Я, наверное, все еще люблю тебя.
Другой причины я просто-напросто не вижу.

Протекали дни. Залитые солнцем, ледяные январские будни. Я выходил во двор, натягивая воротник свитера до самого носа, щурился на свет.
Иногда, от холода щипали щеки, я растягивал губы в озорной улыбке, поправлял растянутую вязаную шапку и шел в парк.
Деревья, сплошь голые, чернели по краям дороги, даже серебристый иней не делал их привлекательнее, я проводил рукой по стволам, и перчатка пачкалась отмершими чешуйками коры.
Никогда я не слышал пения птиц.
В парке стояла мертвая тишина, такая глухая, что я был уверен, будто во всей вселенной, кроме меня, никого не осталось больше; мне становилось не по себе, я натягивал воротник еще выше и возвращался.
Играла музыка, я ставил ее еще громче, распахивал створку окна, впуская холодный ветер, а сам грелся о кружку малинового чая, наслаждаясь его летним запахом.
В такие моменты как никогда яснее становилось, что малиновый чай гораздо приятнее нюхать, чем пить, а о фильмах слышать, а не смотреть.
Я отхлебывал маленьких глоток, морщился, и мне думалось, что о некоторых вещах лучше читать, а не переживать самому.
Тогда я был уверен в одном. Лучше бы я продолжал верить, что все еще немного в тебя влюблен.