Время.
Невесть какое время, девяносто-бородатого года, где-то между развалом Союза и второй Чечнёй.
Место.
Город Ленинград, всё ещё привыкает к новому - Санкт-Петербург, при этом оставаясь всегдашним Питером.
Второй этаж одного из корпусов покойного ныне учебного заведения, с более чем двухсотлетней историей, отделение абдоминальной хирургии, операционная, коридорчик между отделением абдоминальной хирургии и аудиторией.

Ординаторская – понятно, кабинет начальника отделения – святое, операционные, процедурные, перевязочные, санитарные комнаты – все есть, а вот сестринской как-то не случилось. Естественным образом упомянутый коридорчик по умолчанию исполнял её роль. Медицинские сёстры там переодевались, принимали пищу и использовали в иных своих сестро-медицинских целях. Когда так сложилось – не скажу, явно до меня, так что ни сёстры принимающие пищу не обращали на проходящих мимо курсантов, ни те на сестёр, чем бы те не занимались.
Но в тот день…
В общем-то в тот ничего не предвещало, но дёрнуло же меня, проходя как обычно СКВОЗЬ, пожелать аппетита кушающим сёстрам(вот ведь редиска), как следствие нарушения статуса-кво - обе подавились и проводили меня соответствующим взглядом, вплоть до полного моего исчезновения из поля зрения.
Спустя какое-то время нас распределили по операционным, изображать третьих/пятых ассистентов. Надо сказать что в начале третьего курса большего нам, по недообразованности, и не полагалось, хорошо хоть в операционную пускали.
Помылись-оделись-завязались-разошлись по столам(их бывает несколько в оперзале). Мне выпала судьба «ассистировать» при удалении желчного пузыря, забитого под самое некуда камушками. Оперирует самый настоящий профессор.
Да, в то время в заведении профессоров на квадратный метр отделения было немногим меньше чем остального медперсонала, но это считалось нормальным, статус учебного вполне себе это позволял.
Первым ассистентом был назначен «факультетчик» - ординатор первого года, вторым – пятикурсник, мне предстояло наблюдать за действом, изредка, если повезёт, чего-нибудь подать.
Итак, разошлись…
Первое, что сделал пятикурсник – расстерелизовался, путём падения с приступочки, что ему выдали по малорослию. Мой статус соответственно слегка подрос, но я к этому был решительно не готов морально, ну да впрочем, кто бы меня спрашивал. Так и начали – профессор оперирует, факультетчик ассистирует, я – пытаюсь ассестировать. Это было больно, честно, ибо не сразу я начал понимать происходящее, например, что профессорская фраза «идём выше» - означает перенос крючков, которые доверили держать мне, выше. За торможение профессор наказывал меня щипками за соски. НЕ РЖАТЬ!!!!! ПРАВИЛА СОБЛЮДЕНИЯ СТЕРИЛЬНОСТИ!!! Руки ниже операционного поля опускать нельзя, а оно на уровне груди, любых поверхностей не укрытых стерильным бельём трогать нельзя! Так что ни по уху мне дать, ни пендаля отвесить, а заставить работать – надо, операция-то идёт!
Не помню сколько времени прошло, для меня оно тогда вообще исчезло, остался голос профессора, операционное поле, инструменты и дикое напряжение. А! И сладковатый душный смрад от работающего электрокоагулятора(эдакий большой пинцет с проводами, для прижигания небольших кровящих сосудов в операционной ране). Естественно я и не подумал что может стать ещё «веселее», а зря. Хотя… скорее всего это уже ничего бы и не изменило.
Дама была тучная, и до желчного пузыря мы «шли» изрядное время. Но таки дошли! Профессор двумя лигатурами вывел пузырь(перевязал двумя шёлковыми нитями и поднял из глубин на свет яркий), молвил лаконично – «дальше – сами», и удалился из круга света над операционным столом! По моим личным ощущениям – в другую вселенную.
Мы замерли. Факультетчик смотрит на меня, я – на него. В его глазах читается богатая палитра эмоций и несомненная работа мысли, в моих, предполагаю, усталая обречённость.
Ни слова не сказав, мы продолжили…
Он шил, я прижигал, я держал крючки, он шил, сёстры подавали иглы-нитки, я снова прижигал, а он снова шил. Безвременье, душный сладки смрад, мокрая спина, мокрый лоб, и помаленьку уменьшающийся зев операционной раны. Почти всё, не очень красивый шов кожных покровов, крючки не нужны, я разгибаюсь …и только успеваю сказать – «Сестра! Табурет!», уже в серо-белом мельтешении мушек в глазах опускаясь на неё родимую. В обморок не упал, обошлось, но был близок, за что совершенно не стыдно, ибо справились.
Морали – не будет. Её нет. Это просто рассказ об первом опыте полостных операций.

P.S. Чуть не забыл! На человеке! Собачки не считаются!