<.....>Четвёртый человек в вагоне   -  городская легенда  -   Звездочёт. Хотя на самом деле никакой он не звездочёт - это просто его прозвище. Когда люди поняли, что он чем-то отличается от них, сторонится общества и живёт в высокой башне, они сразу же решили, что такой образ жизни может вести только представитель какой-нибудь астрономической профессии. Но так как должности космонавта и шамана были уже заняты, пришлось остановиться на третьей. Так это прозвище за ним и осталось. Звездочёт сначала очень сердился, что люди воспринимают его лишь как какой-то стереотип и не желают вникать в суть его жизни  - он одевался в одежду, противоположную синему колпаку и мантии со звёздами, специально посещал научные конференции по астрономии, чтобы высказать там какой-нибудь глупый комментарий и доказать, что ничего не знает о звёздах, а комнату в башне занимал самую нижнюю  - огромный подвал с тёмными сводчатыми потолками. Однако постепенно он понял, что  синий колпак со звёздной мантией -  одна из самых удобных форм одежды, посетив множество конференций, он стал знать всё, что знают об астрономии учёные мужи вместе взятые, и перебрался в комнату на последнем этаже, потому что именно оттуда удобнее всего было наблюдать за чайками, летающими над морем. (Конечно же, башня была на побережье -  через тысячу лет её переоборудуют в маяк и будут водить туда экскурсии для иностранных туристов, и лишь только тем, у кого взгляд рассеянней лучей, расходящихся от вспомогательной линзы, про существование которой многие и не подозревают даже, гид будет по секрету рассказывать легенду о старом Звездочёте). Иногда Звездочёт даже играет со звёздами в чёт и нечет, но это всё только ради того, чтобы звёздам не было скучно. Основное же его занятие другое: он коллекционирует воспоминания. На протяжении долгого времени он думал, каким образом лучше это делать. Он пытался рисовать открытки: ярко-цветные или, наоборот, сделанные под старину, чтобы можно было перебирать их осторожно, когда замёрзнут пальцы, забравшись в плед или кресло рядом с камином (конечно же, как у любого уважающего себя звездочёта, у него был и камин, и кресло-качалка, и даже трубка, из которой можно было пускать дым кольцами, октаэдрами или, если очень постараться, стихами какого-нибудь испанского поэта). Потом он понял, что даже самый гениальный художник не сможет изобразить некоторые вещи, и стал свои воспоминания записывать на шуршащих листах бумаги. Постепенно Звездочёт стал замечать, что каждое слово имеет свой звук, особенно хорошо это было слышно, если писать пером:  каждый раз оно скрипело чуть-чуть по-разному, и этот звук содержал в себе гораздо больше правды, чем само написанное слово. Теперь Звездочёт иногда выходил на улицу и прислушивался очень внимательно: вот за окном сидят 30 школьников и пишут сочинение про какого-то знаменитого то ли писателя, то ли поэта. По звуку их почерка он мог узнать, кому этот писатель и поэт нравится, кому нет, кто вообще его не читал, кому про него рассказывала бабушка или мама, кто читал его ночью под подушкой с фонариком, кто сегодня остался недоволен завтраком, кто думает о чём-то совершенно постороннем и никак не может сосредоточиться на словах, хотя мысль вроде и заполняет всю голову, да и весь окружающий мир, похоже, тоже -  таких Звездочёт каждый раз порывался взять у себе в ученики, но потом понимал, что сам ещё не достиг той степени мастерства, когда можно будет направлять кого-то другого. Однако через несколько лет наступило разочарование и в этом способе: вместо воспоминаний оставались как будто только их высохшие проекции, чёткие очертания контуров  - а чёткие внешние очертания, без внутренней наполненности -  это самое страшное, что могло, по мнению Звездочёта, произойти с воспоминаниями. Тогда он решил научиться стеклодувному делу: проучившись 5 лет у лучшего известного ему стеклодува из соседнего государства, он достиг такой вершины мастерства, что мог бы участвовать в международных конкурсах и выдувать склянки или фигурки котят для самОй королевы. Но это не было его целью: вернувшись в свою башню, он снова перебрался в подвальный этаж и, построив там секретную лабораторию, стал проводить дни напролёт, пытаясь придать форму тому, чему и сам не мог придумать названия. Надо сказать, что хоть память у Звездочёта была и не очень хорошая, воспоминаний у него было очень много. И все они были настолько разные, что иногда ему даже было немного стыдно, что в одной голове могут одновременно уживаться столь не совпадающие по регистру вещи: вот он идёт по улице маленьким мальчиком, а навстречу  - седой сгорбленный старик, улыбаясь беззубым ртом, и мальчик думает, что если жить до ста лет, то только со всеми зубами   иначе лучше уж и не улыбаться никогда вообще, или вот солнце светит на левую щёку, просто светит, и ничего больше не происходит -  ну какое же это воспоминание. Первый раз управлять каретой и запрячь её по ошибке четырьмя жирафами, а не пятью, случайно задеть на улице пожилую даму и испугаться поначалу, потому что она жена важного бургомиста, но, начав поспешно извиняться, краснеть с головы до пят, нервно подёргиваться левой пяткой, увидеть хитрую полуулыбку и даже получить конфету, завёрнутую в ярко-жёлтый фантик, уехать в далёкую страну на несколько дней и остаться там на всю жизнь, стать городской легендой и разъезжать в вечерних трамваях по всей стране, открыть в первый раз глаза и увидеть что-то огромное, синее, непонятное, не подозревая, что с этим потом всю жизнь проводить, сосед уронил булочку в придорожном кафе, склон холма, директор вручил грамоту за хорошую успеваемость, пыльный поворот дороги, поезд уехал в другом направлении, страны, города, кто-то осторожно взял за руку, ветер и огромный чёрный кот, ускоренное время и годовщина важного события  - становилось понятно, что даже став самым гениальным стеклодувом во всей истории стекольного мастерства, расставить всё это по полкам переливающейся различными цветами стеклянной массой не получится, и вовсе не потому, что никакой полки не хватит. Разложив открытки по ящикам, обклеив шуршащей бумагой стены башни (так, что все, кто видел башню издалека, недоумевал, из какого же диковинного материала она построена, а те кто подходил ближе тоже недоумевал, потому что все буквы уже давно стёрлись), развесив стеклянные гирлянды по саду, так что они звенели от малейшего дуновения прибрежного ветра, Звездочёт оставил идею вынести воспоминания в окружающее его пространство, и именно в тот момент понял, что ему это и не нужно: коллекционировать воспоминания в своей голове в форме бессвязной совокупности слуховых, зрительных, тактильных, вкусовых, настроенческих и ещё бабушка сова знает каких ощущений было намного интереснее. Да и для того, чтобы их "рассмотреть" не надо было теперь подниматься по скрипучей лестнице в дальнюю комнату, или выходить ночью в сад, что, конечно, не способствовало поддержанию себя в хорошей физической форме, но имело и свои преимущества. Вот в тот момент, когда Дремлин наблюдал за ним, Звездочёт, например, вполне мог вспоминать, как.. да всё, что угодно он мог вспоминать. <.....>