В Москве есть чайная. Названия ее я не скажу - кто надо тот знает, кто не знает - тому свое время. В тех стенах покой и тишину раздают мешками и запасов хватает надолго, но не стоит злоупотреблять щедростью хозяев. Там, на мягком пушистом ковре, в полумраке, разгоняемом только светом маленьких теплых свечей, свернулся клубком вчерашний вечер и пригрелся, и все никак не может уйти, понемногу превращаясь в вечер сегодняшний, немного более шумный из-за живых посетителей, людей из плоти, крови и звуков.
Но это - потом.
А однажды осенью туда зашли двое.
Двое сидели у стола, и тоненькая девушка-метис заваривала им красный чай с ароматом сливы - самый осенний из чаев, цвета позднего октября, свежесть осеннего сада и пожухлых трав в ранних сумерках. Легкие руки порхали над столиком, и никак нельзя было избавиться от ощущения, что вершится ритуал чуть больший, чем хрупкие осколки чайной церемонии, донесенные сюда из дальнего далека. Тихий разговор - все сказки, что двое успели собрать со времени их последней встречи, оживали, представляясь друг другу - усыплял время, чтобы оно, чуть позже, проснувшись неожиданно, побежало стрелой.
И тогда двое поднялись, по привычке оставив несколько стихотворных строк в книге отзывов и вышли на улицу - в небольшой японский садик, укрытый легким покрывалом снега.
Двое вышли из чайной в зиму.