«ЕЖ»: Калі яна схілілася над дакумэнтам, міліцыянт ёй сказаў: «Крывёю не заляпай» В Минске всё спокойно Это письмо из Беларуси я получил через Париж, от знакомого студента-юриста. Я так понимаю, ему есть, что и с чем сравнивать. Мне скажут – там, в Париже, тоже разгоняли митинги, тоже арестовали несколько сот человек, тоже сейчас будут судить. Кирилл, переславший мне письмо, в курсе парижских событий и именно поэтому ощущает разницу: кого, за что и как разгоняли-сажали, как и где теперь содержат и что им предстоит теперь. Есть, видимо, некоторая разница между Парижем и Минском. Ещё Кирилл хорошо знает «самый безопасный регион России» – Чечню, поскольку представлял в Страсбургском суде несколько «чеченских» дел. И вот первая его реакция: «Мне это напомнило Чернокозово». От Минска до Москвы гораздо ближе, чем от Грозного, тем более – Парижа. И нас эти события вполне касаются… Правда, у нас нечто похожее тоже было, только об этом вспоминать не любят. Числа 4-5 октября 1993 года. Сотни задержанных тоже избивали, сначала – люди в камуфляже, потом – следователи и оперативники. Кого-то, полуживого, увозили в больницы. Но и тут есть разница. Во-первых, в Москве милицейское насилие нельзя было назвать неспровоцированным – уж больно активно действовали оппоненты. Во-вторых, задержанных тогда быстро поотпускали. Почувствуйте разницу. В Минске нет полутора сотен убитых, но есть полицейская машина, работающая методично, как каток. И вот под этот каток угодила девушка Аня. У нас на курсах была девочка Аня, 18 лет. Она такой интересный человек... Например, они с друзьями каждую неделю сбрасывались, покупали еду и кормили бомжей. Ещё за свои деньги они печатали листовки против ношения кожи и мехов и раздавали их людям возле Немиги. Она ходила ещё в церковь кришнаитов. В общем, очень необычная девочка. Такая худенькая-прехуденькая, длинные светлые волосы. Мы ее еще называли «маленькая Аня» – потому что у нас несколько девочек по имени Аня и потому что она у нас самая маленькая по возрасту. Так вот оказалось, что другая наша девочка с курсов – Саша – вчера случайно просматривала интернет и увидела Анину фотографию, когда ее с окровавленным лицом ведет под руки спецназ с митинга 25 марта. Саша в шоке позвонила Ане – телефон отключен. Нашла ее домашний, позвонила родителям. Оказалось, что Аня в больнице номер 8. Саша тут же собралась и поехала ее навещать. Выяснилось, что на митинге спецназовец ударил Аню каской, надетой на свою голову, – по ее голове. Рассек ей череп. Он это сделал не случайно, а специально – взял ее за плечи и ударил. Она упала на землю, в крови, а менты ее били ногами, дубинками и прижимали ее волосы к асфальту, чтобы она не могла отползти. Саша говорит, что Аня выглядит ужасно, вся в ссадинах, кровоподтеках, на голову наложены швы. Потом днем 25 марта, около 16 часов, ее привезли на Окрестина [в следственный изолятор – «ЕЖ»]. У них забрали все, включая сотовые телефоны, ремни, шнурки, серьги, часы... Они просили позвонить родителям, но им конечно не дали. Покормили их только через сутки, днем 26-го. Им не давали ходить в туалет, били. Холод был такой, что с ума можно было сойти. Они не знали, сколько времени, потому что у них забрали часы. Через сутки, когда ей стало совсем плохо (ее тошнило, у нее вся голова была в крови), ее отвезли в больницу. Там ее и сейчас охраняют днём и ночью два жирных ублюдка-мента. Периодически они спрашивают у врачей, когда им можно забрать ее назад в изолятор на Окрестина, когда ей наконец станет лучше. Хирург, который её увидел в больнице, был в шоке: ей нужно было накладывать швы на голову, а она сутки не получала медицинскую помощь. У нее оказалось сильнейшее сотрясение мозга. Когда она подписывала акт на Окрестина и наклонилась над документом, мент ей сказал: «Кровью не заляпай». Как только ей станет немного лучше, скорее всего, уже на этой неделе, ее заберут назад на Окрестина. Будет суд, и ей дадут минимум 7-10 суток. В невыносимом холоде. Передачи от родителей – еду, теплые вещи – не принимают. Она уже сейчас запасается теплыми колготами и несколькими свитерами, поскольку навещать в больнице ее можно, хоть она и под охраной. После сотрясения мозга, не выздоровев до конца, она должна будет провести 7-10 суток минимум (меньше никому не дают) в нечеловеческих условиях. За что? За то, что она, молодая девушка, с гвоздикой пришла в парк Янки Купалы? За то, что она была не согласна с ситуацией в стране? Это разве преступление? За инакомыслие разве можно обращаться так с человеком, 18-летней девушкой? Она же никого не била, не оскорбляла, у нее не было оружия, она не преступник. А по БелТВ показывают бедных «пострадавших» – восемь спецназовцев. И их матери говорят: «Да покарает Бог тех извергов, которые так обошлись с их сыночками». «Сыночки» были в шлемах, с защитными масками, с дубинами и железными щитами – против девочки 18 лет с гвоздикой в руке. Действительно уж, изверг... Ее исключили из колледжа, в котором она училась, уже 27 марта. Это не история из интернета. Эта девочка, с которой я почти год училась на курсах французского. Это история, рассказанная ею вчера нашей общей подруге. И менты – два жирных козла – постоянно, днем и ночью, сторожат ее в больнице возле кровати как преступника против человечества. Александр Черкасов - член правления общества «Мемориал» «Ежедневный журнал»