"В начале 60-х я служила геологом в проектной конторе с неблагозвучным названием «Ленгипроводхоз». Находилась она на Литейном проспекте, в доме 37. Этот дом приобрёл известность благодаря стихотворению Некрасова «Размышления у парадного подъезда». Побывав весной 2000 года в Петербурге, я нашла этот нарядный в прошлом подъезд в таком полуразрушенном виде, будто кто-то бросил в него фугаску.
        Правда, наша шарага никакого отношения к знаменитому подъезду не имела. Входить к нам надо было с чёрного входа во втором дворе, миновав кожно-венерологический диспансер, котельную и охотничье собаководство.
        Однако наш замызганный двор имел свою привлекательность — в нём имелся стол для пинг-понга.
        Бродский жил на улице Пестеля, в двух кварталах от нашей шараги, и раза два в неделю, во время обеденного перерыва, заходил ко мне на работу, чтобы сыграть во дворе партию в пинг-понг.
        Однажды, за несколько минут до перерыва, я услышала доносящиеся со двора раздражённые мужские голоса. Слов — не разобрать, но кто-то с кем-то определённо ссорился. Я выглянула в окно, и перед моими глазами предстало такое зрелище. На «пинг-понговом» столе сидел взъерошенный Иосиф и, размахивая ракеткой, доказывал что-то Толе Найману, тогда ещё находящемуся в до-Ахматовском летоисчислении.
        Найман, бледный, с трясущимися губами, бегал вокруг стола и вдруг, протянув в сторону Иосифа руку, страшно закричал. С высоты третьего этажа слов было не разобрать, но выглядело это как проклятие.
        Бродский положил на стол ракетку, сложил руки на груди по-наполеоновски и... плюнул Найману под ноги. Толя на секунду оцепенел, а затем ринулся вперёд, пытаясь опрокинуть стол вместе с Иосифом.
        Однако Бродский, обладая большей массой, крепко схватил Наймана за плечи и прижал его к столу. Я кубарем скатилась с лестницы и подбежала к ним.
        «Человек испытывает страх смерти потому, что он отчуждён от Бога, — вопил Иосиф, стуча наймановской головой по столу. — Это результат нашей раздельности, покинутости и тотального одиночества. Неужели ты не можешь понять такую элементарную вещь?»
        Оказывается, поэты решили провести вместе день. Встретившись утром, они отправились гулять на Марсово поле, читая друг другу новые стихи. Потом заговорили об одиночестве творческой личности вообще и своём собственном одиночестве — в частности. К полудню сильно проголодались. Ни на ресторан, ни на кафе денег у них не было, и поэтому настроение стало падать неудержимо.
        В результате стали выяснять, кто же из них двоих более несчастен, покинут и одинок. Экзистенциальное состояние Бродского вошло в острое противоречие с трансцендентной траекторией Наймана, и во дворе института «Ленгипроводхоз» молодые поэты подрались, будучи не в состоянии справедливо поделить одиночество между собой."

(с) Людмила Штерн. "Бродский: Ося, Иосиф, Joseph"