Глист Пантелеймон считал себя социопатом.
На самом деле он им не был. Пантелеймон, сам того не зная, любил людей. Той самой чистой и искренней любовью, которую питает ребенок к матери. Символичным было и то, что обитал Пантелеймон не где-нибудь, в человеческих череслах. В какой-то степени он даже был зависим от людей. Не в моральном плане, упаси боже, но в плане сугубо физическом.
Сам Пантелеймон не любил об этом говорить. Оно и понятно – таким, как он, не пристало от кого-то или чего-то зависеть. Но, будучи существом редкого ума и самообладания, Пантелеймон понимал, что для эффективной работы мозга любому мыслителю и философу необходимы условия.
Лично для Пантелеймона идеальными условиями были кишки Ивана Розенфельда.
Даже в минуты душевных терзаний Пантелеймона, когда гиганта мысли одолевали нелегкие думы о судьбах мира, Розенфельд был единственным утешением и прибежищем страдающего философа. И за это Пантелеймон испытывал к Ивану особо нежные чувства, признаться в которых, впрочем, стеснялся, считая их неуместными и даже постыдными по отношению к двум взрослым мужчинам, коими они с Розенфельдом безусловно являлись.
Неизвестно, как отреагировал бы сам Розенфельд, знай он этот маленький секрет. Но, увы, Иван не подозревал даже о самом существовании Пантелеймона, что, не будем таить греха, вносило в их отношения определенный диссонанс.