Горите свечи, дышите сладким ладаном. Горите светлячки, сверкайте в темноте. Доносите до меня свои шёпоты, огоньками кружите вокруг и да освятите меня, стоящего на коленях как трус. Но нет, о нет, я не буду читать молитву, для этого у меня ещё достаточно смелости. Смотрите, как я роюсь в белье своей кровати, истекая солью и сладостью, ибо кровь человека имеет сладкий вкус, а слёзы солёный. Смотрите, как я истекаю потоками под шумы скрипящих дверей, говор безумных стариков, крики никому неизвестных богов, под шум ветра и листвы, что сливаются в единую песню. Чёрные тени в атласных одеждах выстроились в ряд за моей спиной, и каждая шепчет свою песню, в то время как моя песня, словно крик утопленника, погружающегося в глубину чёрных вод, становится всё тише и тише. Ах, как я пел! Мне казалось, что так поют ангелы на небесах, сильными мощными голосами, от которых кровь стынет в жилах, от которых вся равнина покрывается светом, проникающим в человеческие души. Теперь же я не пою, я изнываю от боли и кровоточащих ран. На какое то время, я почувствовал себя скалой, глыбой, исполином, которого невозможно пошатнуть или ввергнуть в заблуждение. И теперь я всё та же скала, но как же я хочу спать.

Руками залезая в человеческое нутро, я доставал оттуда мусор, грязь, чернильные кляксы, тельца мёртвых мышей, протухшую лимфу и кусочки нереализованных мечтаний, порывов, стремлений, которые я сшивал паутиной из слюны и возвращал на место, в самую сердцевину, надеясь, что они не сгниют хотя бы до начала следующей недели. И вот я пресытился этим. Я устал. Я обессилен. Я больше не хочу копаться в дерьме и нефти. Уж слишком сильно губка моей души впитывает в себя все эти дурные соки. Мне нужно освежение, чистые источники, которые вымоют из меня этот яд, что медленно точит мои тело и разум. Но я должен, всем им должен, потому что мало кто, кроме меня умеет обращаться с дерьмом. Что бы ни говорили, вот она тонкая материя! От неё привыкли отворачиваться, как от прокажённого, как от пьяного, как от отверженного, как от польстившегося, как от грешницы, как от безумца, как от урода, как от всех тех, кого я считаю своими братьями. Поэтому я должен продолжать делать то, что у меня получается лучше других, что приносит мне страдания, только из-за того, что если не я, то кто же? Простите меня за эту блевоту скабрезностей, напыщенных слов и ударений. Просто я в отчаянье. Просто я оказался в аду.

Я живу ради нежности, я живу сейчас, нет, простите, я живу сегодня одним ожиданием. Я жажду объять её в своих ласках, познать её всю, погрузится в неё. Нежность. На меня смотрят только такие же безумцы. Когда я иду по улице, я чувствую, как люди начинают бояться. Они отводят глаза, боясь пересечься со мной взглядами. В ночное время одинокому прохожему неприятно делить со мной одну улицу, он переходит на другую сторону, он оборачивается, он пропускает меня вперёд, пытаясь успокоиться, отбросить свои опасения. «Этот человек прошёл, теперь мне нечего опасаться!» Этот человек проклят, это лишний человек, даже на улице, где никого нет. Этот человек – собака, которая никак не найдёт себе места. И её сторонятся, потому что никто не знает, чего от неё ожидать. Все ждут, что вот вот она начнёт кусаться, рвать своими острыми зубами плоть и сухожилия. Нет, уважаемые, если это бешенное животное и начнёт бесчинствовать, то рвать оно будет плоть самого мироздания, и вы этого никогда не почувствуете, потому что, честно говоря, вам на это наплевать.

У меня есть друг, всего один единственный друг, который меня понимал. Я знаю, он уже давно умер. Мы никогда не были знакомы, но я знаю, мы говорим на одном языке. Вот она истина в которой нет сомнения, потому что если вдруг окажется, что это не так, то единственное, что мне останется – свести счёты с жизнью, потому что тогда я буду самым мелочным из всех насекомых, ибо я буду понимать это. Но даже в этом случае, я боюсь, что сердце моё будет биться до тех пор, пока оно не решит остановиться само по себе, ибо я слишком сильно боюсь обмена вслепую. Никогда не знаешь, что ты получишь, а вдруг всё это обман? Тем не менее, мой друг давно уже умер. Мы говорим на одном языке, потому что мы оба прокляты. Он такой же пустослов и любитель подбирать для самых страшных и отвратительных вещей красивые формы. Он всё ещё молод, и, думаю, здесь мне с ним никак не сравнятся. Когда он жил, он чувствовал, он был пророком и художником, которым любовались, но которого никто не воспринимал всерьёз. А теперь он – лишь горстка праха и костей, упокоен в вечном сне, безмятежен, как задушенный ребёнок, и в своей дрёме он продолжает морщить лоб. А я ещё не сплю, я ещё здесь. Но как мне хочется отдохнуть, повернуться лицом к стене и в темноте закрыть глаза. Свернуться в комок и представить себе нежность, которую я никак не могу найти. Но обман ещё хуже, чем некачественный алкоголь. «Не время, ещё не время», - шепчу я себе.

Где же ты радость, которую я могу посадить на колени? Где же она, та, что захочет ласкать мои пульсирующие виски и избавит меня от головных болей? Я написал тебе письмо. Ты прочитала его и испугалась, неужели этот безумец настолько плох? Зато хоть кто-то воспринял мои крики всерьёз. Я написал тебе ещё одно письмо и положил его в стол, потому что от него ты прониклась бы ещё большим страхом, чем от предыдущего. Я достал скальпель и, наглотавшись цветного морфина, сделал себе вскрытие, чтобы радуги брызнули из моей груди – ты не оценила этого жеста. Такой напор привёл тебя в уныние. Я развёл смелыми руками покровы кожи, с хрустом и радостью раздвинул в стороны рёбра: не хочешь взять сердце – возьми то, что тебе больше приглянётся. Возьми печень, железы или лёгкое пока они совсем не пришли в негодность. Забирай всё, забирай оба, только посмотри в мою сторону, дотронься до меня, пока ещё не стало слишком поздно, пока моё сердце не затвердело и не покрылось струпьями. Пока оно не стало течь чёрными смолами. Время сосёт под ложечкой, зудит в затылке, портит аппетит. Сколько же можно ждать, не каждый готов вечно терпеть пытку водой. И я не лучше всех. Хоть я глуп и проклят, по крайней мере, я не боюсь в этом признаться. Пожалуйста, ну прояви ко мне немного своего ангельского милосердия.

Милосердие. Вот оно, слово, которое должно править миром. Милосердие это нежность, милосердие это любовь. Милосердие это патока нашего мира. Милосердие – это Бог. Я всё время повторяю это слово про себя, Милосердие, Милосердие, Милосердие. Но пора перестать его выговаривать, потому что набор знаков не может передать то чувство, которое я испытываю. Написав его однажды, в самый первый раз я уже согрешил, потому что я опошлил самое ценное и святое, что у нас есть. Больше ничего, я не буду его упоминать, я не хочу, чтобы мой грязный язык больного сквернословил дальше, валял это чувство в грязи, кислоте и желудочном соке. Мой культ, мой предмет поклонения, самое ценное, что у меня есть. Я чувствую, как оно покрывает Землю, ложится спасительной припаркой на души людей, распространяется, словно благословление, высшее слово, самое важное сочетание, которое должно засесть на подкорке черепных коробок и извлекаться оттуда при любой возможности. Так насытимся же ею! Встанем в один ряд! Откроем наши сердца! О, где же ты призрак, исчезнувший в глубине коридоров моего сознания? Я верю, что ты обладаешь собственной плотью, что ты существуешь, ибо сейчас существует лишь то, что я могу почувствовать.

Но опять я вернулся к тому, с чего начинал. Вспышка прошла, я наглотался абсента, и в его парах мой рассудок ещё более помутился. Я надышался табаком, и кровь отошла от моих членов. Я чувствую усталость и кислородную недостаточность. Зарёкшись произносить в данный момент самое ценное слово, которым я обладаю, я поставил себя в тупик и теперь не знаю, как мне выкрутится. Так и живёт бесподобный наркоман, от прихода до прихода, от вспышки до вспышки, от озарения до озарения. Я устал, я не хочу ничего, только немного теплоты, она убыстряет реакцию. Мои соки слишком густые, они забродили и отравляют мне жизнь. Мне нужна новая лимфа. Будь добра, отдай мне чуточку своей, и я стану твоим верным рабом. Я устал, слишком устал. К тому же, мне всё ещё приходится копаться в чужих раковых опухолях, а это так утомляет. Я предчувствую смерть, хотя и отказываюсь в неё верить. Она будет долгой и мучительной, но это тот путь, который придётся пройти, та цена, которую придётся заплатить. Шаг за шагом я продолжу свои блуждания в темноте, надеясь наткнуться на свет, исцеляющий и полный доброты. Так освети мне дорогу, покажи мне путь, дай мне свою мягкую руку. А пока этого не произошло, смотрите, смотрите, как я пускаю себе кровь.