так близко к тому мгновению…

Это не должно кончиться сейчас!

Затем он двинулся в гостиную, где ноги его вышагивали, губы извергали проклятья, а сам он — ждал.

Дверь открылась.

Она всматривалась в него, и слезы смешались с размазанной тушью на ее щеках.

«! черту к иди и Ну», — ответил он. «! ухожу Я», — сказала она. Она шагнула в прихожую, закрыв дверь. И торопливо повесила пальто в шкаф.

«. считаешь так ты Если», — сказал он, пожав плечами.

«! себя кроме, ком о ни думаешь не Ты», — крикнула она.

«! ребенок как, себя ведешь Ты», — сказал он.

«! прощения попросить бы хотя мог Ты»

Глаза ее сверкнули, как изумруды, сквозь пронзающий разряд, и она опять была живой и прекрасной. Мысленно он ликовал.

Изменение пришло.

— Ты мог хотя бы попросить прощения!

— Я прошу прощения. Я виноват, — сказал он, сжав ее руку так, что она не смогла бы ее вырвать, даже если бы и хотела. — Виноват. А как сильно, ты никогда не узнаешь.

— Иди ко мне, — и она подошла.