Жил-был слон, который хотел научиться летать. Нет, не подумайте, что он был каким-то там особенным. У него были самые обычные уши размером с две тарелки НЛО, огромные чёрные глаза и осторожнотяжёлая поступь: всё как полагается. У него было самое нормальное детство: прыжки с крыш сараев в мглистую саванну, игры в разбойников, плохие оценки в школе, папа на строительной работе рядом с Нилом, мама в вечных бигудях и телефонной трубкой в хоботе и дядя, где-то в далёкой Индии, который присылал два раза в год  - на рождество и день рожденья  - заморские конфеты и вязаные гольфы -  зачем гольфы слону в Африке и откуда они у его сородича в Индии, так и осталось загадкой до сих пор. И даже нельзя сказать, что наш Слон что-то такое увидел и бессознательно запомнил как самое ценное смутное воспоминание о мироздании: гагары и слепни почитались чем-то .., точнее не почитались вовсе, облака, изредка появлявшиеся в высоком мареве, просто иногда отражались в глазах и манили, скорее, внутрь, чем наверх, и даже книжки про чайку со страным именем на букву Л. не доходили до этой местности. Точнее, однажды где-то на севере континента, выбросило на берег обломки какого-то корабля -   горлышки бутылок, древесные щепки размером с упитанного бульдога, запутанные морским узлом, числящимся в учебниках мореходства под номером 84.2, сносившиеся канаты, чёрные октаэдры загадочного происхождения и книжку, непонятным чудом уцелевшую. Щепки и канаты тут же растащили по своим жилищам запасливые африканские белки: эти животные отличаются чрезвычайной жадностью, запасливостью и способностью незамедлительно прятаться от потенциальных зануд и врагов. А так как занудами белки почитают всех, кто слишком скучен, чтобы записать их во враги, об их существовании не известно не только зоологическим справочникам всего мира, но и многим другим живым и неживым существам.  Особенно камням: любой камень, не падающий с горы, являлся, по мнению белок, просто олицетворением зануства. Так появились мифы о неведомых призраках, обитающих на побережье, которые безобидны до поры до времени и лишь таскают неведомым образом некоторые полезные и бесполезные в хозяйстве вещи, но кто их знает. Горлышки бутылок пошли на ожерелья и блестящие коронки местным крокодилам: иногда жертвы сами шли на непонятный блеск, непреодолимо манящий их, и приходили в себя только когда зубастая пасть за ними захлопывалась и свет, не попадая больше внутрь, отказывался переливать цвета спектра с одной грани на другую. (Естественно, так как сказка-не_сказка-присказка  эта добрая, сразу после того, как захлопнуть пасть, крокодилы тут же разевали её обратно и, выпустив "жертв", шли в прекрасном настроении заваривать себе рассыпчатый бульон в кокосовых плошках). Чёрные октаэдры постепенно стали привычным делом, так как крушения случались довольно часто (и опять же, естественно, согласно всем канонам happy beginningа, все люди успевали покинуть корабль и спастись на шлюпках до начала катастрофы). Их относило ветром на самую середину пустыни  - туда, где возвышался едва заметный холм, чуть отличающийся по цвету от окружающих его песков. Этот чуть заметный переход в цвете, на самом деле, был заметен только чёрным октаэдрам, насколько он был тонким, но, смотря правде в лицо, точный центр пустыни и нужен-то был только им: оттолкнувшись от неведимой оси, возвышающейся там, они обретали свою траекторию, и оттуда уже разносились по всей неохватной песчаной скатерти. (Тут бы мама Слона гневно взмахнула бигудями и сказала бы "Какая скатерть, ну какая из тебя скатерть: если бы я так гладила скатерти, как тебя разгладил кто-то два миллиона лет назад, меня бы лешили почётного значка заботливой хозяйки и ленточки почётного утюгоорудийца, пфррр, одним словом"). Чёрные октаэдры медленно передвигаются по пустыне, передвигаясь в предсказанных им Осью на тысячу лет вперёд траектории, и остановить их, или изменить направление движения смогла бы только, пожалуй, отмена самого концепта движения. Что же касается книжки, это как раз была история про ту самую чайку. Но только написана она была на каком-то неведом языке, не знакомом ни на Побережье, ни в Пустыне, ни в Саванных чащах, где обитал Слон. Так она и осталась лежать среди гальки, обтачиваясь постепенно морскими волнами так, что вскоре её было и не отличить от других камней. И кто знает, может, эти камни тоже когда-то были чьей-то библиотекой, а может и до сих пор являются: не  зря же некоторые звери и птицы иногда приходят к самой кромке воды   -  чаще всего на закате  -   с непонятной целью будто найти что-то.
     Но так или иначе, Слон этой книжки не читал. Зато он очень хотел научиться летать. Он взбирался на высокую белую гору, вытягивал хобот кверху, растопыривал уши и пытался поймать в них попутный ветер: ветер шумел в ушах, донося обрывки чьих-то разговоров, дыхания, почти неслышных шагов: поднимаясь наверх, к вершине горы, они не могли противиться законам притяжения и потенциальной энергии, а потому как будто наливались какой-то неведомой массой, их очертания становились гораздо более чёткими, будто кто увеличил контрастность, они плыли сквозь воздух, как через густой сироп, чтобы в один прекрасный момент обратиться в тяжёлое облако или птицу, резко выделяющуюся на фоне неба. Слон забирался на высокие железобетонные конструкции: там тоже гулял ветер, но он был совсем другим: там уже не было ничьих слов, только сгустки контуров, которые стремительный поток воздуха срывал с деревьев, домов, улиц: от этого казалось, будто всё вокруг покрыто какой-то дымкой, и только сама непонятная конструкция  -   то ли лабиринт, то ли колонна, то ли монумент в честь чего-то -  чётко выделялась среди наполненного спутанными очертаниями воздуха. Слон смотрел вниз, на землю, которая была далеко внизу, закрывал от страха глаза, ноги его подкашивались, а сердце от волнения начинало отбивать ритм, до того странный, что приди он с таким ритмом к любому сведущему медику, тот бы долго хмурил учёные брови, приговаривал "Так-так-так, невероятно, не-ве-ро-ят-но", и под конец созвал бы симпозиум из ещё 5 таких же мудрецов, и заседали бы он лет пять, как минимум, пока не вынесли вердикт, что такого не бывает, и что этот слон им просто приснился. Слон же в этом ритме пытался найти разгадку: вдруг именно там и зашифрован секрет, узнав который, можно научиться летать.
     Однако год проходил за годом, а всё, в чём слон достигал совершенства, не имело к его мечте никакого отношения. Постепенно взрослея, он всё успешнее общался со сверстниками, умел находить общий язык с учителями и многочислеными родственниками, заслуживал время от времени различные награды и значки, которые за неимением кителя прикреплял на многочисленные подаренные дядей шерстяные гольфы  -   мама на него нарадоваться не могла, каждое субботнее утро, делая уборку, она любовно разглядывала позвякивающие, налитые тяжестью пусть и маленькой, но славы шерстяные, разширяющиеся книзу цилиндры, хранящиеся за высокой зеркальной дверью шкафа, и мечтала о том, что когда-нибудь её сын станет насколько знаменит, что сама жена губернатора Африки преподнесёт ему собственноручно связанный гольф, а может быть, даже и колготы   -  да, это была её самая заветная мечта: увидеть сына в губернаторских колготах. Когда пришло время, Слон устроился на работу: он помогал в строительстве плотины на Ниле - прямо, как его отец, которого теперь перевели на канцелярскую должность. Работа у Слона спорилась -  поленья складывались в аккуратные штабеля, подчинённая ему бригада выполняла пятидневный план в четыре, а то и три дня, работодатели пророчили невероятный карьерный рост, и до поры до  времени, имели полное право проходить мимо цыган, задрав нос картошкой, ибо пророчества  их сбывались без всяких цветастых юбок и золочения конечностей. Но постепенно коллеги стали замечать, что Слон всё чаще замирает в воздухе, с поднятым в хоботе поленом, или же замершей недоговорённой фразой   -  эти фразы повисали на миг в воздухе, и если их  вовремя не подхватить, падали вниз и разбивались со звоном на мелкие осколки. Поначалу этот звон был совсвем тихим, и услышать его можно было, только очень внимательно прислушиваясь к слоновьим словам, но со временем, звон становился всё громче и громче, и вскоре дошло до того, что иногда, когда Слон особо сильно задумывался, весь город мог слышать этот странный звук: будто одновременно во всех домах уронили по хрустальной вазе в каждой комнате. Полы всех зданий в городе пришлось обклеить мягким паркетом, чтобы не будоражить почём зря жителей, но и это не помогало, потому что оказалось, что фразы разбиваюится в сантиметре над поверхностью. Тогда ничего не оставалось, кроме как объявить Слону выговор за нарушение дисциплины. У начальника завода сердце обливалось кровью, когда он объяснял одному из своих любимых подчинённых о важности поддержания дисциплины и командного духа, о том, что нужно сосредоточиться на работе, особенно теперь, в такой ответственный момент, когда идёт переорганизация бригадного состава, а строительство плотины дошло до самой важной стадии, когда лишь аккуратность и чёткость могут обеспечить успех дела, и т.д. и и т.п. Слон, которому как раз накануне приснился сон о том, как он летит над широкой полноводной рекой, которую не сдержать никаким мостам и плотинам, как не сдержать его полёт никакому ветру и земному притяжению, изо всех сил старался удержать эту мысль внутри. И вот, когда он уже собирался выходить из кабинета, и почти уже закрывал за собой обитую дорогой кожей дверь, мысль эта выскользнула из его неловких слоновьих пальцев и с оглушительным звоном разбилась о директорский порог.
     Слон ехал в метро, и размышлял, что ему делать дальше. На ближайшие два дня план был однозначен: на его любимой белой горе как раз начался сезон ветров. Но что делать дальше, было непонятно. Надо было прийти домой,  и как-то рассказать родителям, что можно больше не вытирать пыль с многочисленных гольф. Потом можно будет собрать вещи и отправиться путешествовать -  в страны медитируюших буддийских монахов, или сибирских шаманов, а ещё, говорят, далеко на севере водятся такие рыбы, которые так и зовутся : "летающие" - может, у них удастся выведать секрет. Погружённый в свои мысли, Слон не сразу заметил, что перешёл не на ту ветку метро. Только сев на скамейку и по инерции посмотрев напротив, он понял, что что-то не то: вагон был абсолютно пустой. И тут случилось нечто невероятное. Повернув расстроенную голову с поникшими ушами направо, он увидел, что в дальнем конце вагона... на самом деле, он даже поначалу не понял, что это было, точнее, как это иногда бывает, понял-то сразу, но не мог поверить своим глазам: в дальнем конце вагона была Жирафа. Само по себе, это было не очень странно: хотя, конечно, с жирафами раньше Слон никогда не общался, но об их существовании знал. Странным было другое: Жирафа танцевала танго. Да-да, в вагоне не было слышно никакой музыки, но казалось, что её это нисколько не смущает: будто бы музыка играла в её голове. Танец этот был настолько прекрасен, что позже, когда Слон хотел написать про это поэму, у него ничего не вышло: даже придя на Побережье, и перебирая часами разбросанную гальку, он не мог найти подходящих слов. Сейчас же ему и в голову не приходило подбирать какие-то слова: он сидел, завороженный, и одновременно хотел сидеть здесь так вечно и не знал, куда ему деваться (ну в самом деле, Жирафа его, похоже, не замечала, и получалось, будто он подсматривал, а ещё в детстве в специальном учебнике по риторике для слонов было написано большими красными буквами на обложке "Не наступай другим на ноги, не сипи чаем и не подсматривай"). Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заметил, что каждый раз, поворачиваясь в его сторону, Жирафа будто бы смотрит прямо на него, но так как зрение у Слона было плохое, а очки он не носил принципиально, сказать наверняка было трудно. И вдруг сердце у него ушло в пятки  - все четыре одновременно: Жирафа направлялась прямо к нему. Слон сидел, замерев, и вдруг, совершенно неожиданно, узнал ритм: именно такой ритм отбивала его кровь, когда он стоял на вершине и ловил в уши ветер.  Слон изо всех сил удерживал в спотевших от волнения ладошках огромный стеклянный шар, который вот-вот, готов был вырваться из его рук, но так волновался, что не смог. "Научи меня так же". Шар выскользнул, и Слон зажмурился в страхе, готовясь опять услышать оглушительный звон. Но вместо того, чтобы разбиться, шар качнулся слегка в воздухе и взмыл вверх супротив всех законов притяжения: такого красивого полёта Слон не видел ни разу в жизни даже во сне.
     Конечно, поначалу танго у Слона получалось неважно. Хоть он и старался изо всех сил, но когда у вас четыре ноги и лишь опыт строительства плотин за плечами, тут уж особой ловкости не жди. Но Слон тренировался день и ночь, едва прерываясь на еду и сон, и постепенно его движения стали не то чтобы такими же плавными, как у Жирафы, но он всё реже наступал ей на ноги и всё чаще попадал в такт. Именно здесь он осознал, что всю свою жизнь он мечтал о чём-то абсолютно неважном и бесполезном: слоны не рождены летать, поэтому, даже если они научатся этому искусству, оно не принесёт им никакой радости. Слоны, как и жирафы, не рождены для того,чтобы летать. Они рождены, чтобы танцевать танго.

Настроение сейчас - 30..29..