Шепот ив над гладью пруда клубится белым туманами — ветви тянутся к зеленой воде, будто хотят нашептать ей свои тайны. О прохладе утра, о тихом шелесте трав вдоль тропинки, о каплях росы, мерно стекающей по листу сирени. О хрусте гравия под каблучками белых атласных туфель и взмахе тонкого шелка, о сбившемся дыхании и выбившемся из прически локоне. Обступают полукругом белую беседку, что таит древние секреты. О легких прикосновениях рук и тяжелых вздохах, о горьких слезах и безумных мыслях вслух.
Зеленая вода в пруду недвижна, и даже холодный утренний ветер не шелохнет ее. Брось камень — проглотит, и кажется, будто не пойдет дрожащих кругов по ней. Будто не помнит вовсе, будто не помнит в себе тело девушки, чьи волосы колыхала темными нитями, чьи белые руки покрывала, через чьи губы вливалась в кровь. И будто не плыла она по ней с молитвенно сложенным на груди руками, обращая глаза к серому небу — вниз, вниз.
Ивы шепчутся над старым прудом о том, как бежала она и ветер развевал ее волосы. Ивы шепчутся о ней и тянут свои ветви-руки к глади озера, дабы коснуться ее, выловить ее, сделать ее своею зеленоволосою сестрою.
