Я живу недалеко от центра Владивостока. И в то же время – на окраине: уж так причудлив ландшафт нашего города, своими мысами и полуостровами вгрызающегося в бухты и заливы. Из окон моей квартиры видна бухта Золотого Рога с деловито кланяющимися портовыми кранами, отдыхающими у причалов судами, шныряющими буксирами и ежедневная хаотичная суета пронырливых чаек над портом. Даже через закрытые рамы слышны гудки торговых судов, солидно приветствующих друг друга  хриплым баском и отрывисто переругивающихся с портом. Виден и Амурский залив, лениво разлёгшийся до границ с Китаем и Кореей. Его акватория несколько спокойнее, чем воды Золотого Рога. На ней изредка укрываются от шторма суда, пришедшие во Владивосток, да челноками снуют к нефтебазе  танкеры. Другое движение в Амурском заливе крайне редко. Правда, летом здесь вечный праздник – бутонами расцветают на нём паруса яхт, участвующих в бесконечных регатах. По его глади, сломя голову, носятся водные мотоциклы и лихо вспарывают попавшие под форштевни волны прогулочные катера, оставляя на воде белые шрамы бурунов. Здесь же, в Амурском заливе, прямо под моими окнами, стоянка парусника «Надежда». Возвращаясь из рейса, он неслышной тенью подкрадывается к моему дому, деликатно, стараясь не шуметь, становится на якорь и устало замирает до рассвета, чтобы утром лишь мне заметными знаками ехидно просемафорить: «Ну, что, Боря? Не жалеешь, что ушёл из морей?».  Да как сказать? Если и жалею, то всё равно вида не подам. Чего мокроту разводить? На берег нужно уходить вовремя. Или чуточку пораньше, но обязательно без опозданий.

    Стоит только залезть на крышу, можно увидеть и пролив Босфор-Восточный, отделяющий остров Русский от материка, и Уссурийский залив, и, кажется, даже часть Австралии. А уж несколько неказистых строений вокруг моего дома, построенных на заре прошлого века, и подавно. Не захочешь, а увидишь. Я же говорю: иногда трудно понять, центр ли это большого города или просто райцентр в российской глубинке. Рядом – дорога. Свёртка с неё убегает вниз, мимо забегаловки «У Флинта» к яхт-клубу и пляжу. Они буквально в двухстах метрах от дома. Летними вечерами нередко слышны громкая музыка из отъезжающих с пляжа машин и пьяные песни отдыхающих, перемежаемые криками и матом. Рабочий класс и трудовая интеллигенция гулять изволят.  Что поделать? Японское море гораздо синее Чёрного. Это даже не подлежит обсуждению. Облагораживают уют и покой района и толпы абитуриентов, зачем-то упорно приезжающих поступать в морской университет, в простонародье именуемый бурситетом, или коротко, знакомо - бурсой. Иногда по дороге к яхт-клубу с уверенностью армии Гудериана мчит вереница чёрных машин в сопровождении многочисленной охраны с мигалками и крякалками: там, внизу, их ждёт губернаторская прогулочная яхта. Да, летом у нас очень оживлённый район. Не Копакабана, но всё же.

    Зимой здесь изо всех морских щелей свистит ветер. Днём одержимо стрекочут сороки, и гортанно пророчествует чёрное вороньё. А морозными ночами тоскливо воют собаки. Если прислушаться -  чисто «Хор Турецкого» в подпитие исполняет «Степь да степь кругом». Случаются и душераздирающие сольные номера. Не обязательно собачьи. Закроешь глаза – вот ты и на хуторе близ Диканьки. Холодно, промозгло и жутко. Сейчас по всем приметам зима и я отчётливо ощущаю, как она давит на меня, невольно или сознательно помогая земной гравитации.

    Вы знаете, почему мы не летаем? Дело вовсе не в гравитации. С ней-то мы бы справились. Хотя бы потому, что она привычна. Да мы ведь и не замечаем её вовсе! Нет, дело не в ней: на любого из нас дополнительно давит ещё что-то, и у каждого это «что-то» своё. Кого-то гнетёт разлука, кого-то – годы. Кто-то ползает в поисках потерянной любви, а кто-то наоборот хочет безвозвратно потерять постылое одиночество. Есть и такие, кого цепко держат сожаления о не случившемся. У каждого своя зима и избитые, отягощённые  стужей крылья.  

    А знаете что? Главное помнить, что крылья всё же есть.