Глист Пантелеймон как никто другой знал, что в этой стране все делается через жопу, но относился к этому со свойственной только истинным патриотам и плоским червям философской нежностью.
Размышления на тему жизни, смерти и всеобщего счастья составляли большую часть времяпрепровождения Пантелеймона. Все остальное время он ел и спал.
Пантелеймон вообще был философом. Как любой мало-мальски успешный философ, Пантелеймон жил в нищете и аскетичности. Сам он, впрочем, аскетичным свое жилище не считал, из-за чего периодически впадал в ангст и всячески душевно терзался.
В минуты особо сильной рефлексии Пантелеймон имел привычку корчиться и извиваться, чем доставлял не столько душевные, сколько вполне физические страдания своему носителю, Ивану Розенфельду.
Знай Иван, какого мыслителя и философа, он носит внутри себя, он бы наверное проникся гордостью. Но увы, Иван пребывал в неведеньи, а дискомфорт в области кишок списывал на свой, как он это называл, "грешок чревоугодия".
Пантелеймон с Розенфельдом также был знаком только частями. Стыдно сказать, гигант мысли ни разу не видел Ивана в лицо. Попытки светской беседы также терпели крах. Может оно и к лучшему, откровенно семитская внешность Ивана, одесский говорок и нетипичные для еврея семь классов образования могла неприятно шокировать Пантелеймона.
Так они и жили. Такие разные и все-таки вместе.

отпусти меня, чудо-трава!.. отойдите от меня, чудо-грибы!.. не смотри на меня, розовый пингвин на стене!..