Я выдыхаю слова на страницы, и они приобретают их форму – впитывают их запахи, улавливают их чувства, становятся их шепотом – разбегаются по углам тенями. Но скрыться не могут, и становятся их частью, и вплетаются в канву листов, и живут новой жизнью. Я прошепчу им душу, а страницы дадут им плоть. И потому теплее становится осень, написанная на желтоватом шуршащем пергаменте; и острее становится снег, запечатленный на морозно-белых листах.

Слова подобны тем потертым обложкам, под которыми прячутся – их выцветшим картинам, их истертым углам. Толпятся на узких улочках линеек под изображениями старого Лондона, дуют ветрами под морозными картинами, душат приглушенно-томно под серыми кружевами. Картины те оденут слова в новые наряды, мне останется лишь подвести им красным губы.

Слова не могут жить без формы – иссыхают, рассыпаются; слова не могут жить без своей формы – чахнут, грустят.

Потому для каждой из картин есть у меня особые книги, нежно хранящие их покой. Под старой гравюрой на белых разлинованных черным листах отражаются сны городов, старых улиц и шероховатых домов. Сказки спят в желтых страницах под старыми рисунками нежных красавиц. Голландские натюрморты сокрыли тайны бордовых гостиных и жарко истопленных спален. Лишь только пожухлым листьям ноября и первому тонкому снегу с серого неба укрыться негде, и они терзают мне душу ненаписанными картинами…