Утопая в патоке, скользя по хрустящим мостовым, я пытаюсь найти хоть что-нибудь постоянное, что не будет таять под струями воды. Вы чувствуете сладость на кончике языка? Нет? Да? Это сладость с горьким привкусом, она выводилась веками, чтобы вы теперь могли её попробовать в том виде, к которому привыкли. Этот вкус слишком прост и неинтересен, он слишком груб, он уже не в силах никого удивить. Вкус сахарного сиропа, когда я иду по улице, читаю, сплю, чищу зубы, совсем не меняется, это услада с ядовито-приторными нотками плохой истории, дурного анекдота. И от этого привкуса никуда не деться. Можно выкручивать себе руки, орать на стены или попытаться дышать свежим воздухом. Ничего не изменится. Многие из-за этого режут себе вены. Время бежит маленькими белыми крупинками, а ничего не меняется, проблемы никуда не исчезают, просто ты начинаешь смотреть на них по-другому. Сахар всё так же отбеливают хлоркой, теперь вы об этом знаете.

Они ходят с жёлтыми лицами. Жёлтыми руками. Жёлтыми пальцами. От них нет никакого проку. Они тают у меня на глазах, пузырятся на солнце, растекаются сахарными головами, эти сахарные человечки. Где бы я не был, я везде вижу сахарных человечков. Бывает, сидишь в баре и куришь, затягиваешься посильнее и вдруг понимаешь, что ты окружён. Они повсюду, за каждым столиком. Смотрят друг на друга и хрустят челюстями. И тебе становится тошно, потому что вокруг давно уже не люди – так, сахарные человечки. Они даже не настоящие. Они распадаются при малейшем ударе, смешке, злой шутке. От них не хочется слышать ни единого слова, на них даже неприятно смотреть, не то сто прикасаться.

Когда всё хорошо – в этом нет ничего страшного. Вполне себе нормальное агрегатное состояние среды и вибраций вокруг, когда всё хорошо. Но когда всё становится сахарно – это уже перебор. Самое время насторожиться и присмотреться, что же, в конце концов, происходит. Почему люди, идущие мне на встречу по улице, скрепят крупинками? Их белые кристаллические тела сверкают на солнце, они великолепны в своём блеске, действительно, вот он венец творенья. Но, я уже об этом говорил, один толчок – и они рассыпаются в песок. Им не хватает ничего, ни силы воли, ни юмора, ни смелости, ни гибкости, ни чего-то там ещё, чтобы держать всё своё естество в одном месте. Умирая, они пытаются заполонить пространство как можно большее. Добавьте им чуть-чуть новой крови, и они растают быстрее прошлогоднего снега в июньский день. И чего же можно от них ожидать? Верно, ровным счётом ничего. Погрязнув в сладком благополучии, в едком мечтании, сахарные человечки и не замечают, насколько они хрупки. Не я буду потрошить их вселенные, словами тут ничего не сделаешь, но стоит только хаотичной, ничем не объясняемой силе ворваться в их личные белоснежные богадельни, как сахарная жизнь начнёт рушиться под ударами безумной судьбы. Иногда мне кажется, что сахарные человечки могут с простотой не заметить приближения своей смерти. Они просто продолжают таять, теряя половины лица, что от прошедшей воды оставляют только кристаллические столбцы с зазубринами и неровными кусочками.

Кругом ничего не меняется. Они сидят за столиками кафе и размешивают в чашках с горячим чаем своих маленьких родичей. Кругом одно и то же. Рафинад.