Это цитата сообщения Ahriman Оригинальное сообщение

Опубликовано с разрешения автора. Рассказ "Северные горы"

Жанр: скорее всего фэнтези, хотя бы потому, что дело происходит в другом мире. Но никаких магов и драконов здесь нет. Есть только люди. Сюжет укладывается в схему, изложенную еще братьями Стругацкими в "Трудно быть богом" - о том, как принц полюбил прекрасную варварку (хотя и герой не принц, и кто из них варвар - это еще вопрос). Так что это просто лав-стори.
Это то, что не давало мне покоя и мешало писать "Очень эпический рассказ". Надеюсь освободиться и вернуться, так сказать, в прежнее русло.
Текст здоровенный, пришлось поделить на две части, но это деление чисто техническое. Читать надо подряд.
В вордовском оригинале все куски идут одним шрифтом, но цитаты из трудов Оревалата выделены отступами. Здесь я этого делать не умею, поэтому цитаты жирно, основная линия - светлым шрифтом.

Очень хочу узнать, понравилось или нет. Пожалуйста, критикуйте!

Северные горы

Рассказывают, что первый человек упал на землю со звезд. Он сильно расшибся и мог умереть, потому что ничего не умел. Он не знал, какие травы съедобны, а какие ядовиты, каких зверей можно ловить, а каких нельзя, он не знал даже, как сплести из веток навес от непогоды. Но когда он совсем ослабел, к нему вышла горная кошка – аарт – и сказала: «Глупое создание, почему ты лежишь и умираешь от голода, ведь возле твоей правой руки растет теригута?» «Она жесткая и колючая», - сказал первый человек. «Разве ты не знаешь, глупое создание, - сказала кошка, - что у теригуты сладкий толстый корень?» «Я не знал», - сказал первый человек. И он выкопал ослабевшей рукой корень теригуты и съел его. Но от черного сока теригуты его волосы почернели, а кожа стала темной. Огорчился первый человек – ведь раньше он был белый, как мягкие изнеженные артолийцы из южных городов, и ему казалось, что быть темным некрасиво. Теперь первый человек был сыт, но он чувствовал сильную жажду, потому что корень теригуты очень сладкий. Горная кошка смотрела на первого человека и смеялась над ним: «Глупое создание, почему ты сидишь тут и умираешь от жажды, когда за тем большим камнем журчит ледяной горный ручей?» И первый человек встал – теперь у него были силы, хоть и немного, - и пошел к тому большому камню, и нашел ледяной горный ручей, и напился. Но от светлой воды горного ручья его глаза стали прозрачны, как вода. Первый человек увидел свое отражение в ручье и огорчился: ведь прежде у него были темные глаза, как у изнеженных глупых артолийцев из южных городов, и ему казалось, что светлые глаза – это некрасиво. Горная кошка подошла к нему и сказала: «Глупое создание, чем ты недоволен?» «Раньше я был красивый, - ответил первый человек, - а теперь от здешней еды и здешнего питья стал уродлив, как тролль». «Глупое создание, - сказала кошка. – Я не знаю, кто такой тролль, но раньше ты был бледный, как личинка жука-броненосца, а теперь темный, как моя шкурка. Теперь ты мне нравишься». И горная кошка перекувырнулась через голову и сбросила шкурку, и превратилась в красивую маленькую женщину с темной кожей и светлыми глазами. Из своей шкуры она сделала одежду себе и первому человеку. И научила его, какие травы можно есть, а какие нельзя, каких зверей можно ловить, а каких нельзя, и как сделать из веток навес от непогоды. И первый человек женился на Горной Кошке, и дети их детей заселили Северные горы. Это был наш народ, который бледные изнеженные артолийцы в своих южных городах называют турепанами.
Оревалат Аартелинур,
«Сказания Северных гор»

Турепане служили в Артолии шоферами, швейцарами, официантами и бандитами. Больше всего их было среди шоферов и бандитов. Но криминальный слой турепан скрывался в подозрительных местах и выползал лишь в темное время суток, а летучие такси они водили повсеместно среди бела дня. Говорят, в своих горных ущельях турепане – самый красивый народ. Глаза у них светлые, волосы черные, а кожа темно-коричневая. К этому еще полагаются варварски яркие национальные одежды, расшитые бисером и перьями, и многочисленные амулеты повсюду – на руках, на шее, в ушах, в волосах и даже в носу. А Говард как-то клялся Карине, что видел голого турепанина в бане – так у него будто бы даже в срамном месте звякал бубенец, отгонял злых духов.
Впрочем, этому Карина не верила: как бы черномазый турепанин оказался в артолийской бане? Да и вообще, по слухам, они никогда не моются.
В любом случае, городские турепане Карине решительно не нравились. Необычный цвет кожи, вечные шнурки с побрякушками, особенно нелепые в сочетании со скучным цивильным костюмом или – еще хуже – с мундиром швейцара. Неправильная речь, все эти гортанные звуки, проскакивающие в артолийской фразе, в коей их быть не должно ни при каких обстоятельствах. Но больше всего Карину пугали светлые – почти белые на фоне темных лиц – глаза турепанских варваров.
Они были повсюду, и в то же время – вызывающе другие. Своих детей и жен они в города не отправляли, и ни один артолиец не мог встретить на улице варвара моложе пятнадцати лет. Все они говорили с чудовищным акцентом, все были малограмотны или вовсе не умели читать, ни один из них никогда не поднялся выше обслуги. Только транспорт водить и насобачивались, да разве много нужно для этого ума! Всем было известно, что турепане тупы, гораздо глупее артолийцев. Разговаривая с горцем в ресторане или в кабине такси, горожане невольно переходили на короткие примитивные фразы – не поймет еще, принесет не то блюдо или завезет невесть куда. А смотрят при этом нагло и с каким-то превосходством, будто знают об артолийцах, высшей расе, что-то постыдное.
Никому в голову не могло прийти взять турепанина в домашние слуги, разве что в садовники или опять же в шоферы. Кто их поймет, этих дикарей, прикинувшихся ручными! Прирежут еще мимоходом. Свят-свят.
Карина не была настолько богата, чтобы задумываться о найме прислуги. Собственно, она – младшая секретарша в конторе по торговле недвижимостью – сама была почти прислугой. Жалованья едва хватало на небольшую квартирку (правда, на площади Зеленых фей, в приличном районе), на дорогу до работы (пешком далеко, приходилось летать на наемных флаерах) да на пропитание. Ценой неимоверного самопожертвования Карина смогла позволить себе стереовизор и аквариум с полосатым тритоном. Сейчас она копила на новое пальто, поэтому не ужинала. И для фигуры, кстати, полезно.
Рабочий день кончился, клерки потянулись к стоянке летучих такси. Важно вышел господин Штельф из отдела производственных помещений и двинулся к собственному флаеру. Стайка девушек из отдела рекламы, все на тоненьких каблучках, все в коротеньких юбочках, пробежала, стрекоча, к большой шестиместной машине. Карина села в первое попавшееся такси и полезла в сумочку за кошельком. Кошелька не было. «Где же он?» – заметалась Карина, судорожно вспоминая, не оставила ли деньги в ящике стола. Водитель, разумеется, турепанин, молча ждал, глядя своими страшными светлыми глазами, и под его взглядом у Карины задрожали руки.
- Простите, - пролепетала она. – Я лучше выйду. У меня нет денег.
- Далэко е’хать? – спросил белоглазый, уставившись прямо ей в лицо.
- Я выйду, выпустите меня… - бормотала Карина, шаря по дверце и не находя ручки. Турепанин стремительным движением наклонился и перехватил ее руку.
- Нэ сп’эши. Ск’ажи, далэко е’хать?
- На площадь Зеленых фей, - запинаясь, ответила Карина.
- Ну и по’эдем, - сказал белоглазый. – Я с’эгодня добр’й, дов’эзу за т’ак.
Всю недолгую дорогу Карина пугала себя страшными историями о нападениях на доверчивых пассажирок. Ей представлялось, как турепанин завозит ее в глухой переулок и перерезает ей горло: ведь у нее нет денег, но с нее можно снять и продать одежду. А колечко, мамино колечко на пальце! Оно серебряное, стоит не меньше сорока динариев, а то и все пятьдесят. Говорят, убивают и за меньшее… И того хуже: ходят рассказы про сексуальные извращения варваров. А она молодая и хорошенькая. Боги, вдруг этот страшный горец захочет… Карина зажмурилась.
- Выл’эзай, пр’эхали, - услышала она гортанный голос. – И нэ др’жи т’ак, дэвочка. Я л’удей нэ ‘эм.
Машина зависла на площади Зеленых фей. До дома было рукой подать.
Карине стало мучительно стыдно: и оттого, что она так боялась, а он это понял; и оттого, что все опасности позади, и накатило подлое чувство облегчения.
- Простите, - сказала она, поддавшись внезапному порыву. – Простите меня. Я глупая артолийка, полная предрассудков.
- У кого их нет, - ответил турепанин без малейшего акцента. – У нас тоже полно предрассудков о глупых диких артолийцах… Ну, спокойной ночи вам, девушка.
Карина замерла, вглядываясь в лицо водителя. Такой же, как все они. Глаза белые, волосы черные, кожа коричневая, на шее связка амулетов.
- Еще раз спасибо, - торопливо пробормотала она. – До свидания. – И, подхватив сумочку, побежала к крыльцу.
Турепанин дождался, пока за ней не захлопнется дверь, и поднял машину в воздух.

Рассказывают, что однажды Огненноликий, глядя, как всегда, с неба на землю, заметил вдруг юную девушку из селения Ареми-ыргаз. Она собирала плоды кетуйя на западном склоне Двуглавой, как раз когда туда упал солнечный луч, взгляд Огненноликого. Девушка уже наполнила корзинку, но кетуйя в тот год была усыпана плодами, жаль было не собрать еще немного, и горянка задрала подол своего длинного полосатого платья, чтобы класть кетуйю туда. Огненноликий увидел ее стройные ноги выше колен, сердце его затрепетало, и он решил опуститься на землю и познакомиться с девушкой поближе.
Конечно, Огненноликий совсем не хотел пугать девушку и принял образ красивого мужчины, но от его золотых глаз исходило такое яркое сияние, что горянка все-таки немного испугалась. Она поскорее одернула подол, и кетуйя посыпалась на землю, влажно шмякаясь об камни.
- Здравствуй, красавица, - сказал Огненноликий. – Позволь мне помочь тебе и донести твою корзину до поселка.
- Спасибо, добрый человек, - ответила девушка, - но я и сама отлично управлюсь.
- Позволь хотя бы проводить тебя до деревни, - сказал Огненноликий.
- Не стоит, - сказала девушка. Но Огненноликий настаивал:
- Что плохого, если я просто пойду рядом?
- Изволь – ведь тропа принадлежит всем, - ответила девушка.
И они пошли рядом по узкой горной тропе, но корзинку девушка несла сама.
Подошли к деревне, и Огненноликий попросил позволения проводить ее до крыльца. Девушка нахмурилась, но согласилась. Дошли до крыльца, и Огненноликий попросил позволения войти в дом. Девушка не возразила и на это. Вошли в дом, и Огненноликий захотел обнять девушку и уже протянул руки. Но тут перед ним встали пять братьев девушки и спросили грозно:
- Чего тебе надо от нашей сестры, незнакомец?
- Я полюбил ее, едва увидел, - сказал Огненноликий, - и хочу на ней жениться.
- А кто ты таков, чтобы жениться на нашей сестре?
- Я простой путник, - ответил Огненноликий.
- Расскажи-ка нам, какого ты рода-племени, - потребовал старший брат.
- Мать моя ночь, отец мой день, сестра – Луна, а племянники – ясные звездочки, - сказал Огненноликий.
Тут догадались братья, кто он такой, но не испугались нисколько.
- А есть ли у тебя овцы, чтобы кормить нашу сестру мясом и вязать нашей сестре теплые шали? – спросил второй брат.
- И есть ли у тебя земля, чтобы растить теригуту и кангимату? - спросил третий брат.
- И есть ли у тебя теплый дом, чтобы наша сестра не мерзла зимой? – спросил четвертый.
- И будешь ли ты всегда беречь и любить нашу сестру? – спросил пятый.
Рассердился Огненноликий.
- Я богаче всех людей на свете! – сказал он. – Вся земля принадлежит мне! И все овцы, и все дома! Стоит мне пальцем шевельнуть – и все Северные горы выгорят дотла! Не смейте со мной спорить! Я хочу жениться на вашей сестре и женюсь.
- Хорошо, - сказал тогда старший брат. – Ты велик и силен. Мы отдадим тебе в жены нашу сестру, но при одном маленьком условии.
- Какое еще условие? – закричал Огненноликий, и глаза его загорелись еще ярче, так что весь дом осветился небывалым светом.
Но братья не испугались и теперь.
- Мы хотим выдать сестру замуж как следует, соблюдая все наши обычаи. Выполнишь это условие – забирай девушку.
- Ладно, - сказал Огненноликий, - клянусь, что выполню ваш дурацкий обычай.
- Вот и славно, - сказал старший брат. – По нашим обычаям, девушка выходит замуж только тогда, когда сама этого хочет. Дорогая сестра, люб ли тебе этот человек?
- Нет, - ответила девушка.
- Но почему?! – закричал Огненноликий громче прежнего.
- Ты пристал ко мне и шел за мной, хотя я ясно дала тебе понять, что мне не нужна твоя помощь. Ты вошел в дом и не поклонился хозяевам. Ты тянул свои руки куда не следует. И когда мои братья вступились за меня, начал грозить засухой и пожарами. Ты великий бог, Огненноликий, но человек ты невоспитанный, вспыльчивый и жестокий. Я не пойду за тебя замуж.
- Ах так! – рассердился Огненноликий и собрался уж принять свой обычный, нечеловеческий облик.
- Ты поклялся, - сказала девушка. – Уходи.
И Огненноликий, не желая стать ко всем своим недостаткам еще и клятвопреступником, униженный, выбежал из дома, подпрыгнул повыше и только высоко-высоко в небе превратился в огненный шар. И то листья на деревьях опалило жаром, и они свернулись.
Но все же он великий бог, и если немного вспыльчив (что естественно для такого горячего божества), то и отходчив. Немного подумав - до вечера, он наутро прислал братьям девушки гонца, солнечного зайчика.
- Великий передает, что больше не сердится на вас, - сказал зайчик. – Поразмыслив, он решил, что девушка, не побоявшаяся отказать самому Огненноликому, достойна самой лучшей доли. Теперь всему вашему селению будет благодать.
И действительно, много лет после того в Ареми-ыргаз была лучшая летняя погода – в меру теплая, в меру дождливая, - и самые мягкие зимы. Пока та девушка не состарилась и не умерла, окруженная многочисленными внуками и правнуками.
Оревалат Аартелинур
«Сказания Северных гор»

Прошла, наверное, декада или две, и Карина вновь встретила того самого водителя. Хоть он и был совершенно такой же, как все турепане, но его потрепанный флаер веселенькой расцветки – зеленый в красный горох – она не забыла, и, увидев яркую машину на стоянке возле конторы, села в нее.
- Здравствуйте, - сказала Карина. – Вы меня, наверное, не помните, а я вас запомнила – это вы один раз довезли меня бесплатно.
- Почему же – отлично помню, - белозубо улыбнулся водитель, и Карина поняла, что он совсем не старый – вряд ли старше ее больше чем на десять лет. – Вы так боялись меня, я очень веселился. Теперь не боитесь?
- Нет, - засмеялась Карина. – Теперь я вижу, что вы совсем не страшный.
- Ну что, домой? – спросил турепанин. – На площадь Зеленых фей, правильно?
- Точно, - подтвердила девушка. – Надо же, вы даже адрес не забыли!
- Вы произвели на меня неизгладимое впечатление, - сказал водитель. – Не часто слышишь от артолийцев извинения, и за что! за предрассудки, впитанные с младенчества! Ладно, едем.
Возле дома Карина улыбнулась на прощание новому знакомому и сказала:
- Рада была снова встретить вас.
- Если хотите, я буду иногда залетать за вами, если не будет других пассажиров, - предложил турепанин.
- Здорово, - обрадовалась Карина. – Если сможете, давайте – будем болтать по дороге.
Весь следующий месяц – до Осеннего праздника – иногда раз в декаду, а иногда и три-четыре, зеленый с красным флаер оказывался то на площади Зеленых фей утром, в восемь, чтобы везти ее на работу, то вечером, в шесть, на стоянке возле конторы, и тогда Карина возвращалась на нем домой. Турепанин оказался веселым парнем, и хотя говорили они на самые общие темы – вроде погоды, - ездить с ним было куда приятнее, чем с любым другим его соплеменником.
Накануне же Осеннего праздника все изменилось раз и навсегда.
В тот день в обеденный перерыв за ней зашел Говард из отдела элитной недвижимости, почти жених – во всяком случае, давний поклонник. Он ухаживал за Кариной добрых полгода, и вся контора за спиной девушки делала ставки: когда же она допустит Говарда к телу. Время от времени Марен, лучшая подруга Карины, принималась объяснять ей, какой хороший парень этот Говард и насколько приятнее спать вдвоем, чем одной. «Кроме того, у него ведь гораздо выше зарплата, он ведет дела с солидными клиентами, - говорила Марен. – Ты-то простая секретарша на мизерном жалованье. Этот мужчина подкормил бы да приодел тебя, глупышка, а всего-то нужно – дать ему, наконец, то, чего он так хочет». (Марен желала подруге добра, но, кроме того, поставила целых сто динариев против пятнадцати динариев Тинуры из отдела по связям с общественностью, что Карина отдастся Говарду до Осеннего праздника. Время поджимало, и Тинура, не приведи Создатель, могла выиграть.)
Глупая Карина никак не могла понять, что нужно ее поклоннику.
- Дура ты, дура, - причитала Марен. – Парень водит тебя по ресторанам, дарит тебе букеты, подает тебе твое дурацкое драное пальто, целует тебе пальцы – и ты не знаешь, чего он хочет? Вот же не дали боги мозгов, честное слово! Да спроси, в конце-то концов, у него самого, чего ему надо!
- Я спрашивала, - ответила Карина.
- И что?
- Он сказал: «Тебя».
- А ты?
- А я сказала: «Ну вот же я, Говард!»
- И что он?
- И ничего, он вздохнул и предложил мне кофе.
- О боги, боги! Ты что же, спрашивала его в кафе, среди толпы народа?
- Да, а что?
Марен плюнула и мысленно простилась со своими денежками. Потом пожалела: все-таки целых сто кругленьких! И дала Говарду совет:
- Карина еще невинна и не понимает намеков. Ей все нужно объяснять прямо. Прижми ее где-нибудь в темном углу да похватай за сиську. Иначе проваландаешься еще лет десять, пока она догадается завернуть подол.
- Спасибо, понял, - воодушевился Говард.
И вот теперь он вел Карину обедать в ближайшую кафешку и прикидывал, как бы заманить ее в темный угол. Трудно найти сколько-нибудь интимную обстановку в обеденный перерыв. Придется отложить дело до вечера… О! Идея!
- Пойдем вечером в кино? – спросил он у девушки между заливным из уманов и стаканом касанского белого.
- Ладно, пойдем, - сразу согласилась Карина. Настолько легко и без всякой задней мысли, что Говарда досада взяла. Тратишь на нее большие деньги (обед, кино, потом такси еще!), и никакого толку! Надоело. Сегодня он всего добьется. Всего, чего хочет. Даже если эта дуреха будет упираться.

Мы больше не ездим по дорогам.
Мы научились летать, как птицы,
И летаем, куда вздумается, оторвавшись от земли;
Но мы не стали ближе к небу,
А дороги трескаются и зарастают травой.
Оревалат Аартелинур
«Дорога»
из сборника «Отрывки из жизни»

Они вышли из конторы на стоянку летучих такси. Говард окинул машины надменным взглядом, выбирая, какая поприличней, и упустил Карину из виду. А она уже подскакивает к облезлому зеленому в дурацкий красный горох флаеру (Говард в жизни бы на таком никуда не поехал!), засовывает голову в кабину и щебечет о чем-то со здоровенным черномазым турепанином. Потом машет рукой: поехали, мол!
Говард нехотя забрался в жалкую потрепанную машину.
- Не могла найти флаер поприличней! – проворчал он.
- Да брось, Говард, нормальная машина, раскрашена весело. И знаешь: за рулем мой знакомый! Он иногда меня подвозит, правда ведь?
- В’эрно, - отозвался черномазый, не оборачиваясь. – Куд’а в’эзти, м’лодые л’уди?
- Синематрон, - надменно бросил Говард. И зашептал: - Веди себя прилично, Карина! О чем можно разговаривать с этими людьми? Какие знакомые могут быть у приличной артолийской девушки среди, прости Создатель, турепни белоглазой? Ты в уме ли, дорогая?
- Я тебе не дорогая! – резко ответила Карина. – И неприлично себя ведешь ты. Он же все слышит. Ему обидно. А тебе должно быть стыдно!
- Подумаешь, турепанин услышал, что он белоглазый! Можно подумать, это неправда! Карина, давай поговорим о чем-нибудь другом О тебе. Ты такая красивая… - Говард вспомнил совет Марен насчет сиськи и взялся за дело. То есть за сиську. Разумеется, он тут же получил по рукам. – Да что ты из себя строишь? – возмутился Говард. – Я полгода тебя окучиваю, а ты нос воротишь! Небось, динариев пятьсот уже на тебя спустил, а ты даже сиську пощупать не даешь! Ну-ка не ломайся и сиди смирно!
- Отстань! – в отчаянии закричала Карина, отпихивая от себя разошедшегося поклонника. – Я не хочу! Убери лапы, дурак!
Флаер резко зашел на посадку. Дверца распахнулась, здоровенная коричневая рука ухватила Говарда за брючный ремень и выволокла из машины. Не успела Карина опомниться, как такси снова ушло вверх, оставив где-то внизу красного от злости и унижения Говарда.
- Куда вас отвезти? – без всякого выражения в голосе спросил водитель.
- Не знаю, - вздохнула Карина. – В Синематрон я точно не хочу.
- Домой?
- И домой не хочу. Ничего не хочу.
- Ладно, - сказал турепанин. – Покатаю вас немного.
Карина откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Думать о жадных лапах Говарда и его отвратительных речах было противно. Не думать – не получалось. Надо бы отвлечься, но как?
- Почему вы это сделали? – спросила она, не открывая глаз.
- Вы не хотели его, - ответил турепанин.
- Это причина? – грустно улыбнулась Карина.
- Для меня – причина, - сказал шофер. – У нас девушек не неволят. Извините, если что не так.
- Да что вы! Вы спасли меня! – и, не успев осознать, что нарушает все правила и обычаи, она спросила: - Как ваше имя?
- У нас не принято называть вслух имя никому, кроме ближайших родных, да и то в крайних случаях, - сказал турепанин. – Если хотите, зовите меня Артан.
- Но это не ваше имя? – заинтересовалась Карина.
- Нет, это прозвище – имя-для-людей.
- Мне оно нравится, - сказала девушка. – Пускай не настоящее, все равно красивое: Артан. Вам подходит. А я Карина.
- И это настоящее имя? - турепанин улыбался. Карина засмеялась.
- Самое забавное, что нет!
- Да ну? Ведь у артолийцев вроде бы нет нашего варварского обычая прятать имя от злых духов?
- Конечно, нет, - ответила Карина. – Зато у артолийцев есть обычай делать гадости бывшему тестю, если рассоришься. Когда мама ушла от нас с папой, дедушка настаивал, чтобы мы жили с ним, хотя не любил папу. Папа долго ругался, что не будет жить по указке старого хрыча, пусть он сколько угодно божится, что не оставит любимую внучку. И сменил имена себе и мне, чтобы дедушка нас не нашел. С тех пор я Карина Четохон. А была Даяна Липмор.
- Значит, ваш отец спрятал вас от злого духа дедушки. Так же, как я прячусь от Серого старца за именем-для-людей.
- Выходит, так, - засмеялась Карина. – И вы уж, пожалуйста, никому не рассказывайте, что в детстве меня звали Даяной. Вдруг злой дух меня найдет?
- Разве он был такой уж злой? Вы говорили, что дедушка вас любил.
- Пока был жив – да, - отозвалась Карина. - Но теперь он умер. Кто его знает, после смерти мог и осерчать…
Турепанин улыбнулся и ничего не ответил, зато повел машину на снижение. За окнами кабины замелькали ветви, впереди блеснула ослепительно яркая зеркальная поверхность – и флаер лег на пузо в высокую траву на лесной поляне у озера.


Большинство артолийцев не подозревает, что ни один стежок на турепанской одежде, ни одна нить на турепанском одеяле не ложатся просто так, для красоты. Полосатые платья наших женщин шириной полос и порядком чередования цветов сообщают самую разнообразную информацию о хозяйке. Опытный глаз сразу видит, замужняя это женщина, девица или вдова, из какого рода ее почтенные родители, в какой род она вышла замуж, есть ли у нее дети, и если есть, то сколько дочерей и сыновей. Не менее содержательны и вышивки на мужских рубашках. Серьги в ушах указывают на имя-для-людей, на духа-покровителя, имя которого непременно связано с настоящим именем человека.
Амулеты – это, разумеется, в первую очередь обереги. Для крепости здоровья, для силы духа, у женщин – для плодовитости, у мужчин – для мужской состоятельности; есть фигурки, охраняющие от стрел, от диких животных, помогающие не заблудиться в лесу, не утонуть, даже не споткнуться в темноте. Набор амулетов выражает индивидуальные склонности и профессию человека. Охотник непременно наденет обереги от зубов волка, от когтей аарта, от медвежьей хватки, наденет бусы, способствующие верному чутью, помогающие не терять след и стрелять без промаха. Крестьянин обязательно носит символы плодородия и кладет их по определенным дням на свое поле – дает поносить земле полезный амулет. Но вряд ли вы встретите крестьянина с оберегом от падения с высоты. Зато его непременно надевает водитель флаера. Если турепанин отправляется в дальнюю дорогу, он обязательно присоединит к своим амулетам фигурки Хозяина Дорог и Хозяина Леса, даже если ему предстоит ехать на поезде, который никак не может заблудиться в лесу – а все же не стоит ссориться с Хозяином Леса, любителем запутывать тропы.
Нет никаких сомнений, что в прежние времена и артолийцам не были чужды подобные обычаи, но южане куда меньше зависят от непостоянства природы и все перезабыли. Иной раз видишь на красивой девушке пеструю кофточку с разноцветным узором и читаешь по рисунку, что это рубашка мужчины-старейшины, деда десяти внуков, вышедшего замуж из рода Мнаракан в род Мнаракан же (чудовищное нарушение табу, браки внутри одного рода запрещены), причем четырежды, но оставшегося девственницей. Мы не можем удержаться от смеха при виде такой несуразицы, за что получаем по полной программе: «Что скалишься, белоглазый?» - ну и так далее. Пожив среди артолийцев, поневоле вырабатываешь каменное выражение лица, чтобы не оскорбить работодателей. Поэтому нас считают надменными скотинами…
Турепанская письменность несет на себе странные черты: алфавитная система с вычурными буквами, сложными в написании. Существует и скоропись, очень далекая от печатных букв. Такое впечатление, что страсть в каждую закорючку вносить как можно больше смысла, свойственная нашему народу, исказила и усложнила внешний вид исходно весьма простого алфавита, по-видимому, того же самого, от которого происходит письменность артолийцев. Скоропись же наша практически неотличима от артолийской. И языки наши родственны, они несомненно происходят из одного корня, хотя и разошлись за века очень далеко. В это трудно поверить: звучание их очень разнится, но для филолога близкое родство турепанского и артолийского очевидно.
Хоть меня и заклеймят как еретика, рискну предположить, что некогда мы были одним народом. Почему мы так отличаемся внешне, почему так разнятся наши обычаи – загадка. Но в языке сохранились следы, например, религии, признававшей одного-единственного бога, хотя сейчас у обоих народов по целому сонму божеств, и пантеон южных городов сильно отличается от пантеона Северных гор. Есть общие слова, очень древние: фольклор обоих народов упоминает одинаковые сказочные существа - драконов, гномов, эльфов, троллей, названия эти, происхождение которых теряется в тумане времен, практически совпадают. Если же предание есть у турепан и отсутствует у артолийцев (или наоборот), чаще всего оно довольно позднее. В наиболее консервативных обрядах – свадьбы, похороны, Зимний праздник, Осенний праздник, Верхушка лета – заметны, хотя и полустертые, общие черты.
Мне жаль, что пока не удалось как следует изучить языки и фольклор народов Тысячи Островов; хотелось бы подтвердить или опровергнуть одну безумную гипотезу о заселении земли людьми. Гипотеза эта не дает мне покоя, но излагать ее здесь было бы неправильно. Когда-нибудь я посвящу ей отдельную работу.
(Далее следует подробное описание турепанских демонов, добрых и злых духов, божеств с изображениями соответствующих амулетов и их защитных свойств. Приведены также образцы женских платьев и мужских рубашек с расшифровкой указанных на них знаков.)
Оревалат Аартелинур
«Языческие верования турепанских горцев»

В траве кто-то свиристел. (Йырзы, - сказал Артан.) Из-под ног прыгала какая-то насекомая мелочь. (Киокки, - сказал Артан.). Вдалеке из воды выпрыгнуло что-то большое, сверкнуло на солнце и бухнулось обратно в озеро. По гладкой поверхности побежали круги. (А это кто? – спросила Карина. – Не знаю, - ответил Артан. – Рыба.)
Турепанин достал из багажника разноцветное, яркое варварское одеяло и расстелил его на траве, нимало не заботясь о скачущих во все стороны киокках. (Мы их не задавим? – спросила Карина. – Не волнуйтесь за них, - ответил Артан, - они уже все разбежались.) Девушка села на одеяло, натянула на колени подол. Подумала немного и сняла туфли. Отставила их в траву.
- Какое красивое одеяло, - сказала она. – У вас любят яркие краски, да?
Артан растянулся рядом с ней на спине и заложил руки за голову, глядя в синее высоченное небо.
- У нас очень длинная и холодная зима, - отозвался он. – Это у вас тут вечное лето. Сейчас в наших горах уже лежит снег. Все кругом белое, иногда немножко черного. Глаза устают от однообразия. Поэтому мастерицы ткут долгими зимними вечерами разноцветные одеяла. Это выткала моя картага икыз.
- Кто? – переспросила Карина.
- Картага икыз. Жена младшего брата моего дедушки с материнской стороны.
- Двоюродная бабушка?
- Ну примерно.
Турепанин закрыл глаза.
Карина покосилась на него. На коричневых щеках лежали густые черные ресницы. Страшных светлых глаз не было видно.
«Если бы не глаза, он был бы красив, хоть и такой темный», - подумала Карина. Высокий лоб, высокие скулы, прямой нос, довольно длинный, но все же не чрезмерно большой. Твердый рот. Красивое темное ухо из-под пряди жестких черных волос. В ухе целых четыре серьги – резные серебряные колечки. Наверное, каждое что-то означает – у них же не бывает просто украшений. А в носу, между прочим, никаких колец нет. И в волосах никаких перьев и бус. Забавно, все утверждают, что турепане увешаны амулетами с ног до головы… Карина попыталась вспомнить, а видела ли она сама хоть в одном турепанском носу серьгу? Получалось, что нет.
- Я вам нравлюсь? – спросил Артан, не открывая глаз. Ох, почувствовал, наверно, как она уставилась! Карина покраснела и ляпнула, не задумываясь:
- Да, когда глаза закрыты, очень нравитесь.
Турепанин засмеялся. Ресницы распахнулись. Светло-серые глаза смотрели прямо ей в лицо. Или даже глубже.
Карина в смущении отвернулась. Ей было отчаянно жарко и неуютно. Хотелось вскочить и убежать. И в то же время хотелось остаться на месте и подождать - вдруг… Что вдруг? Если б она понимала!
- Как вы думаете, вода теплая? – спросила она, чтобы разогнать странное тревожное молчание.
- Полагаю, да, - отозвался Артан. – Хотите поплавать?
- Плавать я не умею, - вздохнула Карина. – Но воду люблю. Пойду-ка поброжу у берега.
Ну вот, она и вскочила. И убежала – с одеяла на мелководье. Подобрала подол, чтобы не замочить.
Дно было песчаное, ласковое. А вода темная, хоть и прозрачная. Ноги казались совсем коричневыми. (Как у турепанки, - подумала Карина и снова залилась краской.). Она оглянулась. Артан сидел на одеяле и смотрел на нее.
И тут на Карину что-то нашло. Наверное, какой-нибудь злой дух пихнул ее в бок. Услышал настоящее имя и подобрался слишком близко. Глядя прямо в лицо Артану, она подняла руки и медленно расстегнула застежку на спине. Потом, не отводя взгляда, ухватила платье за подол и очень-очень медленно потянула его вверх. Сняла через голову, бросила в траву, не глядя, куда оно упало. Опустила руки. Постояла и сделала шаг назад. И еще шаг. Вода поднялась выше колен. И еще назад. Вода коснулась тонкой материи черных трусов. «Не ходи дальше, - сказала она себе, - плавать ты не умеешь», - и шагнула еще. И оступилась. И ушла под воду с головой. Темный ужас накатил, вытеснив все шальные побуждения, двигавшие ею. Она забарахталась, забила по воде руками, выскочила вверх, снова упала, захлебнулась – и вдруг рядом оказались большие сильные руки. Она вцепилась в них, закашлялась, закричала, булькая.
- Тише, тише, все уже позади, - сказал Артан, прижимая ее к груди. – Не бойся, ты не утонула. Тут ведь совсем мелко. Пойдем на берег.
Карина обхватила его руками за шею и заплакала.


Когда девушке исполняется тринадцать лет, взрослые женщины ее семьи уводят девушку в лес на три дня. Ни один мужчина не должен знать, что там происходит - это чисто женский обряд, и если я кое-что все же выведал, так только потому, что наше язычество тоже понемногу разрушается под действием упорной реки времени, размывающей старые дамбы и уносящей замшелые камни древних табу в море прошлого. Так что старшие сестры, живо обсуждавшие между собой таинство посвящения, не обращали внимания на то, что я кручусь неподалеку, навострив уши. Позже, в университете, я уже знал, о чем спрашивать, и навел кое-какие справки у студенток, и они не слишком краснели, рассказывая мне об обряде. Ничего особенно страшного или неприличного в нем вовсе нет: женщины все вместе постятся, разводят костер, подбрасывают в него некоторые травы, отчего у них начинаются галлюцинации, поют обрядовые песни (вот тексты их, насколько я понял, довольно-таки откровенны, поскольку их узнать мне не удалось), омывают виновницу торжества в трех росах, в трех ручьях и в козьем молоке, заплетают ей косы по-новому, нарекают ее новым тайным именем, надевают новое платье со взрослым рисунком, впервые дают попробовать хмельного меда и, подвыпив, всласть сплетничают о мужчинах, делясь жизненным опытом. Девчонки возвращаются из леса донельзя гордые собой, наделенные новым женским знанием об устройстве мира, и начинают, получив благословение старших, напропалую кокетничать с парнями. Даже есть поговорка: «стреляет глазами, как тринадцатилетняя». Занятно, что обряд инициации для юношей, вероятно, еще лет сто назад существовавший, отмер, а женский вполне жив. Так что у наших женщин у всех поголовно – по два тайных, настоящих имени, а у мужчин – только по одному. Наверное, и поэтому тоже они так задирают перед нами нос...
Оревалат Аартелинур
«Языческие верования турепанских горцев»


Он вынес ее на траву, посадил на одеяло, завернул в него. Потом отошел.
- Отвернись, - сказал он и начал раздеваться, потому что был мокрым с ног до головы: он кинулся доставать ее из озера в чем был, даже в ботинках.
Карина не отвернулась. Она смотрела во все глаза.
Артан сбросил мокрый пиджак на траву. Снял белую рубашку, выжал, встряхнул, расстелил рядом с пиджаком. На коричневой голой груди качалась гроздь разноцветных бусин, резных фигурок, даже пучок какой-то сушеной травы. Карина куталась в одеяло и смотрела на амулеты. И на темную гладкую кожу под ними. Артан стянул брюки. Отжал. Встряхнул. Положил возле булькающих ботинок. У него были длинные стройные ноги. Левая – темная и гладкая. Правая – темная и гладкая только до колена, выше, по всей наружной поверхности бедра, шли поперечные светлые полосы старых шрамов. Выше шрамов были мокрые вдрызг трусы.
- Я просил тебя отвернуться, - сказал Артан и взялся за последнюю деталь туалета.
- Нет, - сказала Карина хрипло, поднимая глаза к его лицу. Он поймал ее взгляд и не отпускал – казалось, прошли годы. Потом стянул мокрые трусы. Отжал. Встряхнул. Положил возле брюк. Подошел к Карине – голый, стройный, темно-коричневый. Откинул одеяло, сел рядом с ней, обнял за плечи одной рукой, а второй запахнул одеяло.
- Сними мокрое, - сказал он ей в ухо.
- Сними сам, - ответила она. И закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало от ощущения больших ласковых ладоней, скользящих по коже. На секунду мелькнуло воспоминание о потных руках Говарда на ее груди – тысячу лет назад. Рука Артана замерла, приподняла одну грудь – левую – пальцы погладили, снова замерли – и рука медленно заскользила вниз. Ниже, ниже… Карина закусила губу и перестала дышать.
- Приподнимись, - прошептал Артан, - я сниму. – И она приподнялась, и мокрые трусы заскользили вниз по ногам, одновременно с теплой большой ладонью - и отлетели в сторону из-под одеяла, а ладонь очень, очень медленно двинулась по ногам вверх, выше, выше… и замерла, и зашевелилась, лаская. Тогда Карина повернулась, отодвинула связку амулетов и коснулась губами гладкой темной кожи.
- Что мы делаем? – пробормотал Артан, опрокидывая ее на спину.
- Просто мы сошли с ума, - сказала Карина и обняла его за шею. – Я рада, что это ты.
Он не понял, что она имела в виду. Не сразу. А когда понял, прижал ее к себе и ответил:
- Никому тебя не отдам.

Когда они встали с одеяла, уже совсем стемнело. Карина ощупью нашла измятое платье, отсыревшее от вечерней росы, и мокрые трусы. Лифчик потерялся. Артан, чертыхаясь, натянул мокрые брюки и рубашку, пиджак и ботинки закинул на заднее сиденье. Во флаере было теплее, чем снаружи, но все равно противно в сырой одежде.
- Ко мне или к тебе? – спросил он, поднимая флаер. Никаких сомнений не было, что теперь они будут вместе.
- Ко мне, - не задумываясь, ответила Карина. – У меня есть утюг, я высушу твой пиджак.
- А ботинки? – вздохнул Артан. – Дома у меня есть другие…
- Ой! – вспомнила Карина – А туфли-то мои! Я их забыла на берегу.
- Тогда к тебе, - подытожил Артан. – Не идти же тебе завтра на работу босиком.


Мы живем под крышами и не видим неба,
Мы узнаем сплетни из газет и стерео,
Мы не знаем имен соседей, их бед и радостей,
Мы забыли, как пахнет небо,
Мы забыли, как поют звезды,
Мы забыли ветер в лицо и дождь на волосах –
Но когда я обнимаю тебя,
Я слышу далекий звон летних трав,
А вкус твоей кожи на моих губах –
Вкус летнего солнца.
Оревалат Аартелинур
«Вкус солнца»
из сборника «Отрывки из жизни»


Всю ночь Карина прижималась к длинному теплому телу. Всю ночь ее обнимали большие теплые руки. На рассвете она проснулась, приводнялась на локте и долго любовалась красивым темным лицом. Потом не выдержала, наклонилась, поцеловала. Дрогнули длинные черные ресницы, распахнулись светло-серые глаза, самые прекрасные на свете.
- Турепанин белоглазый, - нежно прошептала она. Потянулась губами к ресницам.
- Высшая раса, - тихо засмеялся Артан. – Как тебе услужить, госпожа моя?
- Ты прекрасно знаешь как, - ответила Карина.
- Может быть, пойти приготовить тебе завтрак позаковыристей? – он сделал движение, будто собирался выбраться из-под одеяла.
- Не смей! – грозно сказала Карина, прижимая его плечи к постели – руками, губами, грудью. – Только попробуй сейчас встать!
- Как же я могу, - отозвался Артан. – Ты ведь меня держишь. Лучше подвинься, девочка. Ты еще не обхватила меня ногами, и я все еще могу сбежать. Попытаться сбежать… Все. Теперь никуда не сбегу… А если ты сдвинешься немного ниже… О… да, да, так… высшая раса! Все бы вам сверху…
И, крепко притиснув ее к себе, перекатил их обоих. – Ну, кто теперь высшая раса? – задыхаясь, спросил он. Но представительница высшей расы ничего не ответила, только тихо застонала и впилась белыми тонкими пальцами в широкую гладкую коричневую спину.
Через два часа будильник еле пробился сквозь крепкий сытый сон переплетенных тел – белого и темного.
Пиджак и ботинки так и не высохли.

Этот город, серый и пыльный,
Этот город, злой и страшный,
Этот город, полный поддельного золота и поддельных людей,
Этот город, где смерть стоит в каждой подворотне, скаля голодные зубы,
Этот город, где под улыбками скрыта ненависть,
а за ласковым словом – презрение,
Этот город, где я не жил бы ни дня, если бы мог –
Это город, где звездочкой светишь ты, моя любимая,
И поэтому он прекрасен.
Оревалат Аартелинур
«Этот город»
из сборника «Отрывки из жизни»

Артан отвез Карину в контору и рванул домой – переодеться. Она шла от стоянки, помахивая сумочкой. Внутри у нее все звенело, и даже старые потертые туфли, надетые за неимением лучшего, не могли испортить настроения.
Они пытались собираться на работу, но все время что-то мешало. Сначало было никак не встать, потому что нужно было разомкнуть объятия. Потом, с великим трудом оторвавшись друг от друга, они сообразили, что душ можно принимать вместе. Но после душа опять пришлось разнимать руки и размыкать тела. Это удалось не сразу. Наконец, они оделись, но и одетыми обниматься было легче, чем не обниматься. Карина пила кофе, сидя у Артана на коленях, а Артан пить кофе уже не мог, потому что расстегнул на ней блузку, и его рот был очень занят. Пришлось отталкивать его голову, целовать его губы, чтобы он не мешал застегиваться, соскальзывать с его колен – и тогда он наконец выпил остывший кофе, но делал это очень медленно, потому что Карина обняла его сзади, прижавшись животом к его спине, и целовала его волосы. Хорошо, что в комнате был включен стереовизор, и диктор сказал пронзительно: «В столице нашей родины городе-богатыре Намайре восемь часов утра». Вот тут они вскочили, заметались, приглаживая волосы, застегивая пуговицы, надевая старые противные туфли и еще более противные мокрые ботинки, выбежали из квартиры, захлопнули дверь, запрыгнули во флаер и полетели. Но высоко над городом Артан поставил машину на автопилот, притянул к себе свою пассажирку и целовал ее еще долгих пять минут.
И вот теперь Карина шла к дверям конторы, внутри у нее все пело, губы сами собой улыбались, а глаза сияли.
«Ого! - подумала Марен, - кажется, у Говарда дело выгорело! » - и побежала в отдел по связям с общественностью за выигрышем. Увы, по пути она столкнулась с Говардом и по его злобной и несчастной физиономии поняла, что проиграла глубоко и безнадежно. Тогда Марен развернулась (пусть Тинура сама приходит за своим выигрышем!) и пошла неспешно в свою комнату, где у офисного компьютера уже сидела вся светящаяся изнутри Карина. Было ясно, что Карине повезло в любви, а Говарду – совсем наоборот. Тут было о чем поразмыслить.
Марен села за свой рабочий стол, развернула для вида поэтажный план какого-то строения (ей было глубоко плевать – какого) и задумалась, бросая время от времени пытливые взгляды на сияющую Карину.
С трудом высидев до обеденного перерыва, Марен схватила подругу за руку и потащила в кафе.
- Ну, рассказывай, - потребовала она.
- Что рассказывать? – спросила Карина, глядя невинными глазами.
- Я же вижу!
- Совершенно не понимаю, что ты видишь. Блузка старая (Карина слегка покраснела, вспомнив утренний кофе), юбка старая, туфли старые… Ничего нового!
- Выражение лица новое, - парировала Марен. – Что-то произошло, и белоглазому ясно. Сознавайся!
На слове «белоглазый» в лице Карины что-то дрогнуло, но Марен не хватило проницательности для верных выводов.
- Ну? – сурово надавила она. – Кто он? Только не впаривай мне, что Говард. Более отставленного поклонника, чем он, я сроду не видала.
- Свинья он, этот Говард, - Карина ухватилась за безопасную тему. – Полез вчера меня лапать, и я от него сбежала. Вот и все.
- Врешь, подруга, не все, - рассердилась Марен. – Ходишь, сияешь, будто всю ночь прыгала по простыням с крепким парнем. Это не Говард, очевидно. Кто?
- Ну что ты пристала, - взмолилась Карина. – Пойдем лучше в контору, мы ведь уже перекусили.
Марен бросила взгляд на нетронутую тарелку подруги.
- Это называется перекусили?
- Я больше не хочу, - ответила Карина.
- Тогда я и твою порцию съем, - сказала Марен и решительно потянула к себе вторую порцию творожной запеканки.
У столика материализовался турепанин-официант со счетом на подносе. Впервые в жизни Карина посмотрела ему в лицо. Официант выглядел тупым, но тщательно выдрессированным.
- Вы ш’то-то хат’эли эш’шо? - спросил он гортанно.
- Нет-нет, спасибо, - поспешила ответить Карина.
Она оставила ему четверть динария на чай. Турепанин низко поклонился и с ужасным акцентом поблагодарил.
- Что это ты расщедрилась? – удивлялась Марен, когда они возвращались на работу. – Баловать еще этих недоумков!
Карина промолчала. Она была занята: украдкой высматривала зеленый флаер с красными горошинами. Но его не было.

Башни Коурли высоки и угрюмы.
Башни Коурли дышат историей,
Историей, которую давно забыли
В древнем университете Коурли.
В башнях Коурли гудит ветер,
Постоянный ледяной ветер,
Он уносит души мудрых предков,
Основавших университет Коурли.
Башни Коурли омывают ливни,
Бьющие наотмашь злые ливни,
Они смывают вековую пыль знаний
С древнего университета Коурли.
Башни Коурли заносит снегом,
Беспощадным необъятным снегом,
Усыпляющим навек снегом
Гибнущий университет Коурли.
Оревалат Аартелинур
«Коурли»
из сборника «Отрывки из жизни»

Вечером она вышла из конторы и неспешно двинулась к стоянке такси. Флаер Артана стоял дальше всех от дверей, и ее маневр – подойти к самой дальней машине – был замечен парой злобных глаз. Говард узнал потрепанный зеленый с красным аппарат. Он еще ничего не понял, но задумался.
А Карина забралась на переднее сиденье, рядом с водителем, и положила потихоньку руку водителю на колено.
- Я так скучала, - сказала она. - Я хочу тебя.
Теперь она точно знала значение этих слов.
- Ну что, домой? – спросил Артан. – Или – хочешь на озеро? Поищем твои туфли.
- И лифчик, - добавила Карина. – Он тоже где-то там. И… ты взял одеяло?
- А как же, - хмыкнул Артан. – На озере, с тобой, и без одеяла? Ты исколешь спину об теригуту.
- Обо что?
- Это трава такая, с острыми краями. Мне жаль твою нежную белую спину.
- Почему это мою? – надула губы Карина. – Может, вовсе твою коричневую!
- Согласен, - быстро отозвался Артан. – Мою коричневую тоже жалко. Хорошо, что я взял одеяло.
Некоторое время они летели молча. Потом Карина потянула его рубашку из брюк.
- Что ты делаешь, женщина? – возмутился Артан. – Не отвлекай водителя во время движения!
- Не могу, - ответила Карина. – У меня руки болят, так я хочу к тебе прикоснуться.
- Сумасшедшая, - пробормотал Артан. – Потерпи еще десять минут.
Но она была нетерпелива... Когда они сели на вчерашнюю лужайку, Артан был в одних брюках, и те расстегнуты, а Карина и вовсе нагишом. Прежде чем выйти из флаера, пришлось снять с Артана последнее, сесть к нему на колени и прижаться как следует – а потом позволить ему все, чего он захочет. Очень мешал штурвал. Но Артан хотел Карину, и немедленно, и отказать ему никак было нельзя. Потом вытащили одеяло, расстелили, и пришлось на него лечь, потому что Артан захотел еще Карину, да и Карина, честно говоря, очень хотела еще Артана.
Только на закате Карина вспомнила про туфли и лифчик.
- Лежи, - сказала она, - я поищу свои вещички.
Артан послушно остался лежать, лениво наблюдая, как она бродит нагая по траве, глядя себе под ноги. Вот она наклонилась, качнулась маленькая грудь (все у него внутри зашлось от нежности), подняла свои туфли и посмотрела на него – как он лежит на спине, длинный и коричневый, светлые глаза широко раскрыты – и побежала к нему, бросила туфли возле одеяла, упала на колени рядом с .Артаном, наклонилась над ним – грудь закачалась совсем близко. Он стремительно передвинулся, ухватил ее за талию, чтобы не сбежала, приподнял голову и поймал губами качающуюся грудь. Карина застонала, внезапно ослабевшие руки подогнулись.
Теригута действительно колола спину. Еще хуже был каблук, впившийся в правую ягодицу. Но остановиться было совершенно невозможно.
Когда они летели в темноте на площадь Зеленых фей, обнявшись в тесной кабине, Карина задумчиво сказала:
- За один вечер ты любил меня на штурвале, на одеяле, на теригуте и на моей левой туфле. Или на правой?
- Если хочешь, мы подложим в постель что-нибудь еще интересное, например, кастрюлю, и я полюблю тебя на кастрюле, - засмеялся Артан.
- Не хочу на кастрюле, - запротестовала Карина. – Обычная простыня меня вполне устроит.
Но на обычной простыне они обнялись и моментально уснули.

Когда-то Артолия была мощной воинственной державой, перед которой трепетал весь континент. Рассказывают, что король Намангет VIII, великий полководец, расширивший пределы Артолии от Моря Тысячи островов на юге до турепанских предгорий на севере, первую половину жизни проведший в завоевательных походах, а вторую в попытках удержать захваченное, на смертном одре отмахнулся от Великого Омна, главного жреца Туип-Таа, и прохрипел: «Я не боюсь, что Создатель спросит с меня за пролитую кровь. Я боюсь, он спросит, почему Северные горы и Тысяча островов не исповедуют истинную веру в Него».
Уж не знаю, что говорят об этом на островах, а у нас в горах всегда считали: наш Огненноликий сильнее Туип-Таа, но не такой жадный. Он не хотел, чтобы его народ спускался на жаркие равнины Артолии, где всегда лето, и становился там слабым и ленивым, как бледные изнеженные артолийцы в своих южных городах. Но и войска Намангета на наши земли не допустил.
Рассказывают, что когда несметные полчища молодого еще короля подошли к Северным горам и встали, сверкая броней, на берегу Миэрге-рра-иу, пастух из рода Нгаинараре, потомок драконов, не успел увести своих бестолковых овец вовремя, и солдаты Намангета схватили его. В ту зиму в горах было много снега, и Миэрге-рра-иу разлилась шире обычного, воды ее побурели и мчались к Восточному морю с бешеной скоростью, все в хлопьях пены. По реке, кружась, плыли смытые постройки прибрежных поселков, вывернутые с корнем деревья и трупы утонувших животных. Генералы артолийского короля боялись соваться в разбушевавшуюся реку даже на танках, что уж говорить о пехоте.
«Покажи нам переправу», - потребовал Намангет от пастуха, когда того притащили к нему. Пастух был сильно избит и плохо стоял на ногах – его уже весьма энергично спрашивали о переправе люди ниже чином. «Я глупый человек, простой пастух, - сказал он. – Я не понимаю, чего ты хочешь». – «Ты умудрился перебраться через поток со стадом безмозглой скотины, - сказал король. – Значит, ты знаешь, как вернуться обратно. Покажи моим людям, где ты переходил реку». Но пастух был потомком драконов, и в груди его билось сердце дракона, хоть он был и не самый умный и не самый храбрый в сильном клане Нгаинараре. Он сказал так: «Ты большой человек, король южного народа. Твои воины сильны и отважны. Огненноликий простит меня, глупого и трусливого, если я помогу тебе перейти реку. Пусть твои люди идут за мной». Намангет поверил пастуху, ибо тот говорил, опустив голову, будто ему стыдно. На самом деле пастух боялся, что глаза выдадут его раньше времени.
Он привел людей короля к тому месту, где русло Миэрге-рра-иу разделял прежде остров. Когда-то на этом острове была крепость, затем она разрушилась, но острые обломки клинков, вил и копий все еще скрывались под водой там, где их воткнули давным-давно наши предки. Сам же остров залило водой, и его не было видно, хотя по бурунам можно было понять, где он. Но люди артолийского короля ничего не понимали в реках и не знали языка течения. Они послушно полезли вслед за пастухом в воду. Выше острова была отмель почти до середины русла, и, видя, что в этом месте турепанин едва замочил колени, солдаты совсем успокоились. Они шли за пастухом, не особо глядя под ноги, а за ними следом поползли уже тяжелые бронемашины. Несколько раз пастух оступался и падал в воду, потом вставал, отряхивался, как собака, и брел дальше. Солдаты очень веселились, видя это. И когда турепанин оступился последний раз, они ничего не поняли и шагнули за ним следом. Миэрге-рра-иу подхватила их и швырнула с размаху на смертельную отмель, ощетинившуюся железом. Несколько танков, ползших за пехотой, успели затормозить, но три или четыре из них, шедшие впереди, не удержались на мелководье, их поволокло и бросило на затопленный остров поверх собственных солдат, напоровшихся на колья.
Пастух погиб первым. Его уже нельзя было ни пытать, ни казнить. Потери Намангета были невелики: сорок человек и четыре танка – мелочи для многотысячного войска. Но все артолийцы видели, как это случилось, и страшная смерть на переправе подорвала дух армии. Король Намангет был великим полководцем и знал, когда войско с радостью пойдет на гибель, а когда не стоит и пытаться посылать его вперед. Среди солдат уже пошли разговоры: кто-то будто бы слышал, как пастух перед смертью призвал на помощь дух реки, кто-то будто бы видел, как вода приняла форму хищной когтистой лапы и сгребла все танки, до которых смогла дотянуться. Шептались, что пастуха чудовищной волной выбросило на другой берег. А один парень сказал: «Черномазый снял с шеи свои амулеты и бросил в воду, прежде чем в нее ступить». Побежали к отмели и увидели связку языческих побрякушек, зацепившуюся за ивовый куст.
Намангет понял, что Миэри-рра-иу отныне непреодолима для его войск. Даже если рядом есть безопасный брод, ни один солдат не сунется в реку.
Так и вышло, что ценой жизни одного пастуха и стада баранов – их артолийцы, разумеется, моментально сожрали – были спасены Северные горы. Намангет до конца своих дней мечтал снова прийти сюда и перерезать горцев вместе с их баранами, но волнения в собственной разросшейся державе не позволили ему вернуться к нашим горам.
Имени пастуха уже не помнят, но каждый человек из рода Нгаинараре при удобном случае ввернет: «В нашем клане даже пастухи – и те драконы».
Оревалат Аартелинур
«Сказания Северных гор»


Летели ночи безоблачного счастья, тянулись дни нетерпеливого ожидания сладкой ночи, Артан каждое утро подвозил Карину в контору и каждый вечер забирал ее с работы. Иногда они отправлялись прямо домой, в постель; иногда летали на озеро – называлось: «искать лифчик», но поскольку он так и не нашелся, всегда был повод поискать еще. Артан учил Карину плавать; в результате она научилась любить его в озере ничуть не хуже, чем на турепанском одеяле, но так и не научилась держаться на воде.
Но через две декады начались неприятности. Сначала явилась домохозяйка. Она долго трезвонила в дверь; когда Карина открыла, мадам Теплиц решительно отстранила квартирантку и строевым шагом вошла в комнату, где на широкой кровати, принадлежавшей мадам Теплиц, на варварском турепанском одеяле лежал варвар-турепанин в одних трусах и читал толстую книгу. Неизвестно, что больше возмутило мадам Теплиц: наглое присутствие голого варвара на ее драгоценной кровати или то, что белоглазое отродье позволяет себе притворяться грамотным (сама мадам читала с трудом) – но домохозяйка побагровела, задохнулась, а потом взорвалась гневным ором. У нее приличный дом! Она не сдает черномазым жилья! Она не потерпит противоестественного разврата под своей крышей! Чтоб через час духу турепанского в доме не было! Что, если, не приведи Создатель, другие жильцы узнают, что дура-девчонка спуталась с белоглазым! Вон, немедленно вон! Подстилка турепанская! И будь добра денежки за этот месяц отдать сейчас же! Что? Месяц не кончился? Ничего, заплатишь, иначе мадам Теплиц пойдет к твоему начальству в твою гребаную контору и расскажет всем и каждому, с кем ты трахаешься, бесстыдница, позор артолийской расы!
- Сколько ты должна? – спросил Артан.
- Двадцать динариев, - ответила Карина.
Он молча достал деньги, бросил их на ковер под ноги орущей мадам и стал неторопливо одеваться. Мадам прибавила громкость. Он оскорбляет ее самим своим существованием! Но то, что он даже не вышел из комнаты надеть свои поганые штаны, вынести невозможно!
Светлые глаза Артана недобро засверкали.
- М’дам! – сказал он с жутким гортанным акцентом. – В’эсь дом узна’эт, ш’то у т’эбя ж’ыву я! Патышэ, пра’шу!
И мадам заткнулась.
- Вот т’ак! – удовлетворенно заметил Артан. – Т’ыхо, хар’ашо! Пажал’й, нэ буду тэбя рэзат’! – и спокойным голосом Карине: - Подожди у машины, милая, я вынесу наши вещи.
- Какие вещи? – завопила было мадам Теплиц и осеклась под бешеным белым взглядом.
- Стереовизор, аквариум, одеяло, подушка, книги, - перечислил Артан и повернулся к мадам спиной.

Ты прекрасна, моя земля: твои снежные вершины, на которых, зацепившись, виснут облака; твои бездонные ущелья, где слышишь неумолчный шум бегущей воды, а видишь лишь радугу на мельчайших брызгах, повисших в воздухе – ибо так глубоко ущелье, что самой реки не видно; твои цепкие растения, живущие на голых камнях; твои шустрые звери, превосходящие отвагой драконов; твое небо, чистое и ясное летним днем, черное и сверкающее яркими глазами бессонных богов летней ночью – и низкое, темно-сизое, лежащее на самых крышах занесенных снегом селений, зимой. Я люблю твоих людей, моя земля: бедных, но щедрых, гордых, но добрых, суеверных, но не косных, красивых, но не высокомерных. Как тяжело вдали от гор вспоминать все это; но я знаю, что вернусь, я непременно вернусь, я пройду по этой траве, я поцелую эти камни, я склонюсь перед этими вершинами, я омою лицо в этих реках – я вернусь, чего бы мне это ни стоило. Даже если я умру, я вернусь, потому что душа не умирает и ей не нужны деньги на дорогу.
Оревалат Аартелинур
«Моя земля»
из сборника «Отрывки из жизни»

Они переехали в квартиру Артана, в глухом тупике Буйных Молодцов на западной окраине. Кругом жили сомнительные личности, половина из них – турепане, половина из турепан – бандиты. Никто не сказал ни слова, увидев с Артаном белую девушку, но смотрели на нее настороженно. Выходя утром из квартиры, Карина слышала за спиной гортанные пересуды и радовалась, что ничего не понимает. Она догадывалась, что соседи в целом разделяют мнение мадам Теплиц о безнравственности их межрасовой связи. По вечерам она спешила укрыться за дверью их крошечной квартирки, в объятиях Артана; по утрам – за ненадежной дверцей потрепанного флаера.
Потом в ее конторе наконец сложили два и два. Говард додумался, что неспроста один и тот же белоглазый привозит ее каждый день на работу, и поделился догадкой с некоторыми коллегами. Шустрая Тинура из отдела по связям с общественностью провела небольшое расследование; как только она встретилась с мадам Теплиц, ужасные подозрения превратились в позорный факт.
Карина вошла в свою комнату и увидела за своим компьютером незнакомую девицу.
- Что это значит? – спросила она у Марен.
- Влипла ты, девонька, вот что, - ответила подруга, вздохнув. – Шеф тебя вызывает.
Карина сильно побледнела и ухватилась за спинку стула.
- Он узнал? – пробормотала она, запинаясь.
- Рано или поздно всегда все всё узнают, - сказала Марен. – Хоть ты и дура невозможная, могла бы догадаться. Ну не плачь, глупая. Что ж теперь плакать? Дала бы Говарду, ничего бы не случилось.
- Я не люблю Говарда, - всхлипнула Карина. – Мне противен Говард. Я люблю Артана.
- Долюбилась, - фыркнула Марен, но обняла подругу за плечи. – Я тебя не брошу, хоть ты и спишь с белоглазым. Ох, Создатель, что ты в нем нашла?.. Ну, иди на казнь. Потом поговорим.
Шеф был краток и вежлив. Он не багровел и не орал, и выражения его были вполне культурными, но суть совпадала с сутью речей мадам Теплиц. У них приличная контора, в ней сроду не было поганого турепанского духа, и артолийке, опозорившей себя и в своем лице всю белую расу непристойной связью с варваром, нет и не будет места в чистом деле торговли недвижимостью. Зайдите в бухгалтерию за расчетом. Прощайте. Надеюсь никогда больше не видеть вашего порочного лица в этих стенах.
Рыжая кассирша Матильда выдала Карине пятьдесят динариев, воровато огляделась и сказала тихонько:
- Если нужны будут деньги, позвони мне. На верхней купюре я записала мой телефон.
- Спасибо, - так же тихо ответила Карина. – Ты очень добра.
- Только никому ни слова, а то и мне не поздоровится, - сказала Матильда, пожимая Карине руку. – Пока. Надеюсь, тебе еще повезет.

Брат мой, ты полон злобы.
Брат мой, я не понимаю тебя,
Как ты никогда не поймешь меня.
Но мы – братья.
Ты стреляешь без промаха, брат мой,
Твои руки черны от крови,
И черно от крови сердце,
Но мы – братья.
Что мне делать, как полюбить тебя,
Брат мой, не знающий жалости?
Глаза мои полны слез по тебе,
Брат мой.
Оревалат Аартелинур
«Мой брат»
из сборника «Отрывки из жизни»

Карина вышла на улицу, не заходя в бывшую свою комнату. На стоянке не было зеленого с красным флаера – Артан работал. Идти было некуда, делать было нечего. Голова кружилась, тошнило. Она добралась до кафешки, где всегда перекусывала в перерыв, и присела за крайний столик.
Подлетел турепанин-официант, спросил:
- П’адать коф’э?
- Да, пожалуйста, - кивнула Карина.
Официант исчез и вскоре вернулся с чашкой.
- Алез’т, - сказала Карина. Она выучила по-турепански только два слова: «спасибо» и «люблю».
Официант замер.
- Что случилось, госпожа моя? – спросил он без акцента.
- Ничего особенного, - ответила Карина. – Меня выгнали с работы за безнравственное поведение. В остальном все прекрасно. Гере’ннэ.
«Оба слова ввернула, - усмехнулась она про себя. – Похвасталась... Дура я, дура, права Марен».
- Сидите тут сколько нужно, - тихо сказал официант. – Я буду иногда подходить, будто вы что-то заказали. Захотите заказать – принесу. Не захотите – неважно. Только не плачьте. – Немного помолчал и добавил: - Завидую вашему парню. – И испарился.

Карина тихонько сидела в уголке, смотрела на улицу и по крошечному глотку цедила остывший кофе. Пробежала стайка артолийских детишек, громко вопя. Прошаркал старый артолийский дед. Прошмыгнула артолийская кошка-киупе – крупная, пятнистая, с кисточками на ушах. Пролетел синий флаер. Улицу перебежала высокая артолийская девушка в красном платье. «Марен», - равнодушно подумала Карина.
Марен вошла в кафе, огляделась, увидела Карину и села рядом с ней.
- Ох, и дуреха, - сказала она. – Ну, говори же, я ведь ничего не знаю о твоем турепанине.
- Гере’ннэ, - сказала Карина. И перевела: - Я его люблю.
- Тяжелый случай, - вздохнула Марен. Посмотрела кругом, поймала взгляд официанта, показала на стол. Он подлетел, с беспокойством глянул на Карину.
- Это моя подруга, - сказала Карина официанту. – Не беспокойтесь.
- Хорошо, госпожа, - ответил турепанин. – Хотите что-то заказать, мадам?
Марен раскрыла рот и уставилась на турепанина. Официант усмехнулся.
- П’ажал’те м’эню, м’дам, - и действительно, протянул Марен меню.
- Знаешь, как-то спокойнее было думать, что они все тупые, - пробормотала Марен, когда официант удалился выполнять заказ.
- Может быть, - сказала Карина. – Только они вовсе не недоумки. Они ничуть не глупее нас. Многие из них говорят по-артолийски не хуже, чем мы с тобой. А некоторые читают и пишут получше многих наших. Просто у них бедная страна, и они приезжают к нам на заработки, а все приличные места уже заняты – нами.
- Зато они хитрые гады, - возразила Марен. – Зачем они придуриваются? Зачем эти зверские рожи: «зарэжу»?
- Так их, наверное, меньше обижают... Не знаю я, Марен. Ничего не знаю.
- И ничего не ешь, - подхватила Марен. – Ну-ка, возьми пирожок.
- Не могу, - ответила Карина. – С утра тошнит, и голова кругом.
- О боги! – воскликнула Марен. – О Создатель всего сущего! Только бы не то, о чем я думаю!
- О чем ты думаешь? – равнодушно спросила Карина.
- Сколько ты с ним живешь? Три декады? Ничего себе! Быстро! Ох, дуреха, дуреха непутевая... У твоего горного орла телефон-то в машине есть?
- Ой, - сказала Карина. – Я совсем забыла.
Марен махнула рукой. Подскочил официант.
- Нужен телефон, - сказала она.
- Понял, - кивнул тот. Через минуту он снова стоял у столика, протягивая миниатюрный аппарат.
- Для госпожи – за счет заведения, - сказал официант и исчез.
- Чем ты его приворожила? – удивилась Марен. – Первый раз такое вижу.
- Я знаю два слова на его языке, - бледно улыбнулась Карина.
Она набрала номер.
- Артан, здравствуй, - голос ее дрожал, она не знала, что сказать.
Марен выхватила у нее трубку.
- Здравствуйте, вас зовут Артан? Это Марен, подруга Карины. Подруливайте к кафешке «Синий филин», возле нашей конторы, вы знаете. Так быстро, как сможете. Мы ждем.
И отключилась.



Окончание след. постом.
Автор - Annet