- Доченька-а-а! – из маминой спальни долетел до меня ее голос. Я встала, отложила книжку и, потягиваясь, казалось, что отозвалась каждая косточка в теле, направилась в спальню мамы.
Воздух тут был тяжелый, почти лишенный за ночь кислорода и наполненный неизменным запахом лекарств, с которым я примирилась и воспринимала, как неизбежность, гнетущую, пугающую, но притерпелась, потому, наверно, что можно притерпеться к любому страху. Мама проснулась видимо уже давно, но берегла мой сон, считая, что я и так много времени провожу рядом с ней. Она хотела пить, я налила из стоявшего на столике кувшинчика немного травяного настоя, который призван был утолить ее жажду и принести облегчение исстрадавшемуся, голодному, но не принимавшему почти никакой пищи желудку.
Потом я подошла к окну и приоткрыла одну створку, впуская тонкой струйкой морозный свежий воздух. Скоро комната проветрится и хоть не на долго отступит ненавистный аптечный запах.
- Девочка моя, посиди со мной немного. – Я присела рядом с мамой и взяла ее изящную руку, которую так любила покрывать поцелуями, чувствуя умиротворение и непроизносимую нежность. Мама смотрела на меня, пряча в душе столько невысказанных тревог за меня и страхов уйти из жизни, оставив меня одну. – Мне сегодня приснился такой удивительный сон! Представляешь, мне снится, что я попала в такое место, где кругом пологие холмы, покрытые яркой зеленью и какими-то странными, незнакомыми цветами. Будто иду я по тропинке между этих холмов и вдруг понимаю, что тебя, моей доченьки, рядом нет, оглядываюсь и вижу, что ты отстала, далеко от меня. Мне страшно так стало, я тебя зову, зову, а ты будто не слышишь… и тут кто-то мне говорит – Не зови ее, ей сюда нельзя, да и не сможет она прийти, смотри... - И тут я вижу, что тропинка-то за мной растворяется, исчезает, а ты стоишь и смотришь на меня… - Мама крепко сжала мою руку. – И голос, этот голос говорит мне – Пойдем, я покажу тебе много интересного, ты ведь снова видишь, как и прежде… - И правда, доченька, я снова видела так же ясно и четко, как до болезни! А все вокруг было таким красивым!
Воздух в комнате стал уже довольно прохладным и я, зябко поёжившись, встала, чтобы закрыть окно. В груди щемило так, что трудно было вздохнуть. Хотелось разреветься и уткнуться головой маме в колени, почувствовать ее утешающую руку на голове и ласковое журчание умиротворяющего, родного голоса… Но нельзя! Нельзя плакать и даже нельзя, что бы она заметила такое мое желание. Она живет моей уверенностью в то, что все будет хорошо, она поправится, и мы долго и счастливо будем жить… жить. Я должна улыбаться ей и развеивать ее тревоги, потому что теперь она моё дитя и если бы она вдруг стала маленькой, я бы взяла ее на руки и убаюкивала бы ее ласковым переплетением слов и согревала бы теплом своих рук … ах, если бы я могла ее оградить от страха, от болезни, от отчаянья! Ужасно ощущать собственное бессилие перед несчастьем, настигающем близкого, родного человека. Я знаю, что она умирает, но вместе с ней умирает и моя душа, все светлое в ней, все самое драгоценное.
Выполнив все пожелания мамы и успокоив ее после этого странного, но по сути понятного сна, я вернулась в свою комнату.
Уже прошло больше двух лет, с тех пор, как ее не стало. Я все еще учусь жить без нее, без ее любви, понимания, бесконечной глубины ласковых, родных глаз. Но мне уже не страшно, мама. Мне не страшно, потому что тот миг, когда я закрыла тебе глаза уже пережит, напоминает о себе иногда острым уколом в сердце и отступает, будя улыбку при воспоминании о том, какой ты была, сколько дала мне любви и заботы, сколько в тебе было сил, когда ты смотрела в самое страшное лицо на свете – лицо смерти. И.. знаешь, мамочка, я верю, что Там я все же приду к тебе. Приду туда, где пологие зеленые холмы и много удивительных цветов, приду, даже если дорога будет пропадать из под моих ног.. ты своей любовью проведешь меня даже там, где для меня не будет пути.
