Название: Угасший
Фандом: Гарри Поттер
Автор: Nataliny
Бета: Nimfadora
Пейринг: Гарри Поттер/Захария Смит, Гарри Поттер/Драко Малфой
Рейтинг: NC-17
Жанр: Angst, (местами романтика).
Размер: наверное, миди.
Категория: слэш
Disclaimer: Все права на персонажей и мир Гарри Поттера принадлежат Вы-Знаете-Кому.

Клятвенно обещаю, что продолжение будет скоро, так как оно уже почти дописано.



“Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты весь мир.”
© Габриэль Гарсиа Маркес.



Я сижу неподвижно, уставившись в окно купе. Мимо с огромной скоростью проносятся поля, леса, горы, озера… Но я не вижу их, как не вижу вообще ничего вокруг. Рядом со мной сидят мои друзья, но мне нет до них дела. Мне ни до чего нет дела с тех пор, как умер Дамблдор.

Мне так долго твердили, что именно я должен делать, что я сломался. Я не знаю, зачем я живу, зачем еду в этом поезде, зачем смотрю в окно, зачем думаю о том, кого уже нельзя вернуть…

Странно, но мне уже не больно, хоть прошло всего три месяца… На самом деле, я вообще ничего не чувствую, кроме пустоты. Всепоглощающей, беспощадной, такой неотвратимой пустоты.

Я просто устал… Да, я так устал, как будто прожил сотню лет… А мне всего семнадцать.

И я медленно умираю.


Задумавшись, я не замечаю, что наш поезд уже подъехал к станции. Мимо проходят мои однокурсники, с опаской косясь в мою сторону и перешептываясь. Еще год назад меня бы это жутко злило, но сейчас мне все равно, как и все происходящее вокруг.

Я неторопливо переодеваюсь в школьную форму и выхожу из вагона, сопровождаемый моими друзьями. Если бы я не знал их так хорошо, я бы подумал, что они искренне заботятся обо мне. Но нет. Они меня просто боятся. И я их понимаю.

После похорон Дамблдора я отправился на поиски Снейпа, и, как ни странно, нашел его очень скоро. Сейчас я думаю, что он просто не прятался, но тогда я не обратил на это внимания. Мной владела ярость и желание отомстить. И я отомстил. То, что осталось от Снейпа, сложно было даже назвать человеческими останками, это было сплошное кровавое месиво. А спустя день после этого в его доме нашли письмо Дамблдора с оправданием убийства. И тогда я стал таким, как сейчас. Я просто сгорел, как сгорает белый мотылек, подлетевший слишком близко к огню.

Я не слышал слов утешения, сыпавшихся на меня от моих друзей, я не слышал гневных речей, исходивших от моих недоброжелателей, я не слышал ничего вокруг. Мой разум полностью отгородился от внешнего мира, отказываясь воспринимать какую бы то ни было информацию.

И вот сейчас я стою перед воротами своего единственного дома. Дома, который любил больше всего на свете, куда стремился во время летних каникул, где я был счастлив. Но сегодня я не чувствую ничего. Ни радости, ни грусти, ни предвкушения, ни волнения, ни тоски, ни боли. Ни-че-го.

Я не замечаю, как проходит распределение первокурсников по факультетам, погруженный в собственные переживания. Я стеклянными глазами смотрю на преподавательский стол, в глубине души надеясь, что он будет там. Но это умом отчетливо понимаю, что это невозможно, он мертв. Они оба мертвы. Вот поднимается с места профессор МакГонагалл, и в моей голове отчетливо стучит мысль, что всё это неправильно. Здесь должна быть не она.

Пока я предаюсь своим переживаниям, подходит к концу торжественный ужин и студенты начинают разбредаться по своим гостиным. Я тоже поднимаюсь со своего места, подталкиваемый под локти своими “друзьями”. Все действия я совершаю на автомате, совершенно не задумываясь о том, что именно делаю. Приятели говорят, что я стал рассеян и невнимателен, недруги – что туп и груб. Когда я гуляю по школе, погрузившись в себя, до меня часто доносятся фразы:

- Смотри куда идешь, Поттер!

- Ты совсем ослеп, шрамоголовый?!

- Гарри, с тобой все нормально? Эй, Гарри, я к тебе обращаюсь!!!

Я действительно стал настолько рассеянным? Возможно. Хотя, если честно, мне все равно. Меня не волнует ничего из происходящего вокруг, словно я старик, давно уставший от жизни. А мне всего семнадцать лет.

И я медленно умираю.


Прошел месяц с тех пор, как я вернулся в школу, но я этого не заметил. Для меня в жизни больше нет красок, я не живу, а просто существую, угасая с каждым мгновением. Если месяц назад люди удивлялись, видя мое состояние, то теперь большинство из моих так называемых союзников всерьез обеспокоены. Мои друзья оставили попытки привести меня в чувство обычными развлечениями, осознав, что это бесполезно. Вместо этого они объединились с членами Ордена Феникса во главе с МакГонагалл, и решили воздействовать на меня силой убеждения.

Ко мне по очереди приходили орденцы и говорили, говорили, говорили. Каждый пытался убедить меня в том, что я им что-то должен. Ведь я надежда всего волшебного мира, и я не могу отступить. Когда на меня не подействовал метод убеждения, они вызвали врачей из Святого Мунго, чтобы те обследовали меня на причину психологической вменяемости.

К их великому разочарованию, медики не обнаружили у меня никаких патологий, и объяснили мое состояние обычной подавленностью после потери близкого.

Но что они знают обо мне? Я не подавлен, и у меня нет депрессии. Я просто ничего не чувствую, а это гораздо хуже.

В конце концов, они бросили свои неплодотворные попытки расшевелить меня, и я, наконец, остаюсь наедине с самим собой и своими мыслями.

В конце октября должен состояться первый матч по квиддичу между командами Гриффиндора и Хаффлпафа. Несмотря на мое состояние я все еще ловец Гриффиндора. Скорее всего, дело в том, что они не могут найти мне полноценную замену, в противном случае меня давно бы вышвырнули из команды. Тренируюсь я теперь исключительно в одиночестве, потому что никто не хочет иметь со мной дело. Они не понимают меня и поэтому боятся.

Я нехотя натягиваю на себя спортивную форму, закидываю на плечо Молнию и направляюсь к стадиону. Уже почти одиннадцать часов, и вокруг замка стоит кромешная тьма, прерываемая только светом из окошек.

Я намеренно тренируюсь так поздно, чтобы не сталкиваться с другими игроками. Если такие встречи и происходили, то студенты тут же уходили с поля под любыми предлогами, лишь бы не оставаться наедине со мной. Все считали меня буйно-помешанным, совсем как на пятом курсе.

Чтобы избежать подобных ситуаций, я спускался к стадиону так поздно, как только мог. И хотя после одиннадцати могли выходить только старосты, никто не говорил мне ни слова, хотя все знали о моих ночных тренировках. Преподаватели просто закрывали на это глаза, не желая связываться со мной.

А меня это полностью устраивало. Полеты – это единственное, что осталось у меня от прежней жизни. Единственное, что вызывало эмоции. Единственное, где я чувствовал по настоящему живым. Уже подходя к стадиону, я почувствовал, что что-то не так. На поле было включено освещение, хотя обычно оно не работало, если на стадионе никого не было. Тут мой взгляд привлекла маленькая фигура, одиноко кружащая в воздухе между кольцами.

Присмотревшись, я узнал нового ловца команды Хаффлпафа. После трагической смерти семьи Боунс, место Сьюзен досталось бывшему загонщику команды, Захарии Смиту.

В прошлом году я бы, скорее всего, скривился, и решил покинуть стадион, чтобы вернуться позже. Мои отношения со Смитом оставляли желать лучшего, учитывая его поведение на занятиях ОД. Мы не были врагами, но он мне был неприятен. Сейчас же я просто удивился, что кто-то кроме меня тренируется так поздно, но всего на секунду. Смит был старостой, и имел полное право находиться здесь, в отличие от меня. К тому же ему явно не мешала практика полетов, так как игра ловцов кардинально отличается от игры загонщиков.

Прекратив на этом свое минутное размышление, я взмываю в воздух, и оказываюсь ровно напротив Смита, который едва успел выйти из очередного финта. Заметив меня, он странно дергается, но не устремляется прочь, а, напротив, подлетает ко мне.

- Летаешь после отбоя? Правила, как всегда, писаны не для тебя, Поттер, – усмехается он.

Я слегка ошарашен тем, как легко он заговорил со мной. Вот уже около месяца со мной никто не беседовал просто так, ненавязчиво, открыто.

- Угадал, Смит. Мне спокойнее тренироваться в одиночестве, – мой голос звучит ровно и безразлично, абсолютно не выражая никаких эмоций.

- Как и мне, Поттер. Но против твоего общества я ничего не имею. Даже наоборот, возможно смогу научиться у тебя твоим коронным приемам, и победить тебя в следующую пятницу, – он заговорщически подмигивает мне, словно мы с ним добрые друзья.

Не то, чтобы мы не были знакомы… Но. Мы определенно никогда не были друзьями, скорее даже наоборот.

Я по привычке изгибаю левую бровь и вопросительно смотрю на улыбающегося Смита.

- Да? Что ж, попробуй. Мне все равно.

Он не обращает внимания на мою показную холодность, и, по-прежнему улыбаясь, устремляется вверх, поднимаясь к самым кольцам.

Я чуть медлю, наблюдая за его полетом, но потом устремляюсь за ним и уже через несколько мгновений снова оказываюсь напротив него.

- Что-то еще, Поттер? – он смотрит на меня, копируя мое выражение лица минуту назад.

Но я остаюсь таким же безразличным и никак не реагирую на провокацию, только спокойно спрашиваю:

- Я только хотел узнать, есть ли у тебя снитч и как мы собираемся тренироваться. Кто быстрее?

Я не уточняю, что сам обычно просто оттачиваю полет и различные трюки, так как снитча у меня нет. Купить его летом не было времени, а школьный мне никто не доверит.

Смит удивленно смотрит на меня, и, немного хмурясь, отвечает:

- А ты на что рассчитывал, Поттер? Конечно, у меня есть снитч. Как еще ты планировал тренироваться? – не дожидаясь моего ответа, он продолжает. – В данный момент снитч находится за твоей спиной, – с этими словами Смит резко срывается с места и пролетает мимо меня, подмигнув на ходу.

Неужели он действительно рассчитывает выиграть? Хотя меня это не волнует. Как бы мало я не был заинтересован в квиддиче, я все-таки намного превосхожу его как ловец. По крайней мере, я так думаю.

Спустя пару мгновений я уже лечу ему вдогонку, высматривая впереди крохотный мячик. Смит неожиданно меняет курс, направляя метлу практически вертикально вниз, и я, не задумываясь, повторяю его маневр. Снитча я все еще не вижу и полагаюсь только на то, что моя Молния гораздо быстрее его Нимбуса, и я все-таки сумею его обогнать и выхватить мячик у него из-под носа.

Мне не приходит в голову мысль, что Смит может попросту блефовать. Я просто наслаждаюсь полетом, одновременно стараясь обогнать хаффлпафца. Мы приближаемся к земле с бешеной скоростью, и у меня в голове неожиданно появляется мысль, что Смит может не успеть выровнять метлу. В конце концов, этот трюк, по моему мнению, в Хогвартсе умею делать только я. Ну ладно, возможно, еще Малфой. Но Смит?

Я не успеваю до конца додумать свою мысль, когда вдруг замечаю снитч, парящий у подножия трибун. Сердце на секунду замирает, и я сильнее прижимаюсь к древку метлы, ускоряясь практически вдвое. Дело не в том, что мне действительно важно поймать этот мячик.

Я действую по привычке и на уровне рефлексов. Проходит всего несколько секунд, прежде чем я настигаю и опережаю Смита, вытягивая вперед руку с растопыренными пальцами. Всего мгновение – и я уже сжимаю в руке крохотный мячик, возвращая метлу в горизонтальное положение. Смит тоже успевает выйти из пика, хоть и с большим трудом, и теперь смотрит на меня с выражением детской обиды на лице.

Я ловлю себя на мысли, что что-то не то. Его лицо не перекошено злобой, и глаза не мутно-серые, а пронзительно голубые. За шесть лет я настолько привык играть против Малфоя, что забыл, против кого играл сейчас.

Я встряхиваю головой, словно прогоняя нежданно нахлынувшую ассоциацию, и подлетаю к Смиту, все еще держа в руке снитч.

- Продолжим? – я раскрываю ладонь, и отпускаю мячик, который тут же с потрясающей скоростью исчезает в направлении колец.

- Да, – коротко отвечает Смит, по-прежнему неотрывно смотря на меня.

Что-то в его взгляде не так. Я не вижу там ни неприязни, ни раздражения, никаких негативных эмоций, которые обычно испытывают проигравшие. Раньше я бы непременно обратил на это внимание, но сейчас я просто мысленно пожимаю плечами, и устремляюсь вверх, чтобы оглядеть поле в поисках снитча.

Смит взмывает вслед за мной, и начинает кружить по полю, без конца вращая головой и изредка поглядывая в мою сторону. Я же просто развлекаюсь, наслаждаясь ощущением полета, и выписываю в воздухе свои любимые фигуры, лишь краем глаза наблюдая за Смитом. Проходит около пятнадцати минут, но я все еще не вижу снитч. Хотя, если быть честным, я и не слишком стараюсь его разглядеть. В конце концов, это не матч, а простая тренировка, где я обычно оттачиваю мастерство полета, а не погони за снитчем. Этого мне хватает и на матчах.

Как и в первый раз, Смит снова замечает крылатый мячик первым и бросается в погоню. Я прослеживаю глазами траекторию его движения и замечаю золотую вспышку в дальнем конце поля. Я слишком далеко, чтобы успеть догнать хаффлпафца, но все же разворачиваюсь и устремляюсь в погоню, выжимая из метлы максимальную скорость.

Смит намного ближе к цели и, если ничего не произойдет, он непременно поймает снитч раньше. В моей голове успевает пронестись мысль, что я не проигрывал в квиддич уже больше двух лет и, если сейчас проиграю, Смит растрезвонит об этом всей школе, и меня наверняка выкинут из команды. По крайней мере, тогда у них будет достойный повод.

Странно, но такая перспектива меня совершенно не пугает. Мне безразлично, останусь ли я в команде, или нет. Никто все равно не отнимет у меня возможность летать, а соревнования и так больше не вызывают у меня ни привычной эйфории, ни других положительных эмоций. Ни-че-го.

Но мне снова везет – крылатый мячик неожиданно исчезает из поля зрения. Смит в раздражении резко тормозит метлу и разворачивается ко мне. Он несколько мгновений вглядывается в мое лицо, явно желая увидеть там какие-то эмоции. Но я с легкостью выдерживаю его взгляд, оставаясь все таким же безразличным.

Ведь мне и в самом деле все равно.

Смит передергивает плечами, и снова ухмыляется.

- Как всегда везет, Поттер. Интересно, как долго еще фортуна будет тебе благоволить. Ты над этим не задумывался?

Он что, рассчитывает меня задеть? Даже смешно. Не думаю, что меня вообще можно вывести из того состояния, в котором я нахожусь вот уже три месяца.

- Не задумывался. Меня это не волнует. И, должен сказать, что не понимаю, почему это волнует тебя, Смит, – спокойно произношу я.

Смит слегка дергается от моих слов, но в лице не меняется.

- Да так... Беспокоюсь за национальное достояние и надежду магического мира, – он кривится, произнося это.

И я отчетливо понимаю, что он хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал.

- Да? Твое право, Смит, – я пожимаю плечами. – Мы продолжаем играть или так и будем болтать, вися в воздухе над полем?

- Сколько сарказма, Поттер. Я и не ожидал от тебя подобного, – произносит Смит. – Играем.

Он тянет на себя ручку метлы и поднимается выше, высматривая в воздухе снитч. Я же остаюсь на месте, безразлично осматривая поле. Золотого мячика все не видно, и меня эта игра уже начинает раздражать. Я настолько в последнее время привык тренироваться в одиночестве, что плохо переношу чье бы то ни было общество. Поднявшись выше, я уже собираюсь сказать Смиту, что мне это надоело и я возвращаюсь в Хогвартс, но тут замечаю снитч, парящий всего в нескольких метрах от головы незадачливого хаффлпафца. Я резко ускоряюсь, надеясь подлететь как можно ближе, прежде чем Смит тоже заметит снитч. Когда я уже почти поравнялся с ним, он резко дергается в сторону, вынуждая меня изменить траекторию движения, а сам делает рывок в сторону снитча. Я не успеваю выровнять метлу, и соскальзываю вниз, едва сумев зацепиться кончиками пальцев за древко. От неожиданности я вскрикиваю, и Смит оборачивается ко мне. Я повисаю в воздухе, не в силах взобраться на метлу. Еще пару мгновений, и я сорвусь. А мы находимся на высоте около тридцати метров. Простым переломом мне явно не отделаться.

Все эти мысли проносятся в моей голове за считанные секунды, и, когда я снова поднимаю глаза, я вижу, как Смит со всей скоростью несется ко мне. И мне кажется, я читаю в его взгляде ... страх? Панику? Нет, не может быть. Наверное, мне показалось. Когда я чувствую, что не могу больше держаться, и отпускаю пальцы, Смит успевает подлететь вплотную и подхватить меня на руки, удерживая от падения. Мы опускаемся на землю, и только тогда Смит разжимает руки и без сил падает на траву. Я становлюсь на колени и наклоняюсь к нему, проверяя, ничего ли с ним не случилось. Ему явно требуется на это много усилий, но он все же приподнимается и выдыхает:

- Ты совсем рехнулся, Поттер?! А если бы я не успел тебя поймать?! Великий, мать его, ловец! Не удержался на метле и решил разбиться! Я вообще не понимаю, как ты до сих пор жив остался, придурок, если ты даже на метле удержаться не можешь?!

Я холодно смотрю на Смита, и пару секунд не могу подобрать слов, чтобы ответить на его несправедливую тираду.

- Это ты меня практически скинул с метлы, Смит, а теперь еще и орешь. Я, если ты не помнишь, не просил тебя меня ловить. А если ты решил изображать из себя героя, то не надо обвинять в этом меня, – мой голос остался спокойным и холодным, только в глазах начало подниматься легкое раздражение.

Что он тут распсиховался? Да и зачем вообще кинулся меня спасать? Странно. А еще выражение его лица, когда он увидел, что я падаю… Хотя, может, мне это только показалось.

Смит смотрит на меня, не скрывая гнева и раздражения.

- У тебя отличная манера благодарить, Поттер. Теперь я понимаю, почему все остальные ученики тебя избегают. Ты стал невыносимой скотиной, – он пытается подняться, но снова упал на землю. С руки капала кровь. Видимо, он повредил ее, когда пытался поймать меня в воздухе.

Я почувствовал, что меня охватывает стыд. Он ведь спас мне жизнь, а я даже не поблагодарил его. Он прав, я скотина. Точнее, я стал ею три месяца назад. Я пытался подобрать слова извинения, но в голову как назло не приходило ничего подходящего.

- Обопрись на мою руку. Тебе надо в госпиталь, я тебя провожу, – произнес я вместо извинения, протягивая ему свою руку.

Он отталкивает ее в сторону, снова пытаясь встать на ноги, обходясь собственными силами.

- Обойдусь без твоей помощи, Поттер. – огрызается он, и с третий попытки, наконец, поднимается на ноги. – Спасибо за игру. И за урок. Никогда не лезь помогать, если тебя об этом не просят, – он кривится. – Не трудись меня провожать, дойду сам.

Здоровой рукой он взваливает на плечо метлу и направляется в сторону замка, даже не взглянув на меня.

Я еще несколько минут неподвижно стою на поле, провожая взглядом его хрупкую фигуру, затем призываю свою метлу и, не заходя в раздевалку, направляюсь в сторону Хогвартса.


***

Странно, но Смит никому не сказал, что в несчастном случае, произошедшем с ним на квиддичном поле, виноват я. А ведь если бы он это сделал, меня, несомненно, выгнали бы из команды.
Рон мог бы быть против, но все остальные… Они боятся меня, и хотят, чтобы я держался от них подальше. Если быть честным, меня тоже не привлекает общение с ними. Разве можно общаться с людьми, которые каждую секунду ожидают от тебя срыва? Такому обществу я предпочитаю одиночество.

Но поступок Смита меня действительно поразил. Зачем ему понадобилось меня спасать? Неужели он действительно испугался за мою жизнь? На эти вопросы у меня нет ответов. С того случая прошла неделя, а я не видел хаффлпафца ни разу. Уроки у нас с ним не совпадают, а на ночные тренировки он больше не приходил. Хотя это меня не удивляет. Если до этого он еще относился ко мне лояльно, то после… Не думаю, что теперь в Хогвартсе остался хотя бы один человек, который хочет иметь со мной дело. Да и мне никто не нужен.

Иногда я поднимаюсь на крышу Северной башни, и наблюдаю за ночным небом. Нет, мне не нравятся звезды, я люблю, когда ночное небо затянуто тучами. Тогда создается ощущение, что ты проваливаешься в темноту, и летишь, летишь… Это и есть свобода. Именно то, чего мне теперь так не хватает.

У меня складывается ощущение, что я становлюсь похожим на невидимку, и для этого мне не понадобился никакой плащ. Ученики перестали заговаривать со мной в коридорах, даже если я налетал на них. Учителя перестали спрашивать меня на занятиях, даже если я не выполнил задания. Даже животные, казалось, перестали меня видеть. Хедвиг отворачивается, как только я захожу в совятню, а те существа, которых мы изучаем на уроках Хагрида, словно смотрят куда-то сквозь меня. Хотя нет, есть одно исключение. Это фестралы. Возможно, эти животные просто как никто другой способны чувствовать чужую боль и отчаяние. Я иногда прихожу к ним, чтобы хоть ненадолго оказаться в обществе, откуда меня не гонят, и где я не лишний. Оказывается, я все еще не всегда могу вынести постоянное одиночество.


***


На завтраке я сижу в самом дальнем конце гриффиндорского стола, что в последнее время стало традицией. Рон с Гермионой оставили свои попытки расшевелить меня, и теперь заняты друг другом. Надо же, у Рона все таки хватило смелости предложить Гермионе встречаться, и они уже неделю как не отходят друг от друга. Наверное, я должен быть рад за них, но мне все равно. Просто еще один ничего не значащий эпизод моей жизни.

Я медленно ем овсяную кашу, отстраненно глядя по сторонам. Ученики, как обычно, громко переговариваются между собой, и никто не поворачивается в мою сторону. Никто, кроме одного человека. Я замечаю это совершенно случайно: за спиной слышится шум, и я рефлекторно поворачиваю голову. Оказывается, Пивз умудрился уронить большую глиняную чашу прямо на хаффлпафский стол. Поскольку мне это ни капельки не интересно, я оглядываю студентов, и встречаюсь взглядом с Захарией Смитом. Он неотрывно смотрит на меня, словно пытаясь прочесть на моем лице эмоции, которых там нет. Заметив мой взгляд, Смит тут же отворачивается, с преувеличенным интересом начиная наблюдать за действиями Пивза, в тот момент сбросившего на многострадальный стол еще одну вазу.

Он действительно наблюдал за мной, или мне показалось? Я с удивлением отмечаю, что это единственное, что меня заинтересовало за последнюю неделю.
Хотя с чего бы ему смотреть на меня? Не мог же он подумать, что я причастен к тому, что на их стол упала эта идиотская ваза. Нет, конечно же, не мог. Тогда что? Может, он зол на меня и хочет отомстить? Но почему он медлит? Я не понимаю… Я все время хожу один, и если бы он хотел напасть на меня, у него была бы тысяча возможностей сделать это. Никто бы даже внимания не обратил…

Я с опозданием замечаю, что в моей тарелке давно уже пусто, и я с отстраненным лицом сижу за столом и на автомате подношу пустую ложку ко рту. В последнее время я часто ловлю себя на том, что ухожу в себя и совершенно не обращаю внимания на происходящее вокруг.

Поднявшись из-за стола, я неторопливо направляюсь к выходу из большого зала. Через пятнадцать минут начинается зельеварение, и надо еще успеть дойти до подземелий. Хотя теперь это не так и важно, новый профессор совсем не похож на Снейпа, и он так же не обращает на меня никакого внимания, как и остальные учителя.

Сейчас воспоминания о Снейпе уже не окрашены такой болью, как пару месяцев назад, но думать о нем спокойно я все еще не могу. Да, наверное, и не смогу никогда. Вместе с ним умер светлый жизнерадостный мальчик по имени Гарри Поттер. Осталась только оболочка, да и та сильно изменилась. А душа… Она еще теплиться в моем увядающем теле, которое с каждым мгновением приближается к смерти, и пока еще не может уйти. Но я знаю, уже скоро…


- Ох… - меня кто-то резко схватил за локоть, и дернул в сторону темной ниши на пути в подземелья.

Здесь слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. Наверное, я должен испугаться, но мне не страшно. Совсем. Если кто-то хочет меня убить, я буду последним, кто попытается этому помешать. В конце концов, разве не этого я жду уже больше, чем два месяца?

- Пооотер. – шипит неизвестный.

Если бы я точно не знал, что Малфоя нет в Хогвартсе, я первым делом бы подумал, что это он. Та же манера растягивать гласные. Хотя нет, голос незнакомца слишком низок, и интонации слегка другие. Кажется, я раньше с ним сталкивался, но не слишком часто, поэтому не могу сразу вспомнить, кто это.

- Что ты сделал с Заком, паршивый ублюдок? – он все еще крепко держит меня, не давая отойти, чтобы иметь возможность разглядеть его лицо.

О чем он говорит? Он что, имеет ввиду Смита? Я ведь ничего ему не сделал, он сам поймал меня, я не просил этого делать.

Неожиданно меня пронзает неприятная мысль: значит, Смит все-таки рассказал… Не так уж сильно он отличается от всех остальных.

Только что сейчас это придурок хочет услышать от меня?

- Я не понимаю, о чем ты. – мой голос не передает абсолютно никаких эмоций. Просто безразличная констатация факта. – А так же не знаю, кто ты.

Незнакомец выхватывает палочку, которую до этого держал в кармане, и освещает пространство вокруг нас. Мы стоим в нише, вход в которую закрывает железная статуя.
Я поднимаю глаза, и с легким удивлением смотрю в перекошенное от ярости лицо Эрни МакМилана.

- Ты прекрасно знаешь, о чем я, Поттер! Зак целую неделю ходит сам не свой, и глаз с тебя не сводит! Он ни с кем не разговаривает, и ничего не хочет. Ты наложил на него заклятие, чтобы выиграть матч?!

- МакМилан, ты совсем рехнулся? Ничего я не делал твоему Смиту, а если ему нужен психиатр, так это не мои проблемы. Пусти, я опаздываю на урок. – я разворачиваюсь, собираясь уйти, но неугомонный хаффлпафовец резко дергает меня назад, возвращая на место.

- Так я тебе и поверил, урод шрамоголовый! И если кому-то в Хогвартсе и нужен психиатр, то только тебе! Не смей приближаться к Заку, иначе тебе никакие врачи не помогут!

- Не ори, МакМилан, в этом нет надобности. Я тебя и так отлично слышу. Если ты не понял с первого раза, я повторю: я ничего не сделал твоему дорогому Заку, и не планирую что-то делать в будущем. В твоих угрозах нет смысла, так как я не боюсь смерти. А если что-то и вправду случилось со Смитом, стоит искать настоящую причину, а не следовать глупым домыслам. Можешь поблагодарить меня за хорошие советы позже, а сейчас я… Мне надо на урок.

Я наконец вырываюсь из цепких лап обалдевшего от моих слов МакМилана, и спускаюсь в подземелья, за спиной слыша злобные выкрики ревнивого хаффлпафца.

У меня нет никакого желания размышлять над словами МакМилана, но в голове неотступно крутится фраза: “Зак целую неделю ходит сам не свой, и глаз с тебя не сводит! Он ни с кем не разговаривает, и ничего не хочет…”

Неужели мне на самом деле интересно, что случилось со Смитом? За последнее время я настолько привык к абсолютному безразличию моего разума, что даже малейшая заинтересованность вызывает у меня удивление. Что за ирония… Мог ли я подумать, что так будет? Хотя бы представить?

Эти вопросы не нуждаются в ответах…

Возможно ли, что поведение Смита в последнюю неделю и правда связано со мной? Но почему? Может ли он испытывать ко мне что-то? Ведь другое объяснение просто не приходит в мою голову…

Страх в его глазах, когда я едва не разбился, не поймай он меня. Его странное поведение. Взгляд, там, в большом зале… Неужели?

Нет, я не верю, мне только кажется…


***

Эта неделя прошла так же незаметно, как и предыдущая. Единственная причина, по которой я знаю, какой сегодня день – это квиддичный матч между Хаффлпафом и Гриффиндором. А так, как я все еще ловец в команде последнего, мне с утра напомнили о матче. Что самое забавное, это был не гриффиндорец, да и вообще не игрок в квиддич.

Я, как обычно, сидел на краю гриффиндорского стола, стеклянным взглядом уставившись в пространство, когда ко мне подошла рыжеволосая девчонка в мантии Хаффлпафа. Я несколько мгновений вглядывался в ее лицо, пытаясь выудить из закоулков памяти имя. Ханна Эббот, точно. Она выглядела очень расстроенной, если не сказать большего. Глаза опухли и покраснели, кожа была бледной, а руки едва заметно тряслись.

- Гар… - она запнулась, произнося мое имя. – Поттер, мне надо тебе кое-что сказать.

- Да? Я тебя внимательно слушаю. – я вежливо старался изобразить заинтересованность, хотя в действительности не рассчитывал, что она может сообщить мне хоть что-то, достойное внимания. В конце концов, осталось слишком мало вещей, которые могли бы меня заинтересовать.

Эббот явно мялась, переступая с ноги на ногу, и нервно оглядывалась вокруг.

- Мы не могли бы поговорить наедине? Здесь слишком много народу.

- Конечно. Где?

Даже если я и был слегка удивлен, то внешне никак это не показал.

- Может в библиотеке? Там сейчас никого нет, и она недалеко отсюда. Если тебе не сложно, мы могли бы пойти прямо сейчас. – она по-прежнему нервно оглядывалась вокруг, словно страшась увидеть кого-то конкретного.

- Идем. – я поднимаюсь из-за стола, и направляюсь к выходу из зала, рассчитывая, что Эббот сама последует за мной.

В этом году все так необычно. Раньше любое мое движение или действие сопровождалось многочисленными взглядами, а сейчас ученики ни то что не смотрят на меня, а даже специально отворачиваются, едва заметив мое приближение. Нельзя не отметить, что в этом есть определенные плюсы. Теперь я волен делать все, что хочу, и даже если кто-то заметит меня за каким-то запрещенным занятием, то предпочтет просто пройти мимо, а не связываться со мной. Даже профессора выбрали ту же манеру поведения.

Мою реакцию на это можно было бы назвать положительной, если бы мне не было настолько все равно. Я обращаю мало внимания на происходящее вокруг, так что поведение учеников и учителей меня совершенно не заботит, независимо от того, что они делают. Главное, чтобы не трогали меня.

Зайдя в библиотеку, я прохожу в самый дальний угол, и сажусь в мягкое кресло в ожидании хаффлпафки. Эббот не заставляет себя слишком долго ждать, и спустя минуту уже стоит практически прямо передо мной. Она сильно нервничает и явно не знает, как начать разговор.

В моей голове проносится мысль, что она меня боится. Иначе почему ведет себя так странно? Но я не тороплюсь начинать разговор, в конце концов, это она хотела мне что-то сказать, а не наоборот. И у меня нет никакого желания вести с ней светские беседы.

Наконец она решается начать разговор:

- Поттер, я хотела тебе сказать, что… Что… Будь осторожен на сегодняшнем матче. – на одном дыхании быстро произнесла она и уставилась в пол.

Я в недоумении поднимаю глаза, и пристально вглядываюсь в ее лицо. Матче? О чем она говорит? Я не сразу понимаю, что она имеет в виду квиддич, и с удивлением думаю, что если бы она не напомнила мне про сегодняшнюю игру, сам бы я так и не вспомнил. Ведь, по-правде, я давно перестал следить за числами и днями недели. Время просто слилось в непрерывную череду повторяющихся событий: завтрак, занятия, обед, занятия, ужин, тренировка, сон, потом снова завтрак и так по кругу.

- Почему ты говоришь мне это, Эббот? Ты что-то знаешь, или просто не уверена, что я все еще способен удержаться на метле? Если это так, то спасибо за заботу, но со мной все в порядке, с метлы не упаду. – как только я сказал эту фразу, в памяти сразу всплыл эпизод двухнедельной давности. – Ну, то есть скорее всего не упаду. – мысленно поправился я.

- Гарри, я не могу сказать, понимаешь, просто не могу. Но прошу, будь предельно осторожен. – она бросила на меня умаляющий взгляд.

- Ты хочешь сказать, что мне стоит опасаться игроков? Дай угадаю… МакМилан, верно? Я уже имел удовольствие объяснить ему, что не испытываю страха перед смертью, так что если он решил убить меня, сбросив с метлы – пожалуйста, мешать не буду. Только после того, как я выиграю матч. Не могу же я позволить Смиту победить, а то он и вправду решит, что летает лучше меня. – все это я произнес холодным безразличным тоном, не меняясь в лице. Лишь на последней фразе я позволил себе слегка улыбнуться.

- Я не… Откуда ты знаешь? - Эббот явно не ожидала такого поворота событий. – Мое дело предупредить, Гарри, но зря ты относишься к этому столь легкомысленно. Эрни шутить не любит. И ради Зака он готов на многое. – видимо, она уже смирилась с тем, что я догадался об источнике угрозы.

- Я это уже понял. – мои губы изогнулись в усмешке. – Только я уже сказал ему, и могу повторить тебе, что я ничего не сделал вашему Смиту, и не собираюсь делать в будущем, так что если у его любовника какие-то проблемы, я тут абсолютно не причем.

Эббот в шоке уставилась на меня, открывая и закрывая рот, но не произнося ни слова.

- Но.. Но.. Откуда ты знаешь, Гарри?

- Не трудно было догадаться. МакМилан так яростно защищал его, что ничто другое просто не пришло мне в голову.

- Ты ошибаешься, Гарри, Эрни и Зак не любовники.

Я изогнул бровь, отчетливо показывая, что не верю ни одному слову.

- То есть они раньше были любовниками, но Зак бросил Эрни около трех месяцев назад.

- Три месяца? И МакМилан до сих пор не отстал от него? Сочувствую Смиту.

- Гарри, ты не понимаешь, Эрни одержим Заком, он не подпускает к нему никого, и сам не отходит ни на шаг. Но последние две недели Зак ведет себя странно. Он практически не общается с нами, все время куда-то уходит, ничего не рассказывает. И… - она запнулась, и слегка покраснела. – Глаз с тебя не сводит. Скажи честно, Гарри, ты что-то сделал ему? Зак мой друг, я не могу видеть, как ему плохо…

Меня уже начинал раздражать этот разговор. С чего эти недоумки хаффлпафцы взяли, что я что-то сделал их драгоценному Смиту? Я и пальцем его не тронул! А то, что случилось на той тренировке, полностью его вина. Я не просил делать мне одолжений.

Хотя, если быть честным, поведение Смита вызывает у меня удивление, немного смешанное с интересом. Неужели его состояние и вправду связано со мной? Но даже если это так, моей вины в этом нет, абсолютно точно, о чем я и сообщил рыжей хаффлпафке:

- Повторяю еще раз, я ничего не делал вашему Смиту, и понятия не имею о мотивах его поведения. Вы его друзья – вот и разбирайтесь, а меня оставьте в покое, мне вся эта комедия и показательная ревность уже надоела. – я холодно посмотрел на хаффлпафку, ясно давая понять, что не хочу больше возвращаться к этой теме.

Эббот бросила на меня виноватый взгляд, и переступила с ноги на ногу.

- Прости, Гарри, я не хотела вмешиваться, просто Зак мой друг, и я… Просто хотела спросить. Извини… - она повернулась, собираясь уйти, но обернулась и произнесла: - Помни мое предупреждение, Поттер.

-Эй, Эббот, постой. Почему ты предупредила меня?

Меня действительно волновал этот вопрос. Хаффлпафцы славились своей верностью и дружбой, а так же единством факультета, а она только что выдала мне одного из своих, да еще и друга… Я не верю в бескорыстность, как и в благодетельность. Больше нет. Наивный мальчик во мне умер чуть больше двух месяцев назад, и теперь все мои рассуждения основываются исключительно на логике и разуме.

Какие мотивы преследовала Эббот, сдавая мне своего друга?

Она резко остановилась, словно перед ее носом выросла стена, и снова повернулась в мою сторону.

- Я верю в тебя Гарри. Верю, что ты сможешь Его победить. Мы знакомы с тобой почти семь лет, и я с уверенностью могу сказать, что не знаю ни одного человека, которым могла бы восхищаться так же сильно, как я восхищаюсь тобой. Ты сильный, смелый, умный, добрый и преданный человек. И я верю, что ты способен очень на многое, почти на невозможное. И ты достоин того, чтобы победить в этой войне. Мои родители – магглы, и если ты не справишься, они будут первыми, с кем разделается Тот-Кого-Нельзя-Называть. А потом настанет очередь таких, как я… Я знаю, что ты сильный, и не верю ни единому плохому слову, которые про тебя говорят. Ты сможешь, Гарри, я знаю.

Эббот уже давно покинула библиотеку, а я все еще сидел в том же кресле, обдумывая ее слова.

Она верит в меня? Не думал, что такие еще остались… Все ведь отвернулись от меня, едва осознав, насколько сильно меня сломила смерть Дамблдора и убийство Снейпа. Если быть честным, то второе гораздо сильнее.

Я никогда не смогу простить себе его смерти, как никогда не смогу забыть выражения его лица, когда я набросился на него, чтобы порвать на куски.

Теперь даже сама мысль о насильственной смерти кого бы то ни было вызывает у меня отвращение. Меня готовили для убийства, но недоследили, и я убил не того. Я стал одноразовым оружием, использованным не по назначению, и теперь я никому не нужен, так как мой лимит исчерпан.

Едва ли слова хаффлпафки сильно затронули меня, но определенно заставили задуматься. До этого я был абсолютно уверен, что никто более не видит во мне человека, способного победить Волдеморта. И теперь я стал размышлять, одинока ли Эббот в своей вере в меня, или есть и другие, которые просто не говорят об этом? Настолько ли я мертв в глазах других, как в своих собственных?

Раньше я просто не думал об этом, упиваясь своей болью и стараясь слиться с ней. Но слова Эббот мысленно вернули меня назад, в то время, когда меня еще считали героем и надеждой волшебного мира. Что я тогда чувствовал? Ответственность? Большой, тяжелый груз ответственности. Но не только. К этому чувству примешивалась благодарность, что все эти люди верят в меня, поддерживают, оказывают любую посильную помощь. В конце концов, тогда в моей жизни еще был смысл. А что осталось от него сейчас?

Абсолютно ничего. Опустошенность, безразличие, угнетенность… Желание исчезнуть, раствориться в пространстве.

А мне всего семнадцать лет.

И я медленно умираю.


***


До матча с Хаффлпафом оставалось не более получаса, и большинство учеников уже ушло на стадион, когда я медленно направлялся в раздевалку Гриффиндора. Не думаю, что команду огорчило мое опоздание на напутственные речи капитана. В конце концов, они стараются проводить со мной рядом как можно меньше времени. Да и я не возражаю против такого положения вещей.

Я поднимаю взгляд к небу и наблюдаю, как сгущаются тучи. Вероятно, скоро пойдет дождь, но меня это мало волнует. За шесть лет регулярных квиддичных матчей я привык и к худшим погодным условиям. Мне лишь хочется, чтобы все это быстрее закончилось. И дело не в том, что я разлюбил летать – совсем нет, я все еще наслаждаюсь ни с чем не сравнимым ощущением полета, но вся это шумиха во время матчей, косые и опасливые взгляды игроков обоих команд меня раздражают. Я ведь полюбил одиночество, не так ли? Хотя, более вероятно, мне просто не с кем общаться. Абсолютно все обитатели школы сторонятся меня. По крайней мере, мне так кажется.

Пока я иду к раздевалкам, в голове неотступно крутится предупреждение Эббот. И я с удивлением ловлю себя на мысли, что с каким-то извращенным любопытством жду того, что приготовил мне МакМилан. Не может же он и в самом деле попытаться убить меня на глазах у всей школы. Это было бы, по меньшей мере, глупо. Я столько времени провожу в одиночестве, что квиддичный матч – это чуть ли ни единственное место, не считая занятий, когда я непроизвольно нахожусь на виду у учителей.

Мне не страшно. Скорее, просто любопытно, и я не собираюсь ничего предпринимать, чтобы предотвратить потенциальную угрозу. Я даже не сообщил о ней ни одному игроку нашей команды. А в прежние времена обязательно бы сказал Рону.

Поймав себя на этой мысли, я усмехаюсь, такой нелепой мне она кажется. И как я мог быть настолько привязан к этому рыжему? Я даже называл его другом... Но разве друзья отворачиваются от тебя в самый трудный момент твоей жизни, разве они опускают руки, даже толком не попробовав тебя спасти?

Вот и я так думаю. Поэтому молча захожу в раздевалку, быстро натягиваю на себя квиддичную форму и последним из нашей команды выхожу на поле.

Стоит мне только оторваться от земли – и все мысли тут же испаряются из моей головы. Только ощущение свободы… Если бы не необходимость поймать снитч. Но ведь я столько раз делал это, так что мешает мне сделать это сейчас?

Вокруг с огромной скоростью носятся игроки обоих команд, но я не смотрю на них. Мой взгляд пытается отыскать маленький золотой мячик, который, наверняка, должен быть где-то поблизости.

В какой-то момент я чувствую на себе чей-то пристальный взгляд и поворачиваю голову, едва не столкнувшись нос к носу со Смитом. Но почему меня не оставляет ощущение, что на меня смотрел не он, а кто-то другой?

Хаффлпафавец слегка дергается, встретившись со мной взглядом, и отводит глаза.
А я, сам не понимая, от чего, начинаю раздражаться.

Какого черта, в самом деле? Сначала он разговаривает со мной, как ни в чем не бывало, потом почти по-дружески играет со мной в квиддич, и в конце тренировки удерживает меня от падения, а последующее две недели абсолютно игнорирует и избегает, не объясняя причин. Да еще и его тупые однокурсники имеют наглость доставать меня!

Я, не совсем понимая, зачем, подлетаю почти вплотную к Смиту и бросаю ему прямо в лицо, презрительно улыбаясь:

- Что-то потерял, Смит? Или просто не можешь оторвать от меня глаз?

И зачем я только это сказал? Сам не знаю. Просто все то раздражение, накопившееся во мне за прошедшие два с половиной месяца, сейчас с бешеной силой рвется наружу. И у меня нет никакого желания сдерживаться. В самом деле, зачем?

Смит вздрагивает от моих слов, и поднимает на меня взгляд. Мне кажется, или я вижу там упрек? Но остановиться я уже не могу. Поэтому ухмыляюсь, и язвительным тоном продолжаю:

- Ведь именно из-за этого бесится твой любовничек, правда, Смит? Ты так пялишься на меня, что люди считают, что я что-то тебе сделал. Ты тоже так думаешь, Смит? Или ты просто ХОЧЕШЬ, чтобы я это было так? Знаешь, я подумаю над этим, если ты уймешь свою шавку МакМилана.

Я сам удивляюсь от того, сколько яда прозвучало в моих словах. Я ведь не серьезно сказал ему все это? Не могу же я на самом деле так думать… Или могу?

Я выплескиваю наружу свою злость и накопившееся раздражение, но только Смит не имеет к ним никакого отношения. Я понимаю это, и мне стыдно. Стыдно за каждое резкое слово, только что брошенное в лицо хаффлпафцу. Он всего две недели назад спас мне жизнь. И хоть я мог бы сказать, что не нуждаюсь в такой жизни, Смит здесь явно не при чем, и я просто не имею права вести себя с ним подобным образом.

Я уже открываю рот, чтобы извиниться и взять слова обратно, когда слышу тихое шипение Смита:

- Я и не знал, что ты стал таким ублюдком, Поттер. Пытаешься заменить Малфоя? Не получится. Драко хотя бы был остроумным, а ты несешь полную чушь, пытаясь выдавать свои домыслы за правду. Я думал, что все эти слухи о твоем сумасшествии – не более, чем очередная ложь о тебе. Но теперь вижу, что они даже преуменьшены. Ты не просто свихнулся, Поттер, ты еще и страдаешь галлюцинациями.

Он злобно смотрит на меня, и в глазах нет ни следа той растерянности и чего-то еще, что так привлекло и заинтересовало меня две недели назад. Теперь я вижу перед собой того Смита, который пришел на собрание ОД на пятом курсе. Злобного, хамоватого и агрессивного.

Мое желание извиняться тут же пропадает, уступая место раздражению. Да еще и упоминание о Малфое… Я давно не думал о том, что с ним стало. И что-то мне подсказывает, что проблем у него не меньше, чем у меня. Его так и не нашли, хотя, признаться честно, не очень-то и искали. После того, как я убил Снейпа и магическое сообщество узнало о его невиновности, о Малфое тут же забыли, и никого не заботила судьба молодого аристократа. Но если бы кто-то потрудился и подумал, то понял бы, что у Малфоя вряд ли остался шанс на нормальную жизнь. Поместье конфисковало министерство, хотя ни Люциуса, ни Нарциссу поймать так и не удалось. Да их и не столь старательно ловили. Все авроры были направлены на поиски Волдеморта, хотя их усилия не приносили никаких результатов. Отряды Авроров постоянно попадали в засады Упивающихся, из которых практически никто живым не выбирался. Те, кому все же удавалось выжить, утверждали, что видели среди рядов Упивающихся Люциуса Малфоя, но никто не видел там Драко. Из чего сделали вывод, что младший Малфой или сбежал, или погиб, что, в принципе, никого не волновало. Да и я редко вспоминал о своем школьном враге, занятый своими проблемами. Но когда я думал о нем, мне от чего-то становилось грустно…

Как ни странно, вспышка Смита остудила мой гнев, и теперь я снова спокоен, хотя и немного раздражен. Тем не менее, я контролирую свой голос и мимику, и спокойно произношу:

- Твои рассуждения просто смехотворны, Смит. Ничего из моих слов не может сказать тебе о моем состоянии здоровья. Я сказал лишь то, что имеет место быть. Твой МакМилан угрожал мне, что если я от тебя не отстану, он за себя не ручается. И ты еще будешь отрицать, что вы с ним трахаетесь? Хотя точно, Эббот что-то говорила о том, что уже нет… Но какая разница, суть от этого не меняется. Или ты попытаешься убедить меня, что поведение МакМилана – просто дружба? Тогда ты не меньший псих, чем я, Смит. Или просто считаешь меня глупцом?

Я наблюдаю, как он резко бледнеет от моих слов, и смотрит на меня с каким-то непонятным выражением на лице. Может быть, это испуг?

Через мгновение его лицо искажает маска неприкрытого ужаса, он срывается с места, пытаясь дотянуться до меня рукой, а с его губ срывается крик.

Но я не успеваю расслышать, что он кричит мне. Моя голова взрывается тысячью фейерверков, сопровождаемых оглушительной болью. Пальцы разжимаются, тело наклоняется вбок, и я проваливаюсь в темноту, так и не поняв, что произошло. А ведь мы находились, по меньшей мере, на расстоянии тридцати метров от земли…


***


Вокруг меня темнота, и даже при попытке открыть глаза ничего не меняется. Веки словно налились свинцом, их тяжесть непосильна, я не могу даже пошевелить ими, не то что поднять.

Мне не страшно, я просто не понимаю, что происходит. Я не чувствую своего тела, словно его вообще нет, и осталась только голова, неспособная даже на то, чтобы открыть глаза. Я прислушиваюсь, стараясь уловить хотя бы какой-то звук, указывающий на существование внешнего мира. Но все мои попытки не приносят результатов.

Я лежу, не шевелясь и практически не дыша, уже несколько минут, но вокруг по-прежнему тишина, разбавляемая лишь мерным стуком моего сердца.

Тишина, темнота, непонимание…

Я пытаюсь восстановить в памяти последние события, чтобы понять, что со мной произошло. Но мысли путаются, и каждое усилие отдается в голове острой болью, не позволяя сосредоточиться. Тысяча каких-то отрывков проносится перед глазами, но никак не желает сложиться в общую картину моей жизни.

Худая блондинка с резкими чертами лица орет на меня, обзывая никчемным отродьем, не заслуживающим ее доброты.

Непомерно толстый подросток с поросячьими глазками и огромными ручищами ударяет меня в живот и смеется, видя, как я сгибаюсь пополам.

Широкоплечий, с выпирающим из брюк животом мужчина до боли сжимает мой локоть, заталкивая меня в чулан.

Плоский конверт из жесткой пожелтевшей бумаги лежит на моих коленях, а я не могу набраться смелости, чтобы открыть его.

Высокий косматый человек с маленьким розовым зонтиком с силой вышибает дверь в каменный домик посреди моря, но мне не страшно, я только слегка удивляюсь такому способу входа.

Длинный поезд с разноцветными вагонами прибывает на берег огромного озера, на другом берегу которого виднеется старинный замок, и я не могу сдержать рвущуюся наружу счастливую улыбку.

Странный профессор с чалмой на голове маслеными глазами смотрит на мой лоб, ехидно улыбаясь, а мой шрам пронзает острая режущая боль, и я не понимаю, что происходит.

Рыжая девочка в изорванной мантии лежит на мокром каменном полу, ее кожа почти синяя, грудь не вздымается, и из закоулков моего сознания приходит понимание того, что я опоздал.

Тонкий и широкий топор со свистом опускается на шею необычно красивому животному, и до моих ушей доносится душераздирающий крик.

Мертвые глаза стеклянным взглядом смотрят прямо мне в лицо, словно обвиняя в чем-то, и я не могу сдержать слезы отчаяния, понимая, что причина смерти – я.

Высокий брюнет с длинными черными волосами будто в замедленной съемке, беззвучно крича, прогибается назад, падает за серебряный занавес, и весь мой мир взрывается оглушительным воплем, который издаю я сам.

Прозрачный луч из чужой волшебной палочки неожиданно попадает в меня, сковывая тело и не позволяя двигаться, и я сквозь непролитые слезы наблюдаю, как умирает седовласый старец, самый сильный волшебник последнего столетия, унося с собой мою надежду на победу.

Ярость застилает мне глаза, гнев поглощает разум, и я не понимаю, что творю, просто уничтожая все живое вокруг. Когда я прихожу в себя, то вижу только то, что осталось от школьного профессора Зельеварения, который никогда не предавал Дамблдора.

Дальнейшие воспоминания скрыты туманной дымкой, словно все время после смерти Снейпа я провел во сне. Неясная череда каких-то отрывочных видений, учебный класс, большой зал, квиддичное поле… Все смыто в неясную полосу событий, и как бы я ни старался вспомнить, что привело меня к нынешнему состоянию, память отказывается мне подчиняться.

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как я пришел в сознание. Возможно, всего лишь несколько минут, а возможно, целая вечность.

Мое внимание привлек тихий шорох шагов, донесшийся откуда-то справа. Это был первый звук, услышанный мной после обморока или комы, зависит от того, что же со мной случилось.

Шаги все приближались, отметая всякие сомнения. Их обладатель явно направлялся в мою сторону.

Я все еще не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза, полностью полагаясь на свой слух и оставшиеся органы чувств.

Горячее дыхание опалило мое лицо, и в нос ударил резкий запах лечебных зелий и трав. По крайней мере, я могу быть уверен, что нахожусь в руках медика, и, скорее всего, в руках мадам Помфри. Теплая рука опустилась на мой лоб, проверяя температуру. Я услышал облегченный вздох, за которым тут же последовала произнесенная громким, но немного усталым голосом фраза:

- Мистер Поттер приходит в себя, температура тела нормализовалась, дыхание снова ровное. Полагаю, он скоро очнётся.

Четко различимый вздох облегчения, сопровождаемый хриплым покашливанием.

- Мы уж и не надеялись, Поппи… Три недели в коме без основных признаков жизни – очень большой срок. Мы рады, что все образуется.

- Проблема в том, профессор МакГонагалл, что его организм не боролся. Мы делали все, что могли, но, чтобы выжить после такой травмы, нужно стремиться к жизни, а Поттер, видимо, не делает этого. Мы едва не потеряли его, хотя с ним работали лучшие колдомедики страны. Сначала никто не мог понять, почему он не приходит в себя, ведь тело было полностью восстановлено уже две недели назад, но он все не приходил в сознание.

- Я это знаю, Поппи. Видимо Поттер действительно выдохся, его резервы закончились этим летом. Но кто же знал, что он в одиночку отправится за Северусом? Мы не обнародовали непричастность Снейпа к убийству директора, чтобы не сеять панику в магическом сообществе. Ему было предоставлено надежное убежище, никто и не подозревал, что Поттер будет настолько одержим жаждой мести, чтобы найти его и расправиться с опытным профессором без лишних усилий, не оставив после себя даже опознаваемого тела. Мы все были в шоке, но ничего уже нельзя исправить. Каждый член Ордена пытался убедить Поттера, что он ни в чем не виноват, но мальчишка не желает слушать. Что-то сломалось в его непоколебимой вере в добро, и теперь он не более чем старый символ разбитой надежды.

- Я понимаю, профессор. Жалко мне его, такой был добрый мальчик, отзывчивый. Помогал младшим ребятам, в квиддич так хорошо играл…. Просто вылитая копия своего отца в молодости… А теперь – лишь серая безликая оболочка. Потерялся он, потерялся, и помочь-то ему некому.

- Да все уже пытались, Поппи, только он никого близко не подпускает. Отмалчивается или просто уходит. Наплевать ему на наши проблемы, да и на угрозу войны наплевать. Он ушел в свой мир боли и отчаяния, и вытащить его оттуда пока не удалось никому. Да мы и пробовать уже устали, бесполезно это.

- Я и не предполагала, что все настолько плохо… А тут еще эта травма. Сколько лет уже говорю, что надо запретить эту опасную для жизни игру, но никто меня и слушать не хочет! Какой по счету раз Поттер лежит в больничном крыле после матча? Я даже вспомнить не могу. Бедный мальчик, как будто ему мало неприятностей…

- Что поделать, Поппи, что поделать… Игру запретить никак нельзя, это последнее, что отвлекает учеников от внешних проблем, заставляет их соревноваться между собой, вместо того чтобы впадать в панику после очередной статьи в «Пророке». Отменить квиддич – и учеников охватит хаос. Мы не можем этого допустить. Ладно, Поппи, мне пора, собрание Ордена уже началось, а мне еще надо захватить бумаги по дороге. Когда Поттер придет в себя, сразу дайте мне знать. И никого к нему не пускать, совсем никого, даже мистера Уизли и мисс Грейнджер. Хотя я лично очень сомневаюсь, что они придут, если судить по их отношениям с Поттером в последнее время.

- Да, я тоже заметила, что больше не встретишь в коридорах школы их неразлучную троицу… Неправильно это, профессор… - тяжелый выдох, а в голосе отчетливо слышатся слезы. - Я немедленно позову вас, когда Поттер придет в себя.

Удаляющиеся шаги стихли, а я снова почувствовал резкий запах лечебных зелий. Теплая ладонь на мгновение коснулась моего лба, но тут же отдернулась, видимо, не отметив изменений.

Выдох сожаления. Снова шаркающие удаляющиеся шаги, звук закрывающейся двери, и вокруг опять воцарилась тишина.

Услышанные слова резали мое сознание тупым ножом, медленно вскрывая едва зажившие раны, надавливая на них, вызывая острую и невероятно сильную боль, такую, что невозможно вздохнуть, как бы ты ни старался, и перед глазами взрываются красные звезды, омрачая разум и затмевая все остальные чувства.

Я столько месяцев пытался пережить случившееся прошлым летом, но нисколько в этом не преуспел, раз простое напоминание вызвало во мне столько боли. Неизвестные ранее подробности подняли новую волну ненависти и злости, которые не могли найти выхода.

Они знали. Они все то время, что я искал Снейпа, знали, что он невиновен, но ничего не сказали. И даже после случившегося они пытались убедить меня, что я невиновен, что я просто не мог знать. Но ведь это неправда! Я мог, я должен был знать, если бы они сказали мне об этом. Но нет, они решили промолчать, ссылаясь на политическую выгоду. И к чему привела их выгода? К смерти невинного человека. К тому, что я стал убийцей.

Бессильная ярость пожирает меня изнутри, и это первое чувство, которое я испытываю за последние месяцы.

Но и оно не остается в моем сознании надолго, постепенно уступая место привычному безразличию и апатии.

Ничто больше не имеет значения. Ни прошлое, ни будущее… Все это неважно.

И я больше не пытаюсь открывать глаза или управлять телом. Мне это не нужно.

Я хочу забыть каждое слово, которое услышал только что, и каждое действие, которое совершил в прошлом.

И эта спасительная темнота – как раз то, что мне сейчас необходимо. Только это, и ничего больше.

Я растворяюсь в этой пустоте, и последней мыслью, проносящейся на краю ускользающего сознания, становится:

«А мне всего семнадцать лет.

И я медленно умираю.»