Обещал... и вот спустя год - продолжаю:



Очень много плюсов, когда попадаешь в армию с редкой профессией, и по специальности.
Из 120 человек роты геодезической поддержки, мало-мальски знакомыми с теодолитами оказались только мы с Керей, моим сокурсником по Старооскольскому геолого-разведочному (в будущем я попытался эту неспроведливость побороть, но натолкнулся на стену непонимания и "забил"). Нас распинали по разным взводам и встретились мы с ним только в одной командировке, спустя месяц после присяги в Краснозаводске, куда их взвод бросили в качестве поддержки нашему, чтобы закончить в сжатые сроки полигон. Уже осенью его загнали в Тюра-Там, и до дембеля он парился на Байконуре.

[500x364]


Сразу после принятия воинской присяги, на следующий день, мы в авральном порядке были вывезены в Красноводск, на площадку "Загорск" (по имени города, который уже не существует).

Первая встреча со старослужащими.
Выяснилось, что в нашей части почти нет "дедов". После приказа Язова о том, что "москвичи" не могут проходить службу на территории московской области из части раскидали по дальним регионам 300 человек, а это два призыва (или по другому - половина части), и пригнали эти недостающие 300 человек из Красноярского края. Вот и получилось, что отслуживших год "дедов" в части не осталось, зато стало в два раза больше чем положено отслуживших пол года "осенников"... (по нашему "черепА"). Зато "Дембелей" было достаточное количество, и так как мы, "духи" остались без присмотра в этой иерархии - дембеля "присматривали" и за нами.
Через месяц службы нам было дозволено "приспустить чуть" ремешок, до этого затянутый "по голове"...( Как это?... Да каждый знает! - ремень подгоняется таким образом, чтоб от подбородка застегнулся на макушке. И не на голове луноликого Митрохина, у которого лицо было как сковородка, а на моем черепе с впалыми щеками).
Так что с первой командировкой кишкам стало свободней, и в глазах появился блеск и радость жизни.

Расквартировали нас в части "стройбат", но стройбат оказался какой-то элитный. Столовая - столики по 4 человека, скатерти на столах, блинчики на завтрак. Стройбатовские деды нас не трогали, и жизнь совсем стала похожа на курорт. Единственное неудобство - "подЪём" у нас был задолго до того, как он должен был быть по уставу, и к тому моменту, как вся часть по этой команде за 45 сек. одевалась и бегала по кругу - мы уже давно позвтракав тряслись по дороге в глухие леса, где занимались непосредственно изысканиями. В первой же борьбе с лесными насаждениями я посеял свою пилотку, и поскольку солдат без головного убора - "не солдат", майор Евлампиев (падла), выдал мне строительную каску оранжевого цвета. Я ходил в ней три недели. В строю, в столовую, на развод... на любом построении в строю был один дебил в каске. Это выглядело очень ржачЪно. Если меня в части обнаруживал кто-то из местного командования - на вопрос "Почему в каске?" заученно отвечал "пилотку проебал, взыскание за порчу военного имущества получил!"...

В этой же командировке показал умение производить съемку сложных участков местности, а после того, как "потянул" голеностоп - с огромным удовольствием для офицерского остава был переведен на камеральную обработку полевых измерений. У меня был свой телевизор, который я мог смотреть целый день занимаясь вычислениями, а после того, как Евлампиев доверил мне еще и "накладку" - командование вообще "сливалось" на целый день, и я занимался обработкой всех полевых измерений в одиночестве. Именно в этой командировке мне поступило первое предложение задуматься о написании рапорта "в прапорщики".

Следующая командировка не заставила себя долго ждать, и вот уже в осень я вижу себя месящем грязь в Башкирии. Жизнь в полевом лагере. Палатки... Три сорокоместных, и одна 12-ти местная - наша. В "Больших" стояли печки-буржуйки, и дневальные должны были их всю ночь топить (вымерзала палатка мгновенно) - в нашей грелись просто своим дыханием. Спальники были всегда сырыми, но после практики в геологии - для меня это было вполне нормальным явлением, и я не понимал, почему так возмущаются все остальные. Мы к тому же спали даже не на голой земле, как я в геологах, а на деревянном настиле... По мне - так вообще... со всеми удобствами...

Выпало мне дежурить по лагерю ночЪю. В обязанности входило: 1. Не спать! 2. Поддерживать жару в трех главных палатках. 3. Заготовить дров на приготовление завтрака и еще какая-то незначительная хрень.
Понятно, что выспаться после работы в лесу никто не дал, и спать хотелось до безумия, а наколотые дрова прогорали в печках почти мгновенно, и приходилось всю ночь махать топором. Так как я был сложения все-таки не атлетического, то "дедушки" под утро конечно замерзли. За что я был дико бит сержантом (не могу вспомнить фамилию). В последствии оказалось, что он мой "земляк", призванный из Белгородской области, и он потом долго сокрушался, что бил "зёму", на что я всегда отмахивался, что получил, в принципе, за дело. Позднее я узнал, что это был самый жестокий сержант, и я был вхож в группу "репрессированных" им солдат. Долгими ночами мы рассказывали друг другу, кого и как он избивал. Любопытно было, что все получили заслуженно, а глядя с горы прожитых лет, за какие-то проступки, я бы и вовсе убил.

В сентябре, в этой стране вечнозеленых помидоров, полетели белые мухи, и половину экспедиции свернули.
Мы переехали в огромную палатку, оставшуюся в одиночестве - все остальное демонтировали, и какое-то время я спал в ней на двухярусной кровати. Понятно, что по сроку службы мне положено было спать только на втором ярусе, и ощущения, скажу я вам... Когда на первом ярусе военный водитель Купрейчук, второго года службы, трахает привезенную с собой в лес бабищу, а я вцепившись в края кровати вынужден бороться с морской болезнью, и пытаться удерживать равновесие, поскольку стоит кровать на грунте, и устойчивость ее по десятибальной шкале - на троечку...

Питание было скудное, и чтоб разнообразить его - нас вывозили в ночИ на колхозные поля воровать картошку.
Копать ее, на ощупь, сортируя комья земли и клубни, после того, как целый день махал топором - хорошее разнообразие. Как говорил подполковник Пахомов - "смена деятельности - есть отдых!" - и не поспоришь. После отдыха на картошке - особенно хорошо спится. (качку никто не отменял даже после картошки).

Спустя еще пару недель, командование решило перевезти нас в здание старой сельской школы, в поселке Коминтерн которая уже давно пришла в негодность. В одном из классов (а их было два - во втором жили офицеры)) обваливающийся потолок подпирался досками - в этом колонном зале мы и были поселены. Группа геодезистов, группа геологов, радиометристы, гравики, водители... В школе действительно было теплее, чем в палатке. Вечерами, а темнеть уже начинало быстро - я сидел за обработкой "полевых", капитан Мрачковский ежедневно меня "обрабатывал", что получаю я за свою работу сейчас 5 рублей, плюс 2 на табак, а прапорщиком... и денег больше... и комната для жилья комфортней... и бабы каждый день... и самогона - хошЪ залейся.... в)

Получать 180 вместо 5... когда инженер на гражданке горбатился за 120... да еще и на полном гособеспечении с точки зрения обмундирования и прочей хрени - было сильно заманчиво. К тому же над Мрачковским все сильно издевались - от солдат до самих офицеров, и постоянно кто-нибудь говорил: "Мрачковский, если он сейчас посмотрит, как ты живешь - ни за какие коврижки не согласится..." На самом деле жизнь была более цивилизованней, чем у гражданских геологов, где я успел поработать, и мне все нравилось... кроме учебки прапорщиков, в которой надо было снова заниматься строевой подготовкой, уставами и маршбросками, как в духовском карантине. КМБ (Курс молодого бойца - был для меня все же тяжеловат).

Жизнь в школе текла своим чередом. Так же занимались колкой дров, приготовлением пищи, и прочей бытовухой. Правда в связи с тем, что школа была - сруб - полевую кухню поставили от нее метрах в 50, чтоб не сгорели ненароком. И в одну из ночей я, в шлепанцах на босу ногу, плеснул на себя крутого кипятка из ведра, которое волок от кухни в "казарму". Не знаю, что было бы, если б я был в сапоге, и налил внутрь, но "залет" свой я постарался от всех скрыть, тем более, что некоторая аптечка для первой помощи у меня с собой была. Обработав рану, и наложив тугую повязку я скрыл все под носком, и утром с трудом впихал себя в сапог. День я как-то отработал, прихрамывая, проблема была сапог снять... На третью перевязку бинтов у меня уже не оставалось, Ближайший фельдшерский пункт был в Чишмах, и я решил что засыпанная обильно стрептоцидом нога вполне себе заживет. Как на собаке. На работу ходил стойко, ежедневная пытка снимания сапога стала привычной.

Не знаю, приложил ли руку Мрачковский, или командование решило, что у меня вполне подходящая анкета, но в какой-то из дней меня сдернули с работы в самый разгар дня (причем настолько неожиданно, что едва не спалили девченок, которые приходили к нам ежедневно. Вернее они приходили к "старикам" Драмарецкому и Буряку, но нам перепадало из той трехлитровой банки молока, мы с Долженковым (мой призыв. Курск) работали за четверых, пока парни отрабатывали еду. Вот в самый пик работы приехал "командир" и сказал, что меня врочно в штаб. На базу. "За что?"... - приказ командования. Везли меня и Володю Дубанина (мой призыв, школа с золотой медалью, Воронеж) через Чишмы, где я сдался нашему фельдшеру Андрею Межевикину (мой призыв, Воронеж) - тот после описания моей проблемы повязку трогать не стал - одновил только верхний бинт с черного на новый.

... и повез нас прапорщик Булатов в Москву учиться на сержантов. В Уфе он забросил нас в плацкартный вагон (прапорщикам положено ехать в купе), и до Москвы мы о нем не вспоминали. С нами в попутчиках оказался капитан в отставке (прошел войну), и сильно обрадовался увидев бойцов. Узнав, что едем учиться на сержантов плеснул из фляжки и вручил мне алюминиевую кружку. "Я сидел как в окопе под Курской дугой, там где был капитан старшиною" (с) В.Высоцкий. Теплый спирт можно было занюхать только булочкой, которая тоже ехала с капитаном, и уже дня три как минимум. Будешь сержантом! - констатировал он и налил спирту Володе Дубанину (золотая медаль и все такое). Я тут же шепнул Вове, что спирт надо пить на вдохе, иначе не вдохнуть ни выдохнуть... Вова тут же отказался. (не пьют они)... "Не будешь сержантом!"- констатировал капитан и вручил его порцию мне. До Москвы мы его флягу допили.

Потом в состоянии дикого похмелья, я, в части, тут же отпросился в санчасть, где меня, тут же, положили на операционный стол, и я услышал коронную фразу Миши Кабана "Ваша гангрена внушает тревогу..."

Две недели медицина возвращала мне ногу обратно. В то время, как вся группа, включая Володю Дубанина учила уставы и бегала 3 и 5 км - я валялся на койке, и шуршал три раза в день обеспечивая санчасть стерильностью.
Фирсов и Белогорцев вернули мне ногу, и я выписался за неделю до окончания сержантских курсов. Но меня никто от них не освободил. Меня влили в группу, и я сразу стал, по всем параметрам, отстающим. На маршброске Коля Палилов тащил мой автомат, а кто-то придерживал за ремень, чтоб я не свалился по дороге. Потом у нас была ролевая игра, когда мы нападали, и потом, когда мы оборонялись. убитым считался тот, у кого отстегнули магазин у автомата, оживщим, которому кто-то из "своих" отдавал трофейный. Вдоволь навалялись в снегу, я отдышался, и даже отличился в группе, которая была послана на захват "командира". У офицера отстегнуть магазин - то еще удовольствие... он больно бился ногами.

После всего этого Дубанин все-таки стал сержантом. Младшим. А мне, из-за пропуска основной части занятий, но и за усердие на маршброске, от которого я не откосил (справка освобождающая у меня была) - повесили соплю.
Так я стал единственным в роте ефрейтором. Ну это как единственный в части в оранжевой каске... впечатления такие-же. Даже когда вся рота в противогазах - тебя всегда узнают. в)
Но отделение мне дали, и я значился: Командир третьего отделения первого взвода ефрейтор Горшков.
[500x324]


Потом был новый год, и всю роту практически раскидали по командировкам. в роте осталась пара сержантов, и человек 15 бойцов. в основном молодых, осеннего призыва (я-то к этому моменту 6 месяцев уже отслужил).
в наряд дежурным по роте за январь я отходил 14 раз. Это через ночь. В наряде спишь только 4 часа - больше не положено. К концу месяца я был настолько заёбан, что даже Слабак меня жалел. Если я засыпал в сушилке - дневальных будить меня не заставлял, но потом песочил в канцелярии: "Что, блядь.... Выспался?... значит дневальных тебе поменяю, и на следущие сутки пойдешь дежурить!"...

Слабак кстати мировой мужик - как-то в мое дежурство была чистка оружия, и какая-то падла сняла плашку прицела с автомата. В неполную разборку это не входит, обратно поставить сил не хватило, а так как каждый чистил не по одному, а по нескольку автоматов (за тех кто в командировках - тоже) - кто это сделал так и осталось загадкой. Оружие я после чистки принял, и в конце дежурства сдал по описи все Касаткину. Отсутствие плашки я заметил, когда принимал на следующий день оружие у Касаткина. Хоть по уставу залет был у него - мы оба понимали, что снять ее могли только в мое дежурство. По дисциплинарному уставу порча орижия тянула даже не на гауптвахту, а на более серьезное преступление. Не доложить о таком залете высшему командованию никак не получится. И мы пошли сдаваться Слабаку. Он на нас почти не орал. Съездил в ухо Касаткину, за наплевательское отношение при приеме оружия, часа два ходил мрачнее тучи - я боялся попасться ему на глаза - а наряд Касаткина я конечно принял без замечаний (не по товарищески лезть в залупу в такой момент).
На следующий день перед сдачей наряда - он зашел в оружейку и мы минут 20 с ним вдвоем возились переставляя плашку с учебного автомата на боевой. Потом он ввалил мне пизды за то, что я проебал плашку с учебного автомата и объявил мне 4 наряда вне очереди, не смотря на то, что я и так их уже с десяток отбегал... (плашку спустя 4 месяца нашли в сушилке, снова в мое дежурство, о чем я с радостью доложил Слабаку, и получил пизды еще раз... в) ).

Все это время меня обрабатывало командование штаба части, чуть ли не ежедневно, вызывали даже к зам.командира по геодезии. Там рисовали красочные перспективы, и в одном из разговоров, пообещали о присвоении звания спустя год срочной службы без всяких школ прапорщиков. "Проснулся... и уже прапорщик"...
И я сдался. С момента написания рапорта, с просьбой оставить меня на сверхсрочную службу, меня стали редко ставить на дежурства по роте (только когда совсем безвыходная ситуация), и в караул я сходил только один раз. в феврале... в какой-то, особо морозный... Охренеть как я замерз в тулупе и валенках. Зато с этого момента меня стали постоянно ставить "помдежем" (Помдеж - Помошник дежурного по части). Таким образом я знакомился с офицерским составом части, и входил в курс дела в штабе часи. Учился военному делу так сказать. В обязанности помдежа входило предупредить все посты, что дежурный вышел на проверку территории, чтобы все там прекратили дебоширить и безобразничать. Санчасть я всегда предупреждал с особым удовольствием.

В апреле первый отдел уехал в командировку в Гомель-30 , где офицерский состав на меня возлагал обязанности "главного", хоть по субординации Гаврила был явно старше меня. Там же, 21-го июня 1989-го года я проснулся прапорщиком, о чем мне было доложено перед строем, и под хохот личного состава я проорал "Служу Советскому Союзу!".

В этот же день подполковник Зайцев, взялся этапировать меня в часть. Чтобы не светить меня в солдатской форме в Москве - нас на Белорусском вокзале стретил мой дядька, и на машине забросил в часть. Зайцев отправился домой... а я в родную роту. Так случилось, что приехали мы в Москву в субботу. У меня в военном билете стоит последнее звание "мл.сержант", и следовательно я вынужден ходить в сержантской форме, согласно документу. До понедельника никто это поправить не сможет. Старшина увидев меня на пороге роты сказал "Пошел на хуй" вместо здрасте... Я на Слабака никогда не обижался, но объяснил, что спать мне негде, за территорию части мне выходить нельзя. А он парировал, что он приказ уже видел. Следовательно положить спать меня в казарме с солдатами он не имеет права, и где я буду спать до понедельника - его мало трогает. Жрать, кстати - мне тоже уже не положено. На довольствие меня он поставить не может ни под каким видом. Я ходил за ним почти до отбоя и клянчил ключи от каптерки - там есть дежурная кровать - ротный иногда оставался ночевать.
Слабак сказал, что кастрирует меня за каждую пропавшую из каптерки вещь 4 раза, и ключ вручил.

Ужинал я в чипке, тётя Валя кормила в долг - довольствие мое было все еще 5 рублей, и в Гомеле мы поиздержались.

В понедельник мне поставили шлепку в военнике, и сказали, что на основании этого документа я могу шляться где угодно в своей сержантской одёжке. Удостоверение мне будут делать минимум месяц, а переодеться в прапорское - тоже надо время. Зайцев в тот же день вселил сеня в общагу, проследив, чтобы дали мне комнату пустую, без соседей (я был в шоке, когда, придя как-то вечером, увидел на вешалке два полковничьих пиджака... оказалось что эту комнату резервировали Смахтин и Ильюшенко - гаражи они строили, и переодевались в рабочее, чтоб не класть кирпич в форме. Не принято в нашей части было - припахивать солдат для личных нужд).

Всю неделю я обшивался. В гражданке ездил в Москву в военторг, шил "повседневку", погоны на пиджак мне выдали, а вот на рубашки я не мог найти по всей москве нигде. Жарко в июле в пиджаке... А поскольку жизнь прапорщика, как и его погоны - беспросветная - надо соответствовать. после безуспешных поисков, я купил лейтенантские, с одним просветом, и начал из них потихоньку, лезвием, просвет распускать. Получилось довольно сносно, но качество погона лейтенантского - сильно отличается от прапорского, и все говорили, что я рано обурел.

[485x500]