Сплоченный коллектив, со своими идеями, с наработанным уже мастерством… Только пару винтиков подкрутить и корпус заново покрасить, и – лети куда вздумается!
Тысячу раз я повторял себе, какие хорошие дети мне достались. Несмотря на все капризы близнецов, хмурого Георга и не в меру веселого Густава, таких работяг еще поискать надо.
Близнецов я называл про себя правым винтом и левым винтом. Заводишь их, и вот, дрррррррр, самолет Токио Отель взлетает… рррр… и уносится прочь. А я сижу в кабине и даже не нажимаю на рычаги, а любуюсь видом из окна и слежу за приборами…
Самолеты я всегда любил. Одно время даже хотел научиться управлять и получить разрешение, но так и не удосужился. Об этом Билл тоже каким-то образом узнал. Ну, то что у этого парня глаза на затылке, очевидно, конечно, но об этом даже мои друзья не знали! И вот он со свойственной ему непосредственностью направляет своего Джумби так, чтобы он сел мне на голову. А вот направлю я его на твою голову, Билли, будешь всю неделю ныть, что я тебе прическу испортил!
О, да. тронь его волосы, даже когда они растрепанные с утра, получишь по зубам. Том мог сколько угодно дергать его за челку, он и бровью не поведет… Ну да, брат все-таки. Впрочем, кажется мне, он и ему заслуженный подзатыльник отвесит, только не при всех.
Он мне нравился гораздо больше, когда был серьезным. Работал. Объяснял. Рассказывал. Спрашивал. Слушал сам.
В один миг он просек, как я люблю, когда меня слушают, и сидел, как приклеенный, смотрел на меня большими глазами…
Кое-что я увидел сразу, конечно. Иначе я бы не выбрал их. Парни хорошо играли, да. Но Билл был ключиком. Тем ключом, который открывает сердца, а иногда просто пробивает тупые головы молотком, чтобы дать путь всему остальному, что вкладывается в песни.
Он обладал всеми задатками супер-звезды, мне нужно было только поощрять их.
Так вот, знал ли я вообще, кем он окажется, в конце-концов?
У меня было вполне четкое представление. Звезда – она и есть звезда, а на нем большими буквами было написано это слово. Они, эти буквы, сияли и перемигивались так, что я неделю не мог оправиться от удивления, как эти лохи в Star-Search не увидели этого. Нет, что-то они конечно увидели, но… Впрочем, один пронырливый чел из тамошних учредителей хотел его зацапать, но это я быстро просек. Нет, дорогуша, это редкое явление в нашем сером мире я нашел. И точка.
Звезда. Что сюда входит?
На первый взгляд – умение себя держать, привлекать внимание и тоже удерживать его, удивлять и даже шокировать, при этом не смущаться, улыбаться даже стоя под толстой струей гадостей в твой адрес… И работать. О, да.
У них были светлые головы, у этих парней, старшему из которых еще нельзя было выпивку покупать. Сначала они сидели и слушали. Пока мы просматривали материал, отбирали стоящее, рассказывали и объясняли, показывали… Пока не дошли до переработки. С музыкой оказалось даже проще, хотя иногда трехголосное «нет» пугало меня до судорог. Как они все-таки здорово понимали друг друга! А вот когда дошли до текстовой части… Я думал, облысею. Билл дрался за свои идеи до последнего. Нет, он сидел и слушал, мотал на ус, пока речь шла о размере, ударениях, замене некоторых строчек в почти готовых песнях, но… Когда речь зашла о смысле…
- Дэйв, это не о том совсем!
- Дэйв, я не это хотел сказать!
- Дэвид, ты меня слушаешь, вообще?
О, да. У меня уже башка болит от твоей трескотни, я сделаю, как ты хочешь, только заткнись, ради бога!
Нет, я так не говорил и не делал. Это непрофессионально. Я хотел добиться совершенства. Идеальной гармонии между тем, кем они были, и тем, что бы могло привлечь слушателей. О том, что это, скорее всего, будут подростки женского пола, парни не догадывались. Поэтому я пил анальгин в лошадиных дозах и пытался заткнуть ему чем-нибудь рот. Некоторое время помогал мармелад, но Билл быстро научился есть и говорить. Нет, это не смешно. Речь идет о моей голове, елки-палки!
Разумеется, он не сразу начал мне доверять… ну, хотя бы в какой-то степени. Но, не кривя душой, могу сказать, что мне он доверял больше, чем кому-либо другому из команды. Питер, похоже, пугал его своими замашками, а Ротт всегда требовал беспрекословного подчинения, чем выводил из себя даже меня, что уж говорить о Билле.
Сначала он стал меня слушать. Не знаю уж, правда ему было так интересно абсолютно все, или он усыплял мою бдительность, но лучшего слушателя у меня никогда не было. Он не просто кивал головой и поддакивал, как делал Том, спешащий отделаться от моих нотаций, Билл переиначивал мои рекомендации на свой лад, проверял, правильно ли он понял, и, конечно же, спорил. О, такого спорщика еще надо было поискать! И не отстанет, пока не сдашься, или голову сломаешь, пока найдешь доказательства твоей правоты, которые он примет…
Один лох как-то на вечеринке сравнил его с редким экзотическим цветком… Нет, реально лох. Билл, конечно, не в этой скучной стране появился, а, как минимум, был послан к нам с далекой вымирающей планеты (это Шефер прикольнулся как-то), но цветок? Хрупкое создание, которое вянет, и быстрее вянет, когда его сорвут? Не-а, приятель. Не то, что в яблочко, ты даже в доску не попал! Он – кобра. Красивый, сильный экзотический хищник. И в террариуме ему не место. И домашним зверьком он не станет, покончит с собой лучше. Цветок, скажет тоже! Если только венерина мухоловка… Но этот жалкий гибрид, вечно сидящий в засаде, с ним не сравнить. Билл нападает открыто. Но это не значит, что ты сможешь дать отпор. Успеешь дать отпор.
- Дэйв! Эй, Дэйв, хватит прятаться!
- Я не прячусь.
- Ну да, конечно. Ты запретил Саки говорить, где ты, да?
Сверлю глазами телохранителя, но он не виноват. Билл кого угодно разговорит. Хотя, ему и не требовалось. Ему надо было только узнать, что я скрываюсь, а где – он сам найдет.
- Я никому ничего не запрещал. Ну что?
- Я не пойду.
- Как это?
- Не пойду и все! Мне вставать завтра рано!
- Ну, всем рано…
- Тогда тебе тоже не стоит идти! Ложись спать!
Опа! Меня таким тоном в кровать последний раз мама отправляла. Когда я еще в школу не ходил, наверное…
- Можешь не ходить, конечно… - черт, а какая встреча не состоится, опять в пролете… - Но моим временем я сам буду распоряжаться.
- Извини, - голос тихий, раскаивается, потом снова поднимает дерзкий взгляд, - только завтра чтоб не спал на саундчеке!
И только я рот открыл, как его и след простыл. Черт, он слишком быстрый. Быстро говорит, быстро ходит и еще быстрее соображает. Я привык все как следует обдумывать, первое правило коммуникации, которое я выучил, было: долбанное слово не воробей. А он строчил, как пулемет. А, плевать, что мишень размером с яблоко, я и дерево снесу, и весь сад повалю, бум, бум, бам, тра-та-та-та-та!
Правда, надо отдать ему должное. Если он разговаривал с кем-нибудь посторонним, будь он мелкой сошкой, или известным челом, Билл говорил обдуманно и неспеша. Каких уж усилий это от него требовало – не знаю, не спрашивал.
А с нами он особенно не церемонился. Вот, помню, как Ротт давился своей злостью и расхаживал взад и вперед, из его ушей валил пар, а изо рта доносилось рычание.
- Этот мерзавец! – Пых-пых, - эта сука-в-брюках! – гррр…
Здесь мне захотелось вылить на него пиво, и я засмеялся, потому что это было так в духе Билла… Засунуть пиццу за шиворот или облить колой, в тех редких случаях, когда у него кончались аргументы, или когда он решал, что тратить слова на оппонента – ниже его достоинства. Вот и тогда мне хотелось вылить на этого идиота пиво и уйти. Но вместо этого я стал с ним спорить. Эх, не все то, что выглядит так совершенно, когда это делает Билли, будет так же смотреться на тебе, Дэвид. Увы.
Когда я понял, что он доверяет мне, я был рад до безумия. А и не подозревал даже, как это для меня важно. Ну да, если хотите немножко яду, кобру придется приручить… Какое странное сравнение получается. Но верное, в рот ему кило печенья…
Самое главное было то, что нельзя было врать. Он распознавал ложь как никто, и лестью ничего нельзя было добиться. Если было плохо, он требовал правды. А я боялся, что он раскиснет. Напрасно. Тщательный разбор полетов был для него руководством к действию. Странный он. Мог полдня ныть, что гостиница ужасная попалась («попалась»! найди в этой дыре получше, и я съем твой микрофон!), и ни звука не издавал, когда выслушивал тирады Питера (заслуженные, ничего не могу сказать) или сжимал крепко губы, когда после концерта шел к огромной толпе… Только ему стоило ее завидеть, как вот она – коронная улыбка! Коронный оскал, я бы сказал.
Я был восхищен. Откуда это в них? Во всех четверых!
Ладно, Билл. Это нечто уникальное. Ладно, Том – этот ничуть брату не уступал, пусть и держался в его тени. Но вот Густав и Георг… простые, казалось бы, парни…
Кого-то я годами учил на сцене стоять. А эти будто родились там.
Но я говорил о доверии. После одного из первых концертов, в шатре на улице, он рассказал мне о своей мечте, об огромном стадионе с тысячами лиц… Боже, они его не пугают, нет? Хрупкое пятнадцатилетнее существо против многотысячной толпы… Я знал, что он справится. И, в конце-концов, как он сам не преминул сказать, ему было почти шестнадцать. Хехе.
Но только не хрупкий, нет. Это тонкая кость давала такое впечатление. Даже займись он реслингом, все равно не избавился бы от него. Было и другое, что сложно было игнорировать. Это так же подкармливало первое впечатление. Жесты. Ими он мог смутить любого. Ну, только представить. Ты сидишь, разговариваешь с парнем, который говорит по-мужски, шутит по-мужски, хлопает тебя по плечу… и вдруг выворачивается на диване, или откидывает голову, или складывает руки, или вытягивает длинную ногу… И улыбается. И щурит хитрые глаза. Я знаю, что значит невербальная коммуникация, особенно для публичного человека. Я, лично, взял пару уроков у Фюрера, о чем тоже никому знать необязательно. А Билл… у кого он брал свои уроки? Эти движения рук, осанка, походка, мимика… Черт, был бы он девушкой, моей протеже, мне бы и тогда не пришлось ничего поправлять… Но он-то был парнем. Причем, нормальным парнем, если принять за постоянную факт, что звезда в принципе может быть нормальным… парнем…
И я с любопытством наблюдал, как эти жесты (не исчезли, как я предполагал, думая, что это выражение инфантильности… инфантилен? Он? Ха) развивались и создавали ему репутацию. Некоторое время я гадал, сознательно ли он ими пользуется, или нет. Я пришел к выводу, что непроизвольно, но он учится. Черт, он учится ими владеть. И когда он пихал меня носком босой ноги, когда касался руки, чтобы привлечь внимание, когда наши взгляды встречались через всю комнату, и он приподнимал бровь… не этим своим фирменным жестом имел-я-вас-и-это-было-просто, а каким-то более интимным… Вот тогда я познавал на себе всю силу. Почему кобра? Потому что он вооружен до зубов. Потому что он может так сказать, что даже Ротт заткнется, а если не поможет, он может так дать, что даже Листинг будет сидеть со льдом и охать, и, в конце-концов, у него есть еще целый арсенал прикосновений и поз, и… он облизывает зубы. Долбанная порнозвезда. Будь он немного глупее и менее таланливым, там бы и обосновался, может быть. Но… нам с ним обоим повезло.
В общем, мы дружили, как могли, не выходя из наших ролей…
И я трепал его лохматую макушку, когда он спросонья пробирался мимо меня в автобусе. И я неизменно получал пинок, или тумак, и ржал, а потом гладил синяк и смеялся опять, и выслушивал его жалобы на все на свете, а он выслушивал мои жалобы на него, преподобного, а потом мы смотрели вместе какую-нибудь запись и обсуждали, и он таскал чипсы из моей банки, потому что сначала отказался, а потом передумал, и я шлепал его по руке, и он вываливал остатки мне на голову, и потом всю ночь я ворочался на долбанных крошках, поминая его на чем свет стоит…
Пару раз я будил его утром. Том спускался вниз и на вопрос «где Билл?» невозмутимо отвечал, что тот отказался вставать. Пелка демонстративно заворачивал рукавчик на локте, Том так же точно складывал руки на груди. Тогда я вставал. Том жалобно на меня смотрел, но помешать не мог. Я шел будить.
Ох уж этот мне король сонного царства. Шторы вечно задернуты так, что собственной руки не видно.
- Ну я же сплю! Зачем мне свет?
Логично. А теперь пора вставать. Да здравствует солнце!
Он ворочался и ныл, и прятал голову под подушку. Тут уж я не мог упустить возможность воспользоваться его собственными методами. Я налил воды в стакан, поднял одеяло, в один край которого он вцепился, как бульдог в чужой коврик, и щедро плесканул внутрь.
Ой, мама-дорогая! Ой, зачем его вокалу учили! Ой, дайте беруши срочно!!
Дэйв-задница! Дэйв-сука! О музыка моих ушей!
Ладно, главное, встал, все-таки. И случалось такое с ним редко. Все устают. Особенно, в таких условиях. Хотя его выносливость – это тоже полная противоположность тому обманчивому впечатлению. Выдохся, бедняга. Уже и нянчиться с ним – не поможет. Ничего, вот еще немного, и пусть валят на свои любимые Мальдивы.
Загорелый вернется. Будто покрытый шоколадной глазурью. Жаль, он красится. А то выгорели бы у него волосы, как у Георга, было бы здорово… Отдохнувшие от макияжа глаза будут сверкать каким-то новым блеском…
- И ни одной девчонки вокруг! Кайф!
- Да, - уныло вторит Том, - ни одной.
Билл пихает его локтем и они смеются. Глядя на них я всегда жалею, что у меня нет брата… Такого, как Том. Не такого, как Билл, нет… Впрочем, некоторые мои мысли о нем закопаны достаточно глубоко, чтобы не мешали быть его другом. Но иногда я выкапываю их, рассматриваю в тусклом свете луны, провожу пальцами по уродливым изгибам и бороздкам… И закапываю снова.
Так вот, я начал с того, что я не знал о нем почти ничего. И немного узнал за эти годы, оказывается. Все вылилось на меня внезапно. Внезапно.
Просто он пришел ко мне однажды.
- А ты чего на вечеринку не пошел?
- Заебло, - ответил он. Коротко и емко. Чего еще желать. – А ты чего не пошел? – Лукавый огонек в глазах.
- Заебло, - интонацию мне не удалось скопировать, и он засмеялся.
- Не верю, - сказал он.
- Ты пришел выяснять, почему я не пошел на вечеринку?
- А почему бы и нет? Делать-то все равно нечего!
А, делать ему нечего?
- Нечего? И домашнюю работу сделал?
Он снял кроссовок и кинул в меня. Он мягко шлепнулся мне на живот.
- Не отдам, - сказал я, снимая кроссовок с себя и ставя рядом.
- Тогда тебе нужен второй, - он снял второй и кинул тоже, - пусть будет пара!
Этот я поймал. Поставил к первому.
Он залез в кресло с ногами и свернулся клубком.
- Билл, я тебя развлекать не намерен.
- Да? – он подпер голову рукой, - а чем таким интересным ты здесь занимаешься?
- Вот, подрочить собрался, а ты приперся!
- А посмотреть можно?
Чего?
- Ну, - продолжил он, со своей фирменной усмешкой, - вживую лучше, чем порноканал смотреть.
Ага, шуточки у тебя под вечерок, Билли.
Он стал смеяться. Видимо, рожа у меня была та еще.
- Дэйв, ты уработался. Потеря чувства юмора – это диагноз!
- Ты – это диагноз!
- Нет, я – диагно… диагнози… диагностик!
Теперь смеяться начал я.
- Ты – смерть моих ушей, боль моих мозгов!
- Поэт, Дэйв! Какой поэт!
Он повел рукой, типа, вах! Я покачал головой.
- Ёптыть, Дэйв, ты так устал, что даже один решил вечер провести?
- А мне только горластой девицы не хватало, Билли. Тебя мне достаточно!
- Ах, ты меня оскорбляешь! – удерживая уголки губ, чтобы не поднялись в улыбку, он всплеснул руками и уронил их, закрыв лицо. Потом стал смеяться и открыл его, улыбаясь мне.
Он поднялся и сел рядом со мной на диван.
- Мне тоже никого видеть не хочется. Никого… чужого.
- Да?
Он протянул руку на спинку за моей головой и положил ногу на ногу.
- Да.
- А от моей физиономии тебя еще не воротит?
- Нет, - он кокетливо склонил голову на бок. – а тебя от моей?
Я закатил глаза.
- Не сегодня.
Он хлопнул меня рукой по колену и я улыбнулся. Не ты один задираться умеешь, Билли.
- А я подумал, что, раз уж сегодня делать мне нечего, и ничего не хочется, тогда почему бы мне не поболтать с тобой…
Поболтать? В этой недвусмысленной позе?
- Дэйв, - его голос стал тише, но не потерял насмешки, - только не надо прикидываться, ломаться и строить недотрогу. Я получил все твои послания, - он хмыкнул, - хотя, похоже, они посылались втайне от тебя самого, - он улыбнулся.
Еще как! Убил бы этого посланца, если б им не был я сам… Получил? Он, конечно, проницателен… но… не настолько же!
- Билл, я…
- Не понимаешь, а чем я говорю… - он закатил глаза, - я думал, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы не играть в эти игры.
Он был адски серьезен. Вот почему я всегда настаивал, чтобы его мнение учитывалось. Он принимал решения с серьезностью зрелого человека.
Ладно, я хотя бы попытался.
- Не обижайся, я должен был попытаться. Ты соображаешь, что делаешь?
- А я когда-нибудь не соображал, что делаю?
Да. Сообразительный. Чересчур.
Он усмехнулся.
- Еще что-нибудь, входящее в регламент усыпления совести?
Я открыл рот, думал сказать что-нибудь этакое, ну, хватит меня уедать, в конце-концов…
Я ничего не сказал, но открытый рот мне пригодился. Когда мы наклонились друг к другу и стали целоваться.
Нравы сейчас такие, что, хочешь выделиться – будь гетеросексуалом. Про Билла вообще бесполезно что-то говорить тому, кто его как минимум видел. Но я никогда почему-то не сомневался, что он не мутит с мальчиками. Он флиртовал да, ну так он со всеми подряд флиртовал. Это как дышать. Билли флиртует, следовательно существует. Но…
Я оторвался от теплых мягких губ, оставивших на моем языке вкус каких-то ягод, и попытался вернуть мыслям стройность. Он улыбался и это мне ничуть не помогало.
- Дээвид, - протянул он так ласково, что я успокоился, он запустил руку мне в волосы и погладил, - где у тебя выключатель, скажи? Я же все равно найду! – он подмигнул мне, и все мои сомнения рассеялись. Он просто хочет близости… Кто этого не хочет иногда? Я был ужасно горд тем, что он выбрал меня. Ну, а к кому еще он мог пойти? К тому же…
- Не здесь… - он погладил мои волосы еще и спустился к шее, гладя тыльной стороной ладони, - не здесь, - он опустил руку еще, провел по груди и животу… Я мог перехватить его руку, мог. Я и сейчас так думаю. Просто, я не хотел. Я хотел его. Так же, как он хотел меня. Так просто и легко это происходило всегда. С любым моим партнером, будь то девушка или парень, я никого никогда особенно не добивался… Почему же и с ним такого не могло произойти?
Потому что он кобра. И он меня укусит. Но я непротив. Я его добыча. Пусть. Он того стоит.
- А теперь «off»… - услышал я, прежде чем его рука сжала мой напрягшийся член. – Я этого никогда не делал, - шептал он мне в ухо, - но, я надеюсь, тебе понравится.
Мы снова целовались, краем уха я слышал, как кроссовки, которые он спихнул с дивана, грохнулись об пол, потом он отстранился и пихнул меня, валя на спину, и тут же забрался на меня.
Не понравится? Как это могло не понравиться? Его язык был чудом, даром, что не раздвоенный. То, как он владел им, облизывая и засасывая меня в теплоту своего рта, стягивая губы так туго, что мне хотелось кричать… И я кричал, кажется, да.
Потом мы поменялись местами, я гладил его в свое удовольствие, от долгого сдерживания даже не мог понять, чего я хочу. Я никогда не давал волю даже своей мечте, поэтому, когда она оказалась в руке, я растерялся. Только его стоны подталкивали меня к действию. Я пытался вернуть ему то удовольствие, что он доставил мне. Я, конечно, не мог, как он, запеть на нисходящем движении, когда моему члену передалась божественная вибрация, но у меня тоже была пара трюков в рукаве. Или, лучше сказать, на языке? Лучше ничего не говорить. С полным ртом-то.
Пока он приходил в себя, блаженно развалившись на диване, я ласкал его легонько.
- Надо же, - я поцеловал его в висок и лизнул скулу, он улыбнулся, - ты даже меня провел.
- С чем?
- С этой сказкой про идеальную любовь…
- Дэйв, это ты говоришь? Ты, который устраивал нам с Томом двойные свидания?
- Оргии, хочешь сказать? – я усмехнулся, убирая прядь волос ему за ухо, - я же не знаю, что там было, за закрытыми дверями…
- Нуу, - протянул Билл, - подрочить было на что. Тебе надо было жучок поставить, - он засмеялся, будто в колокольчик зазвенел. Давно я не слышал такого его смеха, очень давно. – Ты же сам говорил, - он положил голову ко мне на плечо, - это же все по твоим рекомендациям…
Ну да. Только я всегда думал, что Биллу врать не приходится. Он же так классно попал в строгие рамки шоу-бизнеса, я думал, он лишь подправил то, во что действительно верил…
- …и да, влюбиться было бы здорово… Но я же не монах. Или ты тоже меня в аскеты записал?
Так глупо я себя давно не чувствовал. Значит, говорил он правду, и с девчонками встречался, не нарушая собвстенных правил? Ох, потемки чужая душа. Ладно. У меня в руках сокровище. Редкий ценный экземпляр. Я его уважаю. Я к нему привязан. И я хочу его трахнуть.
Я привстал и потянул его за собой. Он не двигался с места. Он посмотрел на меня, глаза томные, похожи на спелые вишни, а кожа его – карамель… Ну да. Поэт. Ага. Только с тобой, разве что.
- В спальню? – спросил он. – Нет. Я не рассматриваю свою задницу как источник удовольствия. Своего, разумеется. Извини.
Я покраснел. Впервые лет за десять, наверное. Он улыбнулся, поцеловал меня и встал. Я наблюдал, как он одевался, скользнул в одну штанину, в другую, застегнул молнию, легкое движение пальцев и пряжка на месте, поправил футболку и уселся опять, обуваться.
Это я видел много раз, когда он ходил босиком в клубах, а потом обувался, завязывая шнурки непослушными пальцами, и вставал потом, придерживая голову, прикладывая руки к раскрасневшимся от выпитого щекам…
Натянутости не было. С ним никогда не было. Это его непосредственность, прямо детская, создавала такую атмосферу.
- Теперь уснешь? – усмехнулся я.
Он сел мне на колени, правда, так, чтобы не прижиматься сильно и не возбуждать опять, и поцеловал.
- Да, ты хорошее снотворное! А ты?
- Ну… Что касается тебя, ты только будишь… мм… желание!
- Да неужели? – он ущипнул меня за нос. – Во всем надо знать меру, кто мне это говорил?
- Я, что ли?
Он засмеялся.
- Нет, мама!
Он поцеловал меня еще, пожелал спокойной ночи и ушел.
Я сам не ожидал, но, когда добрался до кровати, снимая с себя то, что не удосужился снять Билл, я вырубился и спал, как убитый, до полудня. Даже Том раньше меня проснулся.
А между мной и Биллом будто бы ничего не было. Ни двусмысленных прикосновений, ни нарочито громких слов… Разве что я обнаружил в себе нежность, среди тех закопанных, как я теперь понимаю, сокровищ, и дал ей выход. Так, щелочку подышать.
Ребята растут, и в профессиональном плане тоже. Скоро схлынет интерес малолеток, в чью глотку что не кинь – сожрут и еще попросят. Билл это знает. И он не беспокоится. Я его научил и, черт, я этим горжусь. Скоро придется отпустить их в свободное плавание, в котором они выживут, а может и нет, но наступит момент, когда контракт придется переписывать, или они будут судиться с нами. Потому что они давно доросли до наших простых, как ремень-удавка, рамок. А пока мы вместе, и я рад этому.
Только иногда, когда я остаюсь один по вечерам, я чего-то жду. Кого-то.