Он стоит в моем кабинете – темного дерева, обитый коричневым шелком в кофейную полоску, наследник рококо и Анны. Я не знаю, зачем однажды поставил его здесь, среди массивного стола и старого кожаного кресла, в заключении дубовых панелей и чучел различных птиц. Пожелтевшие со временем карты Америки и Африки пылятся в беспорядке на шкафу, подсвечники, бра и люстра покрыты фестонами желтого воска, кипы бумаг схоронили под собой недоделанный гербарий на столе; но возле него всегда царит ореол странной чистоты. Я не люблю его и никогда не касаюсь его.

Но ты от чего-то питаешь к нему нежную как бы страсть. Дважды в неделю ты поднимаешься ко мне на пятый этаж, проходишь в кабинет и садишься на шелковый краешек. Ты говоришь со мной, глядя на выцветший угол ковра, говоришь о книгах и иногда живописи. Я стою у стола  вполоборота к тебе и верчу в руках пыльное чучело ворона – нет, не чучело, я подобрал его однажды в городском парке, он был уже месяцы как мертв и иссушен ветром. У него нет глаз – они высохли или же были выклеваны его более удачливыми товарищами; нет половины крыла, из другого же выпали практически все перья, и я могу наблюдать таинство его строения.

Постепенно я начинаю замечать, что ты говоришь обо мне, будто я странный, но это не важно, ибо это пройдет, а тебя я выделяю; о себе, что уже слишком давно прогуливаешься со мной по аллеям парка и что-то еще, а голос твой дрожит. Ты нервно водишь рукой по прохладному шелку подушек дивана и от чего-то говоришь, что ненавидишь ворон и сухие цветы и у тебя есть какой-то доход, которого хватит на первое время…

Я кладу ворона на стопку пергамента, туда, где под тяжелым бронзовым подсвечником покоится книга Herbarium, в которую я начал вклеивать засушенный маковый цветок. Если постараться, то на следующей странице можно было бы поместить крыло этого ворона, то, что осталось целым. Я думал об этом, видимо, слишком долго, и ты, вздохнув, поднялась и сказала, что зайдешь в четверг.

Когда за тобой закрылась дверь, я четко осознал, отчего я так ненавижу этот диван и его кофейные полоски – тебя, что сидит в нем дважды в неделю…

…Уже давно часы на камине пробили полночь. Ты полулежишь на диване, белые тонкие пальцы твои играют с ножкой хрустального бокала. Твой голос глубок, а глаза будто у русалки. Камин пышет жаром и чуть душно. Ты кружишься по комнате в такт неведанной музыке, и волосы огнем рассыпаются по алебастровым плечам. Шелк платья шелестит о пол, хрустит под моими руками. Ты мнишь, будто я господин над тобою, и становишься на колени предо мной, вручая жизнь мне свою. Я же брежу, будто я сожженный тобой мотылек, бабочка, наколотая на булавку в коллекции засушенных тобою жизней. И я бы отдал многое за то, чтобы видеть тебя на этом диване не только в мечтах своих; но не ту, что приходит дважды в неделю…