Пора отказываться от ежедневного плеера. Музыка не должна быть защитой (стеной, если хотите) от окружающего.
Наоборот, она должна помогать глубже и ярче воспринимать окружающее.
-Это, батенька, смотря какая музыка!..
Пространные рассуждения насчет "вот тогда-то была музыка, а сейчас два прихлопа-три притопа" уже порядком надоели, хотя я сам с охотой могу долго и уверенно хулить поп-музыку. "Опопсение" происходит изнутри. Из ежедневного перетирания одних и тех же песен; уже и смысл слов теряется от столь частого повторения, остается только шум.
Последние дни сотканы из совершенно разнообразной музыки: сначала "Евгений Онегин" и струнный оркестрик, совершенно чудный.
Музыка смычков и струн открылась для меня заново. Звук был плотным и мягким, будто славная подушка, накрыл сразу же колпаком многоголосья: скрипка - альт, виолончель-контрабас. Чувство, меня охватившее, было сходно с эйфорией, лоб стал горячим, по спине прошелся мороз, внутри меня нажали на неведомую педаль, из-за чего глаза заволокло водой.
Они такие красивые - инструменты скрипичного рода: обычно красного теплого дерева, с плавными женственными линиями, "интегралами"; и голоса будто все человеческие, особенно у альта и виолончели. Завидую тем, кто ими овладел.
На следующий день была вовсе другая музыка, оркестр стал побольше.
Плеер помигал синим огоньком и верно помер: за обеспечение звуком взялась сама матушка-Москва. Взялась основательно, надо сказать. Переход на Баррикадной пел оперным голосом "Гудбай Америка, о-о!", что неслось учтивым эхом в один переулок со мной.
Магистраль, оставшаяся за спиной, взяла на себя работу бас-гитар, ударные женских шпилек отщелкивали ритм. Потом, абсолютными флейтами подключились птицы из одной городской усадьбы. Шум путался в полах моего плаща, в нем было много пыли.
<...>