[Эта картина возникла в моем сознании очень давно, и иногда я вспоминаю некоторые ее краски, формы, ощущения. Непозволительно давно, а от того стерлись очертания, померкли оттенки, оставив лишь темно-зеленый в доминанте. А недавно мне стало удивительно, что никто не рисует темно-зеленых комнат.]
Темно-зеленый, будто болото староанглийских лесов, когда день сер и солнца не видно из-за туч; осот застилает собой клочки неба – вода темная, густая и топкая, а ты тонешь, тонешь, погружаясь в объятия теплого небытия. По краям лес, деревья с темными стволами, а осень уже ушла, оставив мокрую кору и зеленоватый мох…
Темно-зеленый, будто глаза, будто стекло, укрывшее старый бурбон. Густой и темный, будто смола, будто ее окрасили в темно-зеленый цвет грязных темных парижских улиц и покрыли ею стены. Темно-зеленый цвет стен маленькой комнаты, наверное без окон, ибо там светло лишь от свечей в канделябрах – или же сейчас вечер, и плотный пыльный бархат штор задернут, отражая внутрь комнаты густой трепет.
И в комнате стол темного дерева, и на нем тяжелый металл канделябра, и желтый воск свечей тает, льется потоками непролитых слез; и мерцает свет на темно-зеленых стенах не то в ткани, не то в густой краске.
Желтый воск так похож на твою кожу, матово-бледную в бликах свечей. Он так близок ей, что ты лежишь на столе обнаженная, тая воском под моими руками. И не хватает лишь фиолетового шелка твоего платья, что так поспешно ты скинула на ковер – в нем утопали шаги твоих босых ног. Столь поспешно, что я успел позабыть о твоей власти, и вот я верчу в руках твой стилет – безумец, опьяненный темно-зеленым блеском глаз, бархатом цвета бутылок и фиолетовым шелком.
Нет, темно-зеленый, матовый, голые стены и краска на них. Лишь стол в центре комнаты, а на нем обнаженное тело и потухшие свечи; фиолетовый шелк и тонкий стилет в белой как воск груди. Или же ты жива и вновь смеешься надо мною…